Так мы шли-шли, воевали с немецкими частями второго эшелона. И вдруг узнаем, что вышли из окружения. Немцы уже позади нас. Все, конечно, обрадовались. Не знаю, так или нет, но рассказывали, что командир дивизии поехал в штаб, возвращается назад: «Командующий северо-западного направления маршал Ворошилов приказал опять зайти в немецкий тыл и оказать помощь осаждаемому городу Опочка. Не допустить продвижения резерва!» Так мы опять оказались в окружении и перерезали дороги, ведущие на Опочку.
По дороге двигались небольшие подразделения немцев, мы их уничтожили. Дальше разведка сообщает — «по дороге идет немецкая кавалерийская дивизия». Доходит до наших позиций, и там их остановили огнем. Расположились в лесах, но нам надо принимать решение. Понятно, что если останемся до утра, днем дивизию уничтожат. У нас же половина людей совсем без оружия. А из тяжелого вооружения только этот немецкий миномет. Да еще раненых сколько.
Тогда начальник оперативного отделения дивизии звонит своему другу — командиру батальона и предлагает ему с группой солдат войти в соприкосновение с этой немецкой дивизией и разгромить ее штаб. Комдив соглашается на эту операцию.
И эти два друга подобрали всех комсомольцев, членов партии, человек 30, что ли, взяли, и ночью пробрались в немецкий тыл. Подняли такой шум, что немцы отвлеклись, а в это время наш комдив снял всю дивизию и лесом ушли. А эта группа чуть позже догнала нас. С этими двумя офицерами я встречался после войны в Москве. Этот командир батальона тогда уже преподавал в Академии имени Фрунзе, а начальник оперативного отделения стал генералом. Вот таким образом мы провели этот бой.
А я так и был комендантом штаба, в основном занимался штабной работой. Кто-то из штабных убит или ранен, я заменяю. И командиром взвода, и роты, и кем только не был. Только комбатом не был. Однажды даже исполнял обязанности начальника оперативного отдела штаба полка, когда его убило.
В общем, в ходе боя на станции Локня получили приказ — занять оборону на станции и прикрыть выход бронечастей из окружения. Ну, расположились там. Начальник штаба — 1-й номер пулеметного расчета, а я — 2-й. Смотрим, идет группа танкистов. В своих комбинезонах, но никаких танков.
Но командир полка все равно получил приказ перейти в контратаку. Продвинулись километра на два, но в разрыв между полками вклинились немцы и напали на наш штаб. Вот тут мы с начштаба из «максима» отстреливались.
Еще сильные бои шли на Западной Двине. Мы идем на мост, нас сворачивают: «По мосту техника пойдет, а вы вплавь давайте!» Преодолели ее в районе совхоза «Пограничник», а там на берегу расположились наши войска. Вот только здесь мы впервые за все время поели горячего.
Маршем идем, вдруг приказ — занять рубеж! Ну, заняли, окопались, тут эта дивизия побежала, и мы опять оказались в тылу у немцев. И так постоянно. Немцы же все время создавали ударные группы, они прорывались, а остальное их не касалось.
Есть такой город Холм, вот перед ним я командовал ротой. Командир полка получил приказ занять рубеж и прикрыть отход штаба дивизии. Дали мне позицию, и я на ней с этой ротой расположился. Вначале на нас вышла разведка, а потом мощный авангард. Я там даже чуть солдата не застрелил.
Я приказал отрыть окопы полного профиля, стоя, а он себе отрыл лежачий. И когда немецкая разведка пошла, обнаружила нас и открыла огонь, а он же лежит, над ним пули и снаряды свистят — он вскочил и бежать. Вот тут я из пистолета выстрелил. Но не в него, а вперед, и он возвратился.
Трое суток мы этой ротой держали рубеж, пока не подошли немецкие главные силы. Получили приказ из штаба дивизии — отходить! Пришлось поблудить по лесам.
А как настроение в это время?
Боевое, никакого упадничества. Когда шли по нашей территории, офицеры просились в партизанские отряды, но никому не разрешили. Нет, не помню такого, чтобы кто-то хотел сдаться. Даже такое тебе расскажу.
После станции Локня мы бежали по лесу вместе с одним офицером и вдруг увидели, лежит раненый командир. Мы подошли, подхватили его под руки и потащили. И положили его в первую же попавшуюся санитарную повозку. А в 1947 году в ресторане, с тем самым командиром батальона, с которым тогда ночью шли, сидим за столом. Вдруг подходит незнакомый офицер: «Здравствуйте! Вы меня помните?» — «Нет!» — «Спасибо вам, что меня тогда вытащили.» Оказывается, он меня узнал. Лицо-то у меня почти зажило, но все равно приметное. Пока не восстановилось, все же набок оставалось. Меня так и называли — безносый: «Ты безносого видел?»
Так что воевали несмотря ни на что. Единственное, думали — когда же, наконец, остановимся? Вначале думали, что на Западной Двине остановимся. Не получилось. Дальше шли: Холм, Демянск, и когда вышли на Валдайскую возвышенность, здесь уже были уверены, что остановились. И еще в одном месте были уверены. Перед Демянском помню название деревень: Большие и Малые Клины. Тогда 11-я армия продолжала двигаться на Старую Руссу, а нашу дивизию вывели из ее состава и повернули прикрыть дорогу на Валдай. Мы там целый месяц оборону держали, думали, что совсем остановились. Но когда в нашем тылу оказались немцы, опять получили приказ на отход. А такого, как сейчас показывают в фильмах — все бегут, добровольно сдаются в плен, такого не было. В плен мы начали много терять только под Старой Руссой. Когда получили пополнение с западных областей. Мы же отходили, и там призывали всех подряд. А что там за люди попадаются.
