Мой друг, отличный парень Леша Куров погиб под Горшиком. Из-за глупого ребячества погиб. Стояли в обороне, обстановка была спокойная. Лешка вылез на железнодорожную насыпь и стал немцам показывать голый зад, издеваясь над ними. Фрицы по нему из пушки выстрелили и убили.
Примерно тогда же взяли в плен немецкого подполковника, начальника штаба пехотной дивизии, со всеми документами.
Прямо сквозь наши окопы шла железная дорога на Овруч. Впереди, на горке — деревня Горшик. На правом фланге местность была заболочена, дальше на запад — небольшой лесок и рокадная дорога параллельно линии нашей обороны. Ночью мы перебрались через болото и отправились в ночной поиск, в направлении дороги. Надо сказать, что поиск — это не просто разведка, здесь участвует значительное число бойцов. Поиск можно сравнить разве что с разведкой боем. Нашей группой командовал лейтенант Оськин. Был еще один офицер, младший лейтенант из запасных, фамилию его, к сожалению, не помню. Мы его за веселый нрав клоуном называли. Никогда не грустил мужик, если видит, кто-то захандрил, подойдет, анекдот расскажет, рассмешит. Потом он выбыл по ранению.
Благополучно добравшись до дороги, мы разделились. Две группы отправились прикрывать фланги, а наша, центральная, расположилась в засаде. Вскоре послышался шум мотора, показалась открытая легковая машина без охраны. В ней водитель и два офицера. Кто-то бросил гранату под колеса, и раздалось несколько быстрых выстрелов. Водитель был убит на месте. Один из офицеров, капитан, держась за раненое колено, выскочил из машины, второго, подполковника, выдернули мы сами. Ударили его по голове, накинули мешок и через болото отвели на наш командный пункт. Раненого капитана пришлось застрелить.
За первые бои, в том числе и за этот эпизод, я получил свою первую медаль «За отвагу». Еще двое ребят получили. Один «За отвагу», другой «Красную звезду», батальонный комиссар Орден Боевого Красного Знамени получил, комполка ничего не получил. Тогда награды не очень-то щедро раздавали. А эту награду я очень ценю. Получить медаль «За отвагу» в 41-м — совсем не то, что в 45-м.
Уже больше двух месяцев мы воевали в качестве пехотинцев. Ни одного целого солдата не осталось среди нас. Все были ранены. Меня тоже по ноге хорошо зацепило, но на месте перевязали, дальше воевал. Новоград-Волынский, Федоровка, Овруч и до Чернобыля.
В Чернобыле нас посадили на грузовики и вывели через Чернигов в Нежин. Там стоял штаб Юго-Западного фронта. Командовал фронтом тогда Семен Михайлович Буденный. Нас, человек 30 безлошадных танкистов, определили в охрану штаба, который располагался в бывшем пионерском лагере.
Ночью лежим по двое в секрете, выходит на веранду генерал. Сам под хорошим хмелем и поет: «Три танкиста выпили по триста, а башенный стрелок выпил полный котелок». Такое меня зло взяло! Думаю, дать бы тебе по морде. Там люди кровь льют, а ты пьянствуешь. Не знаю, может я и не прав был, но такая дерзкая мысль по отношению к высокому чину у меня промелькнула.
Потом погрузили нас в эшелон и отправили в Котельниково. Не доезжая станции Бахмач эшелон остановился, и нам скомандовали выскакивать и рассредоточиться в поле. Выскочили, залегли. Поселок бомбили немцы. Немецкие штурмовики летали очень низко, и Бахмач разбомбили основательно. Станция полыхала. Развороченные пути восстановили только к ночи, тогда смогли пропустить эшелоны. Поехали дальше. Начиналась осень. В пути на станциях местные женщины бросали нам в теплушки арбузы. Оборванные, грязные, раненые, мы добрались до Котельниково. Там, за поселком, полк начал копать землянки. На роту, 50 человек — одна землянка. Наш полк переформировали в мотострелковый. Укомплектовали его морскими пехотинцами. Пришли моряки, мощные ребята, красавцы. Поступили семь тяжелых танков КВ. Сформировали танковый батальон, а также несколько артиллерийских батарей. В Котельниково какое-то время танкисты занимались тактикой танкового боя. И мы, «безлошадные», с ними ходили, «пешим по-танковому». Командир покрикивает, а мы всем экипажем, вчетвером бежим вперед, по команде разворачиваемся, перестраиваемся. После занятий обязательно на ближайшую бахчу завернем, арбуз скушаем и домой.
Вскоре полк погрузили в эшелон и отправили до Батайска. Оттуда ребята двинулись к Ростову, на фронт, а нас, танкистов без машин, отправили в 29-й запасной танковый полк, в Сталинград. Там с нами тоже проводили занятия. Изучали средний танк Т-34 теоретически. Танков не было, все на фронте. Отрабатывали вождение на танкетке. Экипаж два человека, справа механик, слева пулеметчик, между ними ГАЗовский двигатель. Один рычаг. Вперед толкнешь — поворот направо, назад — налево. Нас предупреждали, чтобы двигатель не перегревали, иначе танкетка может загореться без помощи противника. Посмеялся я над такой техникой.
Тем временем к нам в запасной полк приехал представитель Сталинградского танкового училища капитан Огородников. Всех имеющих среднее образование вызвали для беседы с ним. Я зашел, он видит — медаль. Спрашивает:
— За что получил?
