А почему так получилось? Потому что в начальный период, когда проходили большие общевойсковые операции против немцев, о количественном составе Украинской повстанческой армии не имели понятия. Дошло даже до того, что они убили маршала Ватутина…
Тогда оперативный состав не имел под рукой таких войсковых групп, как моя. Им крутись не крутись, но в село как-то надо идти, с людьми разговаривать. И все это часто заканчивалось печальным исходом. А вот когда уже изменили тактику и оперативный состав получил силовую поддержку, то они уже шли с нами в это село за милую душу. Понятное дело, десять штыков его охраняют и создают ему возможность спокойно заниматься своей работой.
Например, как мы делали? Вот в какой-то момент Башкиров мне говорит: «Дима, давай остановимся. Пусть ребята отдохнут, а мне кое-что надо поделать». – «Ну, давайте. Надо, так надо». Ему я всегда пойду навстречу.
И поначалу он привлекал только меня. Получается, что я у него, образно выражаясь, знал всю эту подпольную кухню. Ему тоже удобно – не надо лишний раз объяснять. Понимали друг друга с полуслова.
К селу подойдем, где-то он условный сигнал даст или сам сигнала ждет. Где-то тайничок у речки проверит. Села на Западной Украине, как правило, везде по речкам. Пока по этой речке движемся, он все с тайничков соберет. А то вдруг слышу, где-то по деревяшке стукнул, а через некоторое время кто-то в ответ стучит. Бывает, пальцами щелкает или еще как. А я в это время потихонечку впереди иду. В одной руке у меня автомат на боевом взводе, во второй ракетница. Как он позади меня идет, чувствую. Только услышу, что Башкиров остановился, значит, и я тут где-то в сторонке на корточки присяду…
Мы ему нормально обеспечивали работу. И я не знаю ни одного случая в нашей совместной работе, чтобы у них случались потери.
– А Башкиров не «нарывался» ни разу?
– Нет.
– То есть он удачно работал, так?
– Да, вероятно.
– А вам не доводилось видеть контакты Башкирова? Или он вам их не показывал?
– Нет, конечно. Я мог только догадываться. И кое о ком я, конечно, догадался. Но не более того… Еще у нас был такой капитан Дрыга – заместитель начальника районного отдела КГБ. Он со мной раз десять ходил.
– Это им вы обязаны дальнейшей карьерой?
– Трудно сказать. Был еще один интересный человек, тоже оперативный работник. Это я уже после соображал, он приходил иногда к нам вечером. Бывало, мы появимся в бане помыться или на комсомольское собрание, так он внимательно выслушает, совет даст… А обычно мы все время в лесах. У каждого вещмешок за плечами. Сухой паек. Раньше белого хлеба не было на довольствии в армии, один черный.
– Партизаны, короче говоря.
– Они самые, и одеты были похоже. Погоны мы носили только на гимнастерке. А ходили обычно в телогрейках.
Но надо сказать, одевали нас хорошо. Возможно, после войны осталось обмундирование, а может быть, внутренние войска уже так хорошо запаслись. Каждый из нас кроме обычной формы получал укороченную телогрейку и ватные брюки легкого пошива. Зимой выдавались белые маскхалаты и меховые рукавицы, которые мы носили на веревочках. В случае чего смело сбрасываешь с руки и не боишься, что потеряешь.
– Как работал Дрыга?
– Он иногда мне вдруг говорит: «Давай-ка пройдемся, мне в магазин надо зайти кое-зачем». Вот пойдет, с одним поговорит, со вторым посмеется, с третьим поздоровается. Кстати, оба хорошо говорили на местном диалекте. Самое интересное, что если капитан Дрыга украинец, то Башкиров-то был родом из Сибири.
– А у Дрыги тактика чем-то отличалась от Башкирова?
– Дело в том, что у Дрыги не было таких массовых источников на участке. Но, будучи заместителем начальника, он мог у любого оперативного работника увидеть какой-нибудь ценный источник и взять его себе на связь.
– То есть он работал с «крупной рыбой»?
– Совершенно верно. Он еще занимался другой специфической работой, но не менее важной. Бывало, спросит: «Кто там из военных на участке есть? Ага, Капранов ходит. Ну-ка, давайте ему наметим собрание. Я с ним туда и схожу». Тут мне, конечно, трудно приходилось – и свои дела надо было решать, и его.
Что за собрание? На таких мероприятиях он вполне официально встречался с так называемыми специалистами: директорами, учителями, медработниками. Они тоже все украинцы, но только с восточных областей. И от них тоже поступала кое-какая информация. Потому что люди и в школы ходят, и в больницы…
– Можете как-то оценить уровень жизни на Западной Украине? Помните ваше впечатление после родной Ивановской области?
– Я только видел, как живут в селах Западной Украины. Нищета еще почище нашей средней полосы. Хаты в основном мазанки с земляными полами. Около половины населения не имело обуви. Чуть ли не каждый второй на Западной Украине болел туберкулезом. А вот когда уже появились колхозы, хотя они и туго приживались, люди стали жить значительно лучше.
