Мы даже не знали, что идем на парад. Сказали: «Поедем в Москву на кратковременный отдых», — у нас ходили слухи, что некоторым частям давали отдых. Мы подумали, что нам наконец-то немножко дадут отдохнуть. Привезли нас под Нижний Новгород, в Гороховецкие лагеря. Там мы дня 2–3 стояли, нас привели в порядок, помыли, переодели, а потом, к 7 ноября, опять отправили в Москву, на парад.
Нас привели на Красную площадь, тогда снег шел, а у нас настроение хорошее было — стрельбу не слышишь, канонаду не слышишь. Куда мы попали? В рай попали! У нас такое ощущение было — когда не слышишь стрельбу, канонаду — такое ощущение, что в другой мир попал.
Принимал парад Буденный, а командовал Артемьев. Сперва пошли пехотные части, а потом мы — впереди наши 152-мм пушки-гаубицы на тракторной тяге, а за ними мы. Тогда я впервые увидел Сталина, Маленкова, Буденного. А ощущение было. Этот парад на нас так подействовал. Казалось — это уже Парад Победы!
А после парада мы вернулись на позиции, которые раньше занимали, за время нашего отсутствия немцы не смогли до них дойти. Потом началось наступление, немцев отбросили на 100–200 километров от Москвы. Во время наступления наш полк дошел до Бородино, и там я был награжден медалью «За Отвагу». В то время практически не награждали. Офицеров награждали, а солдат практически нет, но меня наградили.
Наступление шло, и тут командир дивизиона мне говорит: «Слушай, товарищ старший сержант, вам придется передвинуться вперед примерно метров на 200. Там на небольшой высоте кусты, попробуйте добраться до них и оттуда корректируйте огонь артиллерии». Я взял одного своего товарища, у меня в отделении семь человек было, доползли до кустов, и действительно — из кустов хорошо видны фашистские позиции. Я смотрю — немцы наступают, им до меня уже метров 70–80 осталось, мы уже слышим их голоса, отступать нам некуда, и тот батальон, который мы поддерживаем, — там солдат практически не осталось. Я другу говорю: «Делать нечего, вызываем огонь на себя». «Погибнем». «Другого выхода нет. Так или иначе погибать».
Передаю по рации командиру: «Дайте огонь на нашу высоту».
Командир дивизиона: «Ты что? Очумел что ли?! Почему ты вызываешь огонь на себя?» «У нас нет выхода, мы слышим голоса фашистов, они нас окружают». «Тебе что жить надоело!» Прямо матом ругает. Такое жуткое напряжение. Я говорю: «У нас нет другого выхода!»
Он понял меня. Говорит: «Детки, еще немного потерпите». Я своему напарнику, Астапову, он из Подмосковья был, передал это. Лежим, ждем, и тут слышим скрежет танков. Смотрим, в нашу сторону четыре Т-34 ползут, а за ними пехота. Мы обрадовались. Потом оказалось, эти танки пришли, чтобы наш дивизион поддержать. Они вперед пошли, немцев отбросили.
Знаете — это самый тяжелый момент из всей войны был, я его никогда не забуду. Это очень жутко — ты сидишь и сознательно ждешь свою смерть. Астапов аж поседел, а я практически потерял речь.
Через некоторое время командир дивизиона выходит на связь, говорит: «Ну, как дела, Жулматов?» Я еле-еле говорю: «Ничего, нормально». «Что ничего, как понять это твое слово, ничего?»
За этот бой я был награжден медалью «За Отвагу». Это была моя первая медаль, следующие награды я получил уже офицером.
Шаулин Владимир Алексеевич
Перед войной у нас часто тревоги были, и 22 июня тоже тревогу объявили. Мы сначала не знали, в чем дело, а оказалось — война. В первый же день немцы разбомбили наш аэродром и уничтожили самолеты, мы остались без колес. Началась обычная пехотная работа.
Правда, был один случай. В ночь на 15 июля группу десантников в количестве 60 человек выбросили в тыл к немцам. Привезли нас на аэродром и там поставили задачу. В районе местечка Горки Могилевской области скопилось большое количество немецкой техники, примерно 300 единиц. Они на окраине леса, в ржаном поле, ждали горючее. И вот мы, 60 человек, должны были обнаружить и уничтожить эту технику. И смех, и грех.
Пока мы собирались, пока летели — уже рассвет. Когда самолеты подлетали к немецким позициям, по нам открыли огонь, позже я узнал, что многие самолеты вернулись обратно с убитыми и ранеными десантниками. Самолеты начали бомбить немцев, а за бомбами прыгали мы. А с земли по нам огонь.
Я тогда командиром взвода уже был, до войны я зам-командира взвода был, а тут война, командира нет, вот мне и приказали принять взвод. Приземлился на опушке леса, со мной два солдата, а немцев там полно — танки, охрана, бронетранспортеры. К нам немцы бегут, кричат: «Рус, капут!!!» Я ребятам говорю: «Подпустим, поближе, а потом покажем, кому будет капут». Подпустили, открыли огонь. У нас кроме автоматов по две бутылки с бензином было, мы ими должны были рожь поджигать. В некоторых местах поджечь смогли, но немцев-то там. Сотни единиц одной только техники, а нас из 60 только человек 30 осталось.
