Потом к нам приезжал оружейный мастер, говорил, что патронник разносился, потому что я много стрелял. Получилось утыкание патрона. Может быть, и так. Но тогда мне уже делать было нечего. Автомат на месте не починишь.
Достаю гранату и ползу дальше. А вот он! Вижу – люк, открытый. Башкирову еще крикнул: «Держи их, чтоб никто не высунулся!»
Я сам левша, а в тот раз взял РГД в правую руку. Но ничего, попал точно, прямо в люк. Конечно, взрыв там, все затихло. Все четверо погибли. Дымовых шашек у нас просто не было, поэтому дали в люк пару-тройку сигнальных ракет…
После ракет сразу смотришь, откуда пойдет дым, определяешь воздухозаборные отверстия. Вместе с люком они закрываются брезентом примерно минут на 20–30, а потом уже можно смело спускаться вниз. Вот примерно таким методом практиковалось уничтожение бункера.
Как только мы доложили, сразу же приехал на машине начальник штаба, капитан Сиськов. Все интересное, конечно, забрал. И меня с Башкировым забрал с собой, на отдых. Остальных оставил все подчищать.
А этот однофамилец Башкирова вообще оказался парень интересный. До этого я его как-то не замечал. Но тут он, конечно, отличился: «Можно я туда первый полезу?» Ну, если хочет, пусть лезет. Спустился, все ждут…
Тишина! Я уже не выдержал, закричал ему вниз: «Ну, что ты там?» – «Все нормально, товарищ командир». Ладно, он вылез. Стали там разбираться чего-то, другие спустились вниз. А я смотрю, Башкиров какой-то странный вылез, бродит довольный. Я-то вижу, что голова у него какая-то дурная. Стал разбираться с ним. А он, оказывается, под землей успел хватануть самогона!
Приехали в село с капитаном Сиськовым. Я ему про столкновение доложил, отчитался. Он начал Башкирова переспрашивать. Потом присмотрелся, говорит: «Башкиров, ты что это… Твою мать, да ты пьяный, что ли?» А тот не растерялся: «Товарищ капитан, да вы что?! Вы спросите сержанта Капранова, какая там обстановка. Там здоровый-то человек и то хуже пьяного будет! Вот как там тяжело!» – «Ну, ладно, ладно. Ты уж извини меня. Давай в машину залезай. Поедете на отдых со своим командиром».
– Опишите, пожалуйста, «схрон».
– У него большой, двойной люк, чтоб человек мог свободно пролезть. Люк накрыт дерном. А сверху, если осень, засыпают кучей листьев. У них была такая хитрая, интересная система.
Допустим, вся группа спустилась вниз на зимовку. Последний же закрыл за собой люк, изнутри дернул – куча листьев упала сверху, все накрыла. Все, они на консервации. И попробуй найди! Бывали случаи, что мы рядом сидели, курили и не обнаруживали «схрон»! А то еще сантиметров на десять вниз накидают коры, чтоб шомпол втыкался и не шел дальше. Воздушные каналы так организовывали, что целая наука. Или к ручью их выведут, или между корнями деревьев.
«Схрон» обычно состоял из двух комнат. Иногда под землю закапывался целый сруб-пятистенок. Изнутри все обшивалось досками. Лавочки стоят, стеллажи с оружием, запас воды, мясо, залитое смальцем. Из второй комнаты под землей прокопан запасной ход. Ребята лазали, смотрели…
Мы в этом «схроне» нашли что-то связанное с английской или американской разведкой. Какая-то специализированная литература на английском языке. Правда, ее у нас сразу же забрали.
– Вы упомянули, что курили прямо на люке, но не обнаружили тайник. Как же вы узнали об этом?
– Однажды проводилась общая операция. Все так набегались, что к вечеру еле стояли на ногах. Решили из леса не выходить и заночевать прямо на крутом склоне над речкой. Поставили на ночь часового, повалились спать.
Ночью часовой что-то услышал, поднял тревогу. Пока мы разбирались, бандиты кувырком с горы в воду. И куда ты будешь стрелять? Темень такая – хоть глаз выколи. Упустили!
Утром смотрим – кто-то из нас чуть ли не на люке спал. А мы еще сидели над ними, обсуждали операцию…
С Киева приехало начальство… Стали разбираться. Оказалось, там сидели какие-то высокие чины, вроде как руководство оуновского движения. Ушли… Хорошо еще не перерезали всех по-тихому.
– Никому не всыпали за неудачу?
– Я не знаю. А за что нам-то всыпать? Вот сейчас принято ругать командование, правительство или другое какое-нибудь начальство. А я тебе скажу, что у нас командование было толковое. Мало того, оно относилось ко многим вещам с пониманием, а иногда даже с каким-то тактом. Но в то же время и не баловали, как сейчас.
Конечно же, никого не награждали в тот период. Официально нашей войны не существовало. Запрещалось писать о ситуации на Украине в письмах к родственникам. Также запрещался приезд в часть родным и близким служащих. Не разрешались отпуска домой. Только одному мне за тот «схрон» дали отпуск в 1949 году. Но даже по приезду домой я обязан был молчать о том, кто я и откуда приехал.
Вот приехал я домой, и пока со станции шел, уже начинало темнеть. Чтобы ночью через лес не идти, решил к сестре зайти. Стучал, стучал – никто не открывает. Потом мужик какой-то вышел, сказал, что сестра переехала. Тут стемнело уже. Снял я ремень, повесил на него свой фанерный чемодан с яблоками. В Тернополе поезд останавливался ненадолго, так я накупил красивых яблок полный чемодан.
