Сказать, что нам ставили какие-то исключительно невыполнимые задачи, я не могу. Немцы в основном стояли по хуторам. А на хуторах туалеты тогда где были? Правильно, на улице. Да еще подальше от хаты. Вот к хутору подойдем, у какого-нибудь нужника пристроимся и ждем. Немец вышел погадить, его тут же хапнули… Ха-ха, был у меня один татарин – Марат Хабайдулин. До чего же здоровый мужик. У него ладони рук были с лопату. Все время приходилось предупреждать его: «Марат, только не задави!» А то он уж схватит так схватит.
Один раз у хаты офицера взяли. Связников-мотоциклистов брали на дорогах. Дорогу чем-нибудь перегородим, он останавливается… На дороге вообще легче брать. Лучше срабатывает эффект неожиданности. А другой раз вообще интересно получилось. Присмотрели офицерика. Ночью зашли к нему в хату, а он с бабой!
Заходили вглубь к немцам на три-четыре километра. Наш ПНШ, бравый капитан Васильев, даже начал заказывать: «Вы, ребята, не тех таскаете. Давайте-ка притащите мне или штабника, или связиста».
Отправились за связистом. У них ведь такая же связь, по проводам. Нашли линию, сделали, как будто ее взрывом повредило, и дождались связистов. Устранять порыв приходит обычно пара-тройка связистов. Одного в расход, второго – Васильеву. Связист – это очень выгодная вещь!
У себя в разведке я ввел использование пары снайперов. Ребята сначала отнеслись скептически, но это себя полностью оправдало. Помню, пробовали ставить немецкие прицелы на карабины, думали, так будет удобнее. Не пошло дело. Все-таки винтовка есть винтовка.
В 43-м меня и еще пару парней вызвал командир полка и предложил поехать в училище, сказав, что есть несколько заявок. А мы не очень-то хотели. «О-о, учиться, не». – «Дураки, езжайте, жить будете!» Все-таки отправил.
Приехали в город Энгельс, там размещалось 1-е Ленинградское артиллерийское училище. Оно нам очень понравилось. С питанием проблем не наблюдалось. Чтоб там кто-то голодный ходил – нет. Там я проучился с марта 43-го по февраль 44-го, почти год. Уровень обучения оцениваю как хороший. Кое в чем у меня, конечно, были трудности. Хе-хе, я же городской житель, поэтому совершенно не знал, с какой стороны подходить к лошади и как с ней обращаться. Надо мной постоянно подтрунивал старшина Дроздов: «Стекляр, да как тебя уже подготовить?» А спустя много лет я просто обалдел, когда узнал в одном генерале из внешней разведки моего однокашника Дроздова!
Очень хорошо вспоминается училище. А какую прекрасную форму выдавали! Не то что в армии – оборванцы в обмотках. В город пойдешь: суконная форма, диагоналевые галифе, воротнички свежие подшиты, сапоги начищены… По окончании училища каждый получил чемодан, две простыни, наволочку, комплект обмундирования.
После училища я воевал уже в артиллерийской разведке. У нас во взводе было три отделения: два отделения – разведка, одно – отделение связи. Артиллерийская разведка разительно отличалась от полковой. И объясню чем. Кроме того, что языков брали, мы еще в первую очередь должны на карту нанести огневые точки противника. У меня там были такие хорошие ребята!
– В наградном листе на орден Отечественной войны указано, что вы захватили 4 исправных самоходных орудия. Было дело?
– Да. Сам командующий артиллерией армии приезжал. В армейской газете писали – корреспондентов понаехало тьма. Такое событие…
В Латвии, в районе Вайнеде, в ноябре 44-го мы готовились к наступлению. Перед этим командование решило провести так называемую глубокую разведку. Пошло сразу два отделения – 12 человек. Начали рано утром, еще в темноте. Сплошной линии фронта там уже не было. Прошли вглубь удачно. Возвращаться решили тем же путем. Смотрим – дело плохо, не можем пройти. Дорога, и по ней немцы сплошным потоком. Решили сделать обход. Отклонились в сторону километров на 15–20, если не больше. Передовой дозор вдруг докладывает: «Товарищ командир, танки!» Я им не поверил, пошел сам проверять. Посмотрел – точно, стоят: два в укрытии и два открыты. Да здоровые такие! Потом присмотрелись – так это ж самоходки! Я дал команду посмотреть, где охрана, где кто. Разведчик докладывает: «Товарищ командир, никого нет!» Подошли к самоходкам. У одной люк открыт, боеприпасов полно, гильзы лежат… Охраны ни одного человека! Отправил двух разведчиков: «Как хотите, но найдите хотя бы одного немца! Осмотрите всю территорию». Через полчаса появляются: «Товарищ командир, нашли. Там шалаш». У немцев были такие гофрированные шалаши заводского изготовления. Мы расположились около этого шалаша, стали ждать. Никто не выходит. Но явно слышим, что там кто-то «шебуршится». С ручным пулеметом у нас ходил Шмавон Арустамян. Здоровый парень. Хе-хе, пулемет для него – это было нечто… (Арустамян Шмавон Балаевич, 1918 г. р. Сержант, командир отделения разведки 211-го артиллерийского полка. Награжден орденом Красной Звезды, дважды – медалью «За отвагу». – Прим. ред.) Мне все это надоело, говорю Шмавону: «Давай, огонь!» Открыли огонь по шалашу… В ответ вдруг вылетает граната, и тут же взрывается около меня. Осколки в лицо. Я упал на спину…
Ребята подняли меня. Лицо и гимнастерка в крови, в ушах звенит. В общем, получил контузию, да еще осколками рассекло хрящ носа и шею до мяса. Словно издалека слышу голос сержанта Петрова: «Командир, кричат, что сдаются. Добить?» Я замотал головой: «Нет, не добивать!» Представь, в шалаше сидели 24 немца… Из них шестеро сразу погибли, а остальные были ранены.
