й стрелковой дивизии атаковали румын и изгнали их с захваченного плацдарма. А истребители с нашего аэродрома тем же самым способом, каким раньше занимались штурмовкой окопов противника, атаковали прорвавшихся, но еще не успевших вырыть окопы румын — летчики бросали гранаты и бомбочки, так что в итоге погибло очень много румын. Их постигла большая неудача, и за все время обороны они больше не рисковали перебираться через эти сваи. А потом наши саперы сваи также подорвали.
Вообще же, на мой взгляд, самым опасным моментом за все время обороны Одессы стало взятие румынами близлежащего к городу села Беляевка, где находилась городская насосная станция, снабжавшая Одессу днестровской водой. Тогда выдача воды как одесситам, так и военным была строго рационирована. Тогда наши моряки проникли в тыл врага, дали на некоторое время воду, и мы смогли собрать большой запас воды. А первое время, когда население и воинские части получали воду строго по норме, было очень туго.
Самый же комичный случай в ходе обороны Одессы связан для меня со старшиной нашей батареи, который обеспечивал вещевое снабжение и кормил нас. Это был пожилой человек, у него были жена и дети, и как только начинался налет немецких самолетов, их еще даже и не видно, но он со своей женой хватал узлы с одеялом и подушкой и бежал в бомбоубежище. Представь себе картину — бежит старшина с узлами, за ним сзади жена с детьми волочится, в каких-то корзинах еду несет. Наш старшина, как рассказывали моряки, которые охраняли аэродром, всегда первым оказывался в бомбоубежище. Впоследствии при эвакуации войск из Одессы старшина с женой и детьми сбежал из части и остался в городе.
В сентябре 1941 года позиции румын настолько приблизились к Одессе, что они могли открывать по городу артиллерийский огонь. Мы не принимали в этом деле непосредственного участия, но еще в обороне узнали о том, что 22 сентября на побережье севернее Одессы в районе села Григорьевка был высажен морской десант, который должен был отбросить румын от города, в результате которого были разгромлены 13-я и 15-я румынские пехотные дивизии. Десант действительно удался, моряки проявили мужество и героизм, а орудия, которые стреляли по городу и порту, были провезены по его улицам с говорящей надписью: «Стреляла по Одессе. Больше по Одессе стрелять не будет!» Эти орудия показывали и нам, я их лично видел и хорошо помню, как эти самые орудия стреляли по кораблям, которые привозили нам пополнение.
За все 72 дня обороны Одессы наш 73-й зенитный артиллерийский полк Черноморского флота сбил 16 самолетов противника, кроме того, еще 22 было повреждено. Сколько самолетов сбила и повредила непосредственно наша батарея, трудно сказать, потому что стреляли не только батарейные 76-мм зенитные орудия, но и другие батареи нашего полка, и армейские зенитные части 15-й бригады ПВО.
Положение обороняющих город войск вскоре после удачного десанта под Григорьевкой серьезно осложнилось, потому что немецкие войска взяли Николаев и перебрались через р. Днепр, прорывались к Крыму. Затем немцы окончательно отрезали Крым от остальной части советской земли. В итоге 30 сентября 1941 года мы получили приказ эвакуировать войска Одесского оборонительного района в Севастополь. Создали заградительные отряды, чтобы основные войска вывести, а эти войска намеревались вывезти из Одессы в последнюю очередь. Весь наш полк в полном составе остался в этом отряде прикрытия. Ничего особенного не произошло, румыны не знали об эвакуации или попросту прозевали ее, так что не наступали. Основную массу наших войск вывезли, а рано утром 15 октября 1941 года мы получили сигнал по радио о том, чтобы следовать в порт на погрузку. Кстати, до этого нам говорили о том, что мы можем остаться в партизанах и спрятаться в катакомбах, оставив орудия в городе в том случае, если их не удастся вывезти. Насколько я помню, по дивизиону был даже издан такой приказ, личный состав батареи стали готовить к партизанским действиям, но затем приказ почему-то изменили, и нас решили эвакуировать.
О том, что отдан приказ об эвакуации батареи, мы узнали очень просто — откуда-то из тыла на наши позиции прибыли трактора. Как только прислали СТЗ-5-НАСИ, мы сразу же свернулись и прибыли в порт. Помню, что это было раннее утро, небо еще и не особо-то развиднелось. И тут выяснилось, что в городском порту скопилась куча войск, в основном это была пехота из отрядов заграждения, но даже больше, чем солдат, скопилось самых разнообразных повозок, запряженных лошадьми, и автомашин. Ну что ты тут сделаешь, надо стоять и ожидать, пока прибудет судно, на которое нам необходимо погрузиться. И тут произошел налет вражеской авиации. Правда, пролетело всего только три самолета, они сбросили бомбы и в результате попали только в один теплоход, который подбирал раненых. Но даже на этом теплоходе сильных повреждений не было, потому что данный корабль своим ходом вышел из одесского порта. Затем наконец-то прибыло наше судно, мы быстренько погрузились и уже ближе к полуночи вышли из Одессы. Спали под брезентом, которым были накрыты орудия, — к счастью, погода стояла еще теплая. Рано утром проснулись от стрельбы, только вылезли из-под брезента, как увидели, что мимо нашего корабля пролетело два немецких самолета. И только здесь я смог разглядеть, что наш морской караван, состоявший из самых различных кораблей, растянулся примерно на морскую милю. Оказалось, что мы шли на судне наподобие самоходной баржи, там от ватерлинии до борта было не более полутора метров. К тому же она была очень сильно загружена, в трюме ржали лошади, на палубе везли конское снаряжение и повозки, рядом с которыми стояли наши зенитные орудия и пехотные пушки. Охраняли же весь караван торпедные и сторожевые катера, а также какой-то эсминец. Те два немецких самолета быстро пролетели, я не знаю даже, нанесли ли они хоть какой-то вред. Затем появились наши самолеты из Севастополя и быстро отогнали противника.