Я рассказал. Он говорит:
— Мы вас приглашаем в Сталинградское танковое училище.
Так и сказал «приглашаем».
Я отвечаю:
— Не хочу я в ваше училище. Я и так танкист, скоро танк получим и вперед, на фронт.
— Есть приказ Сталина, всех таких, как вы, отправлять учиться.
Тут не поспоришь.
Файзуллаев Якуб Ахметович
О начале Великой Отечественной я узнал так: всех собрал начальник училища на площади, даже вернули тех, кого уже отправили, общее построение, на котором нам сообщили, что сегодня ночью немцы напали на Советский Союз. В общем, нас отправили по назначению в части. Жаль, не помню, где формировалась моя 260-я стрелковая дивизия. Определили в 1028-й стрелковый полк, там распределили командиром взвода в 1-ю роту 3-го батальона. В моем взводе оказалось всего 16 человек личного состава. Нас вооружили винтовками, дали лопаты, противогазы, один станковый пулемет, один ручной пулемет, ротный 50-мм миномет. Потом подошло пополнение, и формирование мы закончили только к осени.
Нас прислали на Украину, и уже вскоре мы начали отступать, так как оказалось, что все, к чему нас в училище готовили, была детская игра по сравнению с тем, что происходило на передовой в реальности. Нас ведь по методам Гражданской войны учили: конница справа, конница слева, по щелям танка стреляй. А в реальности все по-другому: у нас шесть или восемь пар лошадей пушки таскали, за ними мы шли, а у немцев все бронированное и моторизированное. Такая армада тогда сильно нас испугала.
Первый мой бой был у небольшой украинской деревушки, к сожалению, не помню, как деревушка называлась. Наш командир батальона капитан Осипов приказал поднять моему взводу противотанковую пушку на церковь, но артиллеристы даже единственного выстрела не смогли сделать, так как разведка немцев точно знала о том, что у нас и где расположено. И перед самым наступлением они четко сняли эту огневую точку — пушку.
В первом же бою нас атаковали танки, но все по порядку. Там текла небольшая речка. Наш полк находился в лесу, 3-й батальон перешел реку и пошел вперед углом, чтобы сообщить о том, в каком количестве и составе противник начал наступление. Из нашего батальона заранее отправили вперед боевое охранение, и этот взвод немцы сняли, о чем мы не догадывались. Только мы начали разворачиваться, как немцы сразу танки пустили, а на расположенном невдалеке холме стояли какие-то деревянные избушки, покрытые соломой. За считанные минуты зажигательными смесями немцы все сожгли, и мы это видели. Тяжело тогда было, только прошли через речку, а немцы с двух сторон нас уже обошли. Действовали они быстро и грамотно. В итоге мы успели отступить, благо лес был на той стороне, и нам удалось уйти.
Потом был город Брянск. Там мы формировали новый состав и шли в сторону Москвы, было много потерь во время боев, потому что наше тяжелое вооружение пришлось оставить, коней всех перебило и таскать орудия стало невозможно, мы же постоянно отступали. Под Брянском были бои, оборонялись наши части упорно, но мы так же не выдержали их натиска. Особенно врезался в память бой в городе Трубчевске, где немцы так бомбили, что нужно было искать мышиную нору, хотя бы там спрятаться. Вообще, говоря откровенно, в начале осени 1941 года немцы сильно наступали, обороняться было практически невозможно. В это время в голове была лишь одна мысль: «хоть бы дойти до какой-никакой укрепленной точки».
Стрелять по врагу, задерживать их было очень тяжело. Окопы рыть не успевали, только ячейки, но для немцев это ерунда была, танки гнались за нами. А где наши танки были, я даже не знаю, куда они тогда все делись?! Уже когда к Туле приближались, тогда только наши танки появились, потом артиллерия пошла, начали поддерживать нас. Под Тулой формировалась новая военная часть, пришло пополнение, меня определили туда, так что я остался взводным взвода в какой-то стрелковой бригаде. После пополнения мой взвод насчитывал 38 человек, вооружение состояло из винтовок, правда, дали несколько автоматов ППШ. Лично у меня была винтовка и пистолет, хотя автомат был доступен, но мне больше винтовка Мосина в обороне нравилась.
Нас перебрасывать никуда не стали, так как необходимо было сохранить боевую единицу. Нужно было где-то собраться. У немцев же одна цель была — быстро захватить Москву, уничтожить войска, забрать нашу территорию. И они ей четко следовали.
Шейнкман Яков Михайлович
22 июня нас подняли по тревоге в три часа ночи, выдали НЗ и некоторым, в том числе и мне, выдали личное оружие. Приказали ждать дальнейших распоряжений. Два экипажа отправили на аэродром. В пятом часу утра над нашими головами появились немецкие бомбардирощики и стали бомбить вокзал, неподалеку от которого находились наши казармы. Не хотелось верить, что началась война, но когда возле нас стали разрываться бомбы, а из домов, что напротив, по нам били из винтовок с чердаков — сомнений не осталось. Мне приказали взять с собой нескольких сержантов и уничтожить, предположительно диверсантов, ведущих огонь по казарме из окрестных домов. Мы бросились к домам, но никого схватить не успели, они уже успели смыться проходными дворами. Через некоторое время последовал приказ — установить связь с танковой дивизией Федоренко, части которой занимали участок вдоль границы на протяжении 150 километров. Федоренко позже смог вывести из окружения большую часть личного состава, но, по рассказам танкистов, вся техника осталась в немецком тылу.