Немцы опомнились, открыли по нам огонь из пулеметов. Куда деваться? Бегом в деревню, где у нас был назначен сборный пункт. Захожу в деревню, меня бабушка встречает: «Бабушка, у вас в деревне есть немцы?» «Немцев не видела. Видела, сверху летели ангелы, может, это были немцы». Я говорю: «Это мы летели, мы русские». «А может, вы немцы?» «Нет, что вы!»
Потом стали выходить к своим. Шли через Темный лес, немцы же в первые дни по дорогам шли, как на марше, а мы их обходили. В конце концов мы вышли на опорный пункт.
На фронте мы пробыли примерно полтора месяца, а потом наш корпус отвели к Москве. Там мы получили пополнение, начались занятия.
Бесчастнов Александр Матвеевич
В мае 1941 года я был выпущен из автошколы в звании младшего лейтенанта и направлен в 8-й полк 4-й танковой дивизии, который дислоцировался в Белостоке, где я был назначен командиром транспортного взвода в роту подвоза боеприпасов.
У нас в полку было два типа танков: БТ-7 — скоростной танк, у него скорость доходила до 80 км, но он был на бензине и чуть что — горел, а перед самой войной к нам поступили КВ-1 с 75-мм пушкой и КВ-2 с 105-мм пушкой, но эти танки себя не оправдали, они тяжелые.
Утром 22 июня начали бомбить вокзал, а вот нашу часть не бомбили. Надо сказать, что уже ночью на 22 июня семьи военнослужащих стали вывозить на вокзал, и вот они попали под бомбежку.
Вечером мы получили приказ отступать и отошли в направлении Волковыска. Остановились в лесу, а ночью нас опять бомбили. Часть куда-то ушла, а меня послали в Белосток за боеприпасами, но в Белосток меня уже не пропустили, и вот я с одной машиной догонял свою часть, догнал, присоединился к своим, к командиру стрелкового батальона, и начальнику связи полка, и командиру полка. Вот мы ночью бродили под Волковыском, надо было пройти эту речушку. Заблудились, это нас немцы, переодетые в красноармейскую форму, возили, документы-то мы не проверяли, это потом уже, когда научились воевать, через 3 года.
В районе Барановичей мы попали в окружение, но к вечеру 26–27 июня мы смогли выйти из окружения на какой-то небольшой аэродром. Там мы встретили командира полка, еще двух командиров батальона и несколько танкистов, и оттуда нас направили в штаб фронта, в Могилевскую область, а из Могилевской области — в 12-й танковый полк, который стоял под Смоленском. Мы прибыли — я, командир роты, несколько танкистов — а там и танков нет! Полк только формировался — два батальона стояло без танков, а один батальон участвовал в боях за Смоленск. И вот что странно: по полку было строго приказано — не стрелять.
Там проходило шоссе, и вот начальник связи мне и говорит — давай возьмем броневичок, проверим, как он. Ну мы на шоссе вышли и пошли по самолетам стрелять. Узнал заместитель командира полка, чуть не расстрелял нас, вы шпионы, кричал!
В ночь на 21 июля мне дали солдат, станковый пулемет, и мы пошли ночью в наступление! По ржи. а по ржи ползешь, она осыпается — и немец все видит. Мы только к утру вышли из этой ржи, часа в 4, по нам шквальный огонь, и там меня ранило осколком мины в ногу.
Книжник Андреи Иванович
19-го числа мы вышли на штабные занятия, вся наша 6-я стрелковая дивизия. Пробыли там 19-го, 20-го, 21-го мы вернулись со штабных занятий в расположение своего 333-го полка. Когда вернулись в казарму, нас сразу позвали ужинать. После ужина часть взвода пошла смотреть кинофильм, а часть — отдыхать.
Мы легли спать и не знали, что случится утром. А утром началась сильнейшая бомбардировка Брестской крепости, уму непостижимо было смотреть, что делается с нашими воинами!.. Крик и стоны наших бойцов, некоторых через окна выбросило на улицу. Это было очень-очень тяжелое положение. Наш взвод, как и любое подразделение нашего полка, имел свое место в обороне, но из-за внезапности нападения мы не смогли его занять. Добежали до Трехарочных ворот, потом повернули налево через Муховец, а Муховец уже был занят противником, и мы попали под перекрестный огонь. В это время взвод наш залег и по-пластунски вернулся назад, в свою часть.
По возвращении нашего взвода в полк мы заняли оборону на неразбомбленных этажах казармы, а немцы начали прорываться в крепость.
К 22 июня в крепости остались только мелкие подразделения: рота связи, другие подразделения, музыкальный взвод. Крупные части не смогли к нам прорваться, и мы не смогли прорваться к ним. Видя такое положение, несколько раз пытались прорваться через Буг, но все-таки наши смелые бойцы отстаивали границу. А около 12 часов появились немецкие танки. Перешли через Мухавец, прошли через Трехарочные ворота и направо, прямо движутся на наш 333-й стрелковый полк. В это время Господь дал нашей артиллерии остаться в живых. Не тронуто, не тронуто! Тут казармы разбиты, а там полковые 76-мм пушки остались. Пушки и «сорокапятки» тоже стоят. Наши артиллеристы… Фамилии. Боже ты мой, там не до фамилий было. Выскакивают из амбразур здания 333-го полка и прямо к этим пушкам. Пушки оказываются целые. Наши артиллеристы развернули и прямой наводкой в танк немецкий. Танк сразу остановился, а за ним, видно, другой шел. Увидев такое положение — они назад. Танковая атака была отбита.