Так что наша эвакуация из Одессы закончилась благополучно, прибыли мы в Севастополь, выгрузились, и батарею сразу же распределили на точки, где должны были расположиться орудия. Штаб дивизиона находился в школе старшин. Моряков, которые здесь обучались, уже не было, их отправили на фронт, и все казармы пустовали. Только батареи заняли позиции, прошли, наверное, не больше недели, да и того не было, как поступил приказ следовать в город. Прибыли мы в порт и здесь ночью погрузились на крейсер «Красный Кавказ». После чего сразу же вышли в море, а куда, никто не знает.
Уже на рассвете показались берега, кто-то из наших офицеров говорит, мол, это Кавказ. Затем показался город и порт — это было Туапсе. Нас перебросили туда, потому что немцы уже начали бомбить город, а там были огромнейшие нефтяные баки, которые были заполнены различным горючим — керосином, нефтью, бензином и мазутом. Как оказалось, порт Туапсе стал к тому времени военно-морской базой Черноморского флота и здесь находилось командование флота. Меня к тому времени перевели радистом в штаб 53-го зенитного артиллерийского дивизиона. Штаб нашего дивизиона расположился в нефтегородке, а рядом с нами шел как бы большой уклон, на котором стояли огороженные валом нефтяные баки. Вскоре во время одного из авиационных налетов бак был подожжен, горел он здорово. Жутко смотреть было. Только мы расположились, как начались первые налеты немецких самолетов, тогда они бомбили порт, к которому проходили нефтепровода, один из них загорелся, и дым стоял столбом. К счастью, этот нефтепровод быстренько потушили. Где располагались позиции батарей? Как радист дивизиона, могу ответить очень точно. 99-я батарея стояла на возвышенности у самого порта с восточной стороны, 97-я батарея и штаб дивизиона — в районе нефтегородка, а 98-я батарея разместилась на горе Паук.
Патук Иван Иванович
15 мая 1941 года пришел приказ о присвоении мне звания «лейтенант». Только тут я понял, почему в наш первый батальон отправляли курсантов с полным средним образованием — программа у нас была ускоренная. Какое-то предвидение по поводу войны в войсках все-таки имелось. А второй батальон шел по плановой программе, как в обычном училище. Он еще продолжал учиться, когда нас выпустили, у первого же батальона даже каникул не было между первым и вторым курсом.
Дальше случился довольно интересный момент. Тогда при выпуске всем курсантам шили форму, а с нами так произошло, что форму нам четко пошили, но никто ее не одевал — всех после прочтения перед строем приказа о присвоении званий сразу погрузили в вагоны и направили по назначению. Я попал в пос. Хлебниково Харьковской области. Как оказалось, здесь, в Харьковском военном округе, начинали формировать новую стрелковую дивизию, которая была официально создана в июле 1941 года как 223-я стрелковая дивизия. Когда я приехал, в лесу уже развернули основные части будущей дивизии, мы были доставлены туда и сразу же распределены по частям. Я, как отличник боевой и политической подготовки, стал командиром 1-го стрелкового взвода 1-й стрелковой роты 1-го же стрелкового батальона 1037-го стрелкового полка. Кроме того, я был комсомольцем, а нужно было помогать создавать комсомольскую организацию в батальоне. Сначала часть подразделений дивизии, которые формировались раньше нашего прибытия, обратили на формирование 10-й воздушно-десантной бригады, после чего укомплектовали уже новое формирование. Мой взвод очень быстро сформировали практически в полном соответствии с довоенными штатами. Всего было четыре отделения по 11 человек и командирское звено — я и мой помощник командира взвода. Имелся и расчет 50-мм миномета в составе четырех бойцов. Только вот посыльного не было. На вооружении в отделении состояли винтовки Мосина и ручной пулемет Дегтярева на каждое. Вообще-то согласно штату нам полагались самозарядные винтовки Токарева СВТ-40, но их к нам, к моему великому счастью, не прислали. Почему я говорю «к счастью»? Винтовка СВТ-40 себя как таковая не оправдала. У нас в училище такие винтовки были для практических стрельб, и мы даже на тактических учениях из них стреляли, где самозарядные винтовки использовали для испытаний боевой стрельбы роты. Вот только в Чугуевских лагерях местность представляет собой преимущественно песок. И если только хоть крупинка песка попадала в затвор СВТ-40, то ее сразу же заклинивало. Так что очень хорошо, что у нас на вооружении этой винтовки не было. Только-только мы прошли подготовку и сколачивание подразделений, как внезапно по тревоге подняли дивизию — так мы узнали о том, что началась война. Что характерно — прямо перед Великой Отечественной войной мы проводили тактические учения, когда укомплектовывались, начальство, видимо, догадывалось о грядущей войне, мы-то ничего не знали. Поэтому наш батальон находился в определенном месте и мы рыли оборону, для учебного наступления нужно траншеи вырывать, вообще же меня на всю жизнь в училище научили, что во всех случаях нужно окапываться, как в обороне, так и в наступлении. Даже во время стандартных тактических учений траншеи необходимо рыть в полный рост. В результате когда объявили о начале войны, то мой взвод сразу же занял свои позиции, которые заранее подготовили во время про