Чуть позже еще нашли две пушки. Пошли к ним, посмотрели – рядом, буквально метрах в десяти, стоят две платформы с тягачами. Мы все поняли. Получается, в каждой из четырех САУ по четыре человека экипажа. Это шестнадцать. Да еще десять человек обслуживало пушки. В итоге 26 человек. Я уже вроде в себя пришел, начал командовать: «Тимофеев, положи немцам пакеты, бинты и бутылку йода! Остальные попробуйте накатить САУ на платформы. С пушек снять замки!» Накатили на платформы самоходки, замки сняли. Мы же артиллеристы, знаем, как это делается. Тут «чешет» командир отделения связи, радостный такой: «Товарищ командир, вот ведь счастье-то! Я на тележке нашел 10 немецких катушек». Известное дело, у немцев провод эмалированный, поэтому в него вода не проникает. И катушки удобные, маленькие – таскать удобно.
У нас была рация. Доложили командованию, что и как. Выходить к своим уже было не нужно. Наступление развивалось успешно.
Первым приехал помощник начальник штаба по разведке. Посмотрел, передал выше по инстанциям. Наконец появляется сам командующий артиллерией армии! Докладываю ему: «Товарищ командующий, во время возвращения из разведки разведвзвод 211-го артиллерийского полка захватил 4 самоходки и батарею 105-миллиметровых пушек. Докладывает младший лейтенант Стекляр». Он меня поправляет: «Лейтенант Стекляр! – Я на него с выражением посмотрел, и он снова повторил: – Я не ошибся. Лейтенант!» С ним свита в десять человек, корреспонденты вокруг крутятся. Командующий штабисту говорит: Отечественной войны I степени оформите на лейтенанта!»
Потом уже нам сказали, мол, самоходки страшнее танков. Ну да им виднее. Приехал командир полка, подполковник Варко: «Ну что, Борис, как дела? Представили тебя к ордену и в звании утвердили. Но дело в том, что за одно и то же нельзя». – «Ну так я же не выпрашивал. Что дали, то дали…»
– В вашем наградном листе на орден кратко описан эпизод с форсированием Одера. Обычно на плацдармах шли тяжелейшие бои. Расскажите, пожалуйста, что пришлось пережить вам.
– Наши провели мощную артподготовку. Немцы стрельбу вообще не прекращали: «шапочно» били по площадям и вели заградительный огонь. Мы переправлялись на двух больших лодках. Сначала было прямое попадание в первую. Потом накрыло нас. Перевернулись… Первое дело – скинуть сапоги и все тяжелое, что тянет тебя на дно. А куда плыть? Река шириной в 250 метров, а то и более. Назад плыть поздно, берег противника ближе. Вылезли на берег, посчитались. Неутешительно… У меня пистолет, у хлопцев две финки. Что делать? Увидели разбитый дот, решили рискнуть… Повезло. В доте нашли трех раненых немцев и ящик гранат.
Первым делом порезали одеяла немцев на куски, обмотали ноги. А то уже начали коченеть. Еще же холодно было, апрель месяц. Немцев прикончили, вооружились и решили двигаться вбок по траншее. Первый попавшийся блиндаж закидали гранатами. Та же участь постигла два следующих дота. Что нам помогло? То, что немцы беспрерывно вели артиллерийский и минометный огонь. Таким образом, мы дошли до немецкого КП с рацией и телефонами.
Наша рация пошла на дно вместе с лодкой. Спрашиваю радиста: «Как ты, разберешься?» – «Командир, нет вопросов! Сейчас все организуем!» – «Давай-давай, включай эту шарманку!» Тот включает, выхожу на связь, начинаю говорить… Сначала не поверили. Они же видели, как нас накрыло. Я уже им открытым текстом: «Такой-то, такой-то. Нахожусь на КП противника». А они мне: «Стекляр, ты продался… шкура…» Боже мой! Дал им координаты, попросил огня. Ладно, вроде поверили. Хе-хе, нормально мы там посидели. Дошло до того, что вызывали огонь на себя. Ну, ничего, на «Красное Знамя» наработал…
А после Одера уже пошли на Берлин. Объявили нам, что дадут Знамя Победы. Но оказалось, таких Знамен давали много и многим. Мы не стали исключением. Скажу, что напряженных боев уже не было, мы хорошо устроились в городке Эберсвальде (нем. Eberswalde). Меня хотели назначить заместителем коменданта города. Но это же очень дурная работа. Зачем она мне нужна? И хлопцы меня не отпускали.
Всем выдали новое обмундирование. Создали специальные отряды для дежурства по городу. Потом было объявлено, что немцы должны сдать все оружие. И что вы думаете, сдали все подчистую: и охотничье, и какие-то древние клинки, шпаги. Чего только не было.
Как я уже говорил, расположились мы очень хорошо. Чтоб личный состав не скучал, началась учеба. Меня вызвали к начальству, предложили возглавить дивизионную разведку. Потом еще предложение – поехать в Высшую школу артиллерии в Ленинград. А солдаты мои опять начали уговаривать: «Товарищ командир, не надо. Зачем вам это? Оставайтесь!» Я отказался, сказал, что останусь со взводом. И тут мне говорят: «Боря, тебя вызывают в СМЕРШ». Как я понял, СМЕРШ меня заприметил еще в 42-м, когда я стал командиром взвода полковой разведки. Мне тогда довелось выполнять задания особого отдела – переводить людей через линию фронта. Всякий был народ: мужчины, женщины и даже подростки. Приходилось носить их рации – им не хватало сил. И все эти моменты, видимо, передавались с моим личным делом.