– А доводилось видеть выселение сел или семей?
– Доводилось. В 1949 году однажды с нашего участка выселяли. Мне тогда одна тетка еще сказала: «Какая же я была дура, что раньше этому чернявому сержанту вилы в живот не воткнула!» А что мне еще оставалось делать? Меня назначили старшим в операции по выселению ее семьи. А приказы, как известно, в армии не обсуждаются. Все осуществлялось быстро и без предупреждения. Накануне нас собрали, зачитали список.
С нашего участка, допустим, выселяется двадцать семей. Начальство сразу расписывает задачу каждому, кто и какую семью выселяет. Проверяется наличие транспорта для выселяемых семей. А транспорт – простые телеги и лошади.
В три часа ночи началась операция. Вошли на хутор, распределились по домам, зачитали выселяемым постановление. Дали им определенное время на сборы. С собой разрешали взять 500 килограммов личного имущества. Брали в основном одежду, питание, но некоторые даже овец забирали. Все же 500 килограммов – это порядочный вес. Смотришь – даже и корову за собой тащат. Мы не препятствовали, а там уж как в районе поступят.
– В тот раз выселялся весь хутор или отдельные семьи?
– Нет, только пособники и родственники, по списку. Надо добавить, что семьи убитых бандеровцев не трогали. Выселялись только те, кто оказывал бандитам реальную помощь. Да и весь хутор не выселишь. На нашем участке попадались хутора и по тысяче дворов.
Нужно сказать про один важный момент в отношениях с местным населением. Мне трудно ручаться за всех, но я отвечаю за свою группу – ни единого щелчка кому-либо из местных не дали! Никогда и ничего подобного быть не могло. Ни разу не было какого-либо хулиганства, злоупотребления оружием или, не дай бог, стрельбы. Все было очень строго! А та тетка мне прямо в глаза влепила. Она меня очень хорошо знала…
– А существовало какое-то пассивное сопротивление? Было такое, например, что сели и не пойдем никуда?
– Сопротивление, конечно, присутствовало. Как я говорил, мне только угрожали вилами и еще что-то в таком же духе. Но от слов к делу не дошло. Наверное, в какой-то мере их поведение нивелировало то, что после войны уже прошло четыре года и они видели, как корректно мы к ним относимся.
Вот допустим, оперативный работник со мной ходил. Ну, очень терпеливый был человек! А ведь некоторые ему очень сильно насолили…
Бывало, кого-то заподозрят в сотрудничестве с ним, так и убийства случались, и другие серьезные дела.
– Как вы считаете, давало ли выселение нужные результаты или можно было обойтись без таких жестких мер?
– Результат определенно был, потому что они сразу же отрезались от источников информации, а самое главное – от снабжения. Бандитам приходилось обращаться за помощью в другие семьи. А это было связано с определенными трудностями. Не каждый желал с ними особенно контачить, потому что люди очень боялись и вообще устали от войны в любом ее проявлении.
– Как себя чувствовали в таких селах люди с Восточной Украины?
– А там восточных украинцев и не было. Партактив только с района начинался. Председатель? Так и он из местных.
– Вот председатель, например. Ведь надо иметь большое мужество, чтобы стать им. Их часто убивали?
– Не часто, но бывало. Да что там бывало? Однажды мы в лесу наткнулись на захоронение, в котором обнаружили 15 трупов. А рядом с ямой нашли подземный схрон, где националисты, видимо, временно содержали погибших и там же их допрашивали. Так представьте, в этом бункере все стены были залиты кровью, а пол экскрементами. Тяжело люди умирали. Бандеровцы были большие умельцы на такие дела…
После эксгумации провели опознание. И сразу же обнаружились пропавшие в разное время председатели колхозов. Всех нашли. Правда, в таком печальном виде…
– Наиболее крупная группа, с которой вам довелось столкнуться?
– На тот период у них уже не осталось крупных групп. В основном большие соединения выбили в послевоенный период. А тогда уже встречались банды по четыре-пять, максимум шесть человек.
– Живым кого-то довелось взять?
– Живым? В 48-м к нам однажды пришел один. Его все звали Петро, никакого псевдо. С его слов получалось, что они с бандой жили в какой-то естественной пещере. И вроде бы часть группы ушла, а он там остался с кем-то вдвоем. И то ли что-то они не поделили, то ли он побоялся этому второму довериться, сейчас уже не помню. Но он такой бывалый мужик, уже в возрасте. Лет под сорок. И я так понял, что ему вся эта их антинародная политика очень сильно поднадоела. Они же издевались над многими, убивали, истязали…
В общем, напарника он убил, а сам прибежал в районный отдел МГБ в Борщове. Его там, конечно, допросили, потом какое-то время проверяли и решили, пока не разнеслось, где он, использовать в своих оперативных нуждах. А на той стороне могли только гадать о происходящем. Вот нашли одного убитого, а второй пропал… На непредвиденный случай у Петро имелось заранее обусловленное место встречи. Сейчас у меня такое впечатление, что у них он был связным.