Дальше что получается. Когда вышли на Валдайскую возвышенность, в полку и в дивизии людей почти не осталось и нас решили пополнить. Там есть такая деревня — Пески, и мы получили приказ — перейти в контратаку. С тем, чтобы оторваться от немцев и выйти из боя. И представляешь, командир дивизии собрал всех оставшихся офицеров и солдат, сколько осталось, и мы пошли в контратаку. Ошеломили немца (смеется). Они даже не оказали сопротивления и побежали. Ну а потом уже мы побежали. Сколько-то прошли, и нам подали машины для офицерского состава и повезли на Валдай. Привезли в лес, думаем, ну вот, наконец, поспим и поедим нормально. А уже темнеть начало.
Вдруг ночью комполка собирает комбатов и ставит задачу: «Выдвигаемся!» а я сглупил. Там нужно выйти на дорогу, пройти весь Валдай и повернуться к переднему краю. Но я ведь привык наблюдать. Смотрю по карте, есть дорога напрямик, она проходит мимо Валдая. Он посмотрел: «Да, есть! Возьми группу солдат на лошадях и проскачи по этой дороге!» Ну, проскакали мы, я ему сообщил. Но когда эта дорога свернула на ту, а там пахота, поле распахано. Ну, проскочил я, а там этого вспаханного поля немного, метров 100, а потом опять дорога. И я послал разведчика — «маршрут пробил». А сам в кусты забрался.
Вот, значит, идет полк. Тишина мертвая. Когда командир полка на своей повозке выехал на это вспаханное поле: «Туды его в. Давай сюда Алейникова, я его расстреляю!» (смеется). А я же в кустах недалеко сижу. Потом подхожу к нему: «Хорошо, что не явился ко мне там, я бы тебя расстрелял за такую дорогу.» Здесь, на Балабановских высотах я уже был офицером связи. Держал связь со штабом дивизии. А потом, перед тем как овладеть Старой Руссой, нашу дивизию опять перебросили в 11-ю армию. Это уже под Новый год.
Варкки Борис Васильевич
22 июня 1941 года началась война. Уже на второй день после нападения, то есть 24 июня, я пошел в Нарвский горком партии и написал заявление о том, что хочу добровольно идти на фронт. Мне ответили: «Не спеши, придет время, и мы тебя вызовем». И действительно, меньше чем через месяц я получил вызов и был зачислен в 5-й Нарвский истребительный батальон. Что интересно, после этого я стал получать две зарплаты: как прядильщик и как боец батальона. Потом наш батальон под номером 1 вошел в состав Нарвского рабочего полка. Я в его составе продолжал воевать: в 1-й роте, 1-м взводе, 1-м отделении. Первый бой состоялся у нас в деревне Васкнарва 28 августа 1941 года. Там мы понесли первые потери. Тогда у нас, помню, погиб один кренгольмский парень.
Затем мы начали воевать под Кингисеппом. Там из-за своей молодости и неопытности я получил первое ранение (все-таки был самым, наверное, молодым бойцом — 18 лет). Во время одной из контратак немцы ушли за Кингисепп, оставив кое-какие части. Заметив, что кто-то по мне из автомата стреляет, я побежал за дом и решил этого фашиста уничтожить. А он же давно стоял за домом и наполовину меня видел. Пули полетели в угол. Меня ранило, но в строй после этого как-то очень быстро поставили. В этих боях погиб мой близкий друг Олег Петухов родом из Васкнарвы.
Командовал в период отступления нашим полком полковник Николай Транкман. В его подчинении, помню, находились велосипедисты — так мы называли бойцов из числа бывших милиционеров за то, что они все время ездили на велосипедах. СТранкманом мне запомнился следующий случай. Когда мы стояли километров за 10–20 от Кингисеппа, он поручил мне и моему родственнику Павлу Варкки одно задание. «Иди туда, откуда мы поехали, на расстояние полутора километров, и сообщи ребятам, которые остались, что по железной дороге в их сторону идут немцы!» — сказал он мне. Мы бегом побежали выполнять его приказание. Но когда пришли на место, то обнаружили, что куда-то в сторону (не по нам) стреляет изо всех сил немецкий автоматчик. Оказалось, что какая-то немецкая разведгруппа нам встретилась. Но она ушла обратно. Никого из своих мы там не обнаружили, только всякие брошенные вещи. Потом мы все-таки их нашли. Оказывается, немцы пришли намного раньше и неожиданно. Наши ребята побежали куда-то в сторону и поначалу на наше внезапное появление отреагировали так, что приняли нас за немцев. Но потом все разъяснилось.
Дальше мы пошли в сторону Ораниенбаума, где наш полк должен был собираться. Там, кстати говоря, когда мы туда добрались, меня в атаке тяжело ранило. Некоторые товарищи передали потом ко мне на родину весть о том, что видели меня убитым. Но я на самом деле остался жив. Меня отправили последним поездом, который шел через Кронштадт, в Ленинград (больше поездов в этот город на этом направлении не ходило из-за того, что началось окружение города) и положили в госпиталь.