По дороге встретил двух девушек. И надо же, в темноте в одной из них я узнал свою двоюродную сестру. Разговорились. И вот я не знаю почему, но мне как-то мгновенно пришла в голову идея соврать им. «А вы куда?» – спрашивают. Я говорю: «В деревню Большое Кстово. Я служу вместе с Митей Капрановым, а он просил к его родителям зайти». Они предложили меня проводить. Ну а мне же хочется узнать, как и что тут, начал их расспрашивать. И они сразу: «Наверное, вы из наших, уж больно хорошо все знаете». – «Да ну что вы». Достаю фонарик – «Нате, посмотрите!» Они на меня посветили, не узнают: «Нет, не наш!»
К нашему дому подходим. Сидит отец на скамеечке и курит. И вот двоюродная сестра представляет гостя: «Пожалуйста, вот папа Мити Капранова!» А меня почему-то называет Сережей. А я уже и забыл, как назвался. Отец на Сережу даже не отреагировал: «О, Митя приехал!» Они давай хохотать на то, что я вроде как их четыре километра вел и им эту ерунду травил. Вот такая небольшая история в сторону от нашей с вами темы…
– Постоянно в рассказах упоминаются шомпола, которыми проверяли землю. Они были у каждого?
– Да, у каждого имелся щуп, который всегда носили с собой. Но до схрона им не достанешь. Редко-редко случалось, и то если в бревенчатый потолок. А так нет. Щуп – он где-то солому или еще что-то проверить. А землю нет.
– В вашей РПГ был радист?
– Нет, ведь мы в основном ходили по селам. А там в каждой раде есть телефон. Если что, все туда. Случись что, так никуда и не денешься. Транспорта никакого нет. На весь батальон одна машина – ГАЗ-АА, полуторка. Иногда у меня не было другого выхода, как только идти звонить в сельраду или через дежурного организовывать повозку.
– Как вы оцените ваше командование, их реакцию и действия: нормально, хорошо, удовлетворительно?
– Нормально. Хорошие были командиры. Но вот чинами их не баловали. Командир дивизии – полковник. Начальник штаба полка у него – майор. Тогда тяжело было со званиями.
Вот смотрите, огромный полк, наверное, десять гарнизонов, даже больше. И по всей области руководит подполковник! Его в 49-м бандеровцы умудрились ранить в живот…
А как это получилось? Где-то мы проводили общую полковую операцию, а он по селу шел в открытую. Высокий чин издалека видно, и кто-то из них не выдержал искушения, ахнул в него. Еще повезло, что попало вскользь. Так и уволился подполковником, полковника не присвоили…
– А тот, который подстрелил его, сбежал?
– Если кто-то себя обнаружил, стреляя, то он уже никуда не денется. Уйти не дадут! Вообще, такие высокие чины не должны участвовать в операциях. Но он уж очень был энергичный мужик.
Бывало, выстроит в субботу всю школу сержантского состава. Духовой оркестр как даст! А впереди ставят, как сейчас помню, старшего лейтенанта Кособьяна. В порядке исключения ему разрешалось носить хромовые сапоги. Какой артист! Как он впереди идет, просто красавец!
С музыкой до Копычинцев, там примерно километра полтора, с песнями и с музыкой идет вся школа. В Копычинцах разворачиваемся и назад. И так каждую субботу. Люди смотрели, открыв рот! Таким вот образом, музыкой и танцами, воспитывал местное население. А заодно и нас вместе с ними.
Кстати, насчет музыки! Наш полковой музыкальный взвод ездил с концертами по гарнизонам. После их концерта мы приходили с выпученными глазами. Иногда с охраной ходили в Дом культуры посмотреть кино. Охрана на входе стоит, мы кино смотрим. А в последнее время уже и охрану-то убрали.
– Сейчас в украинской печати много упоминаний о том, что над трупами погибших бандеровцев чекисты творили надругательства и обезображивали их лица.
Да ну их… Напишут же! Вот как, допустим, вытаскивали из того же «схрона»? Ехал один дядька на телеге, уговорили его. Он зацеплял за ноги, лошадь тащила. На его же телеге всех увезли в ближайшее село и около сельской рады их разложили на опознание. И все село – давайте приходите, смотрите. Кто-то молча проходит, кто-то открыто говорит: «Я не знаю». Кто там потихонечку шепнул или кивнул. Постепенно всех опознали. Обезображивать-то зачем?
– Публикуется много фотографий бандеровцев. На них очень часто встречаются женщины и девушки. Вам довелось видеть среди них женщин?
– Вот я вам говорил, что я в 50-м году оттуда в августе уехал, а через месяц-полтора погиб командир взвода старший лейтенант Чурилов. И тоже не из-за угла убили, а во время проведения операции. В лесу в районе Мельнице-Подольского из кустов женщина застрелила его из автомата…
У меня имелся источник, девушка из числа связных заместителя Бандеры. Как бы тебе описать ситуацию… В общем, любовник этой девицы состоял в руководстве УПА-ОУН. После как я в 71-м году оттуда уехал, она погибла в авиакатастрофе в Симферополе. По-моему, в 1972–1973 годах. Там, говорят, даже памятник есть. Почти 100 человек погибло, а она работала старшей бортпроводницей.