Остапчук Григорий Данилович
Вечером 21 июня в каком-то селе нас встретили с духовым оркестром, и мы расположились отдыхать в зарослях лозняка.
Сели отдыхать, разрешили поесть НЗ, переночевали, а утром тревога. Всех построили, и командир части сделал сообщение: «Товарищи, началась война!» Для нас это известие стало полной неожиданностью, но сказали и сказали, значит, будем бить врага. Мы были абсолютно уверены в своих силах.
Тут наш батальон отделили от полка и отправили на уничтожение немецкого десанта. При этом выдали всего по 20 мин на миномет и по 30 патронов на карабин. Но разве с этим много навоюешь?! а нам, наводчикам, полагался даже не карабин, а револьвер. Их выдали, а патроны нет. Но пока мы дошли туда, десант там уже уничтожили другие части.
Тогда ускоренным маршем, где бегом, где шагом, пошли догонять свою дивизию. В одном месте где-то за Молодечно расположились на ночлег в лесочке. Командир отдал приказ: «Разжечь костры, но обвесить их плащ-палатками и приготовить еду из НЗ». Стали располагаться, натаскали воды, рядом было какое-то озеро не озеро, болото не болото. Дело уже под вечер, сидим, тут командиры приказывают: «Переобуться!», чтобы мы не натерли мозоли. И тут, когда я один ботинок снял, обернулся — солдат стоит. А на петлицах у него золотые буквы ВПУ. С ручным пулеметом в руках и по грудь мокрый: «Товарищи, я курсант Виленского пехотного училища». Его, конечно, сразу увели к комбату, и там он рассказал, что все их училище разбито, а половина курсантов-прибалтов сама перебежала к немцам.
Сразу команда: «Потушить костры!», вот тебе и поужинали. Пошли в темноте искать место у Молодечно, где нам приказали занять позиции. На окраине леса окопались, заняли оборону, а через поле от нас уже находились немцы.
На рассвете слышим гул, и дали команду: «Не высовываться! Без команды не стрелять!» Потом смотрим, а на нас 14 танков идут. Но у нас при батальоне было две «сорокапятки» и они как дали залп, два танка сразу задымилось. Дали второй — еще один, тогда они развернулись и ушли обратно.
Тут вдруг команда: «Сняться с позиций!» И только мы из этого леса перебрались через поле, как на то самое место, откуда мы только ушли, как налетели самолеты. Аж страшно смотреть туда было. Вот тут мы и поняли, что все, шутки кончились, война — это не игра.
И начались отходы, отходы. Остановимся, дадим бой и опять скорее-скорее отходим. Вот в этих переходах я потерял своего приятеля Васю Егина, с которым мы вместе призывались из Тулы. Он служил в пехоте, и когда мы отходили я его вдруг увидел. А дни жаркие стояли, и Вася, видимо, не сдержался, напился непонятно из какой лужи, и стоит весь мокрый и не может идти. А нас же командиры все время предупреждали: «Не пейте воду! Потерпите!» Я к нему подбежал, тяну за руку: «Вася, айда! Айда, друг!» — «Гриша, не могу.» И мне пришлось его оставить, потому что надо было догонять свою роту, и больше я его не видел и судьбы его не знаю.
Многие ветераны, которые пережили эту горькую долю отступления летом 41-го, признают, что в это время в войсках царил хаос и было много чего неприглядного. Что кругом царила паника и началось чуть ли не повальное дезертирство.
Нет, лично я ничего такого не видел, потому что наша дивизия была кадрового состава и мы все были дисциплинированные солдаты. Конечно, мы были новички, но у нас все было организовано как полагается, без всякой паники. Помню, у местечка Плещеницы дали немцам большой бой. Вот тут у нас появились первые потери — двое раненных.
В общем, свою дивизию мы догнали только возле старой границы. Заняли оборону, помню, рядом с нами стояла какая-то Пролетарская дивизия, и несколько дней вели там очень крепкие бои. Зато тут нас хорошо снабжали, регулярно подвозили боеприпасы и питание. Но вот опять слева или справа немец прорвал нашу оборону, и мы оказались в окружении. Вся дивизия ушла назад, а наш батальон оставили прикрывать отход. Сутки прикрывали, и к вечеру команда: «Сняться с позиций!» И всю ночь бегом, бегом. Но мне как минометчику было легче, потому что у нас на каждый миномет полагалась повозка с одной лошадкой, и мы на них все погрузили, и на мне остался только пустой наган и прицел от миномета. Да еще за оглоблю держусь, чтобы легче было бежать, а на пехотинцах все их снаряжение, а наш комбат ездил на лошади вдоль нашей колонны и все подбадривал нас: «Ребятки, ну потерпите еще немного, нам бы только Березину пересечь!» До Березины то мы дошли, помню, там лесок стоял, а на мосту уже немцы. И вот они оцепили наш батальон в этом лесочке и где-то после обеда мы пошли на прорыв.
Там невдалеке лежало ржаное поле и луговое, и мы по ним где-то с километр бежали в сторону большого леса. Окопы пехоты сразу проскочили, но немцы нам наперерез пустили танки. В этот момент я увидел, как мой командир взвода Александр Дубинин, с которым у меня сложились отличные отношения, схватил две гранаты, побежал в сторону танков, и как кто-то потом рассказывал, что бросился под один из них. Потом даже говорили, что ему за это посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, но подтверждения этой информации я так нигде и не нашел.
И вот когда мы вырвались, в лесу посчитались, а из всего батальона нас осталось лишь 32 человека. Правда, из 60 человек нашей минометной роты спаслось довольно много: 10 бойцов и младший лейтенант, командир второго взвода, а все остальные, во главе с комбатом, погибли. а мне вот повезло. Рядом со мной падали убитые, а я все бежал, бежал и добежал. Причем тащил на спине трубу миномета весом в 21 килограмм. Это ведь мое оружие, как его бросишь?..
А не лучше ли было пойти на прорыв ночью?
Вообще-то так решили наши командиры, но я не считаю, что это была ошибка. Во-первых, немцы так и ожидали нашей атаки ночью, а во-вторых, в темноте прорываться было бы еще хуже, потому что вообще ничего не видно, а кругом сплошной перекрестный огонь.
Всю ночь мы шли по этому лесу и по болоту вышли на Березину. А по реке, видимо, раньше сплавляли лес, потому что там оказалась масса брошенных плотов. И вот мы перепрыгивали с бревна на бревно, но в один момент я поскользнулся, упал в воду и, естественно, с этой тяжеленной трубой стал тонуть. Из последних сил выныриваю, а меня не успевают подхватить. И потом я услышал как младший лейтенант мне кричит: «Скинь трубу!» а я хоть и тону, но жалко, ведь это мое оружие. И все-таки скинул ее с себя, вынырнул, меня тут же подхватили, и этот младший лейтенант меня еще и отчитал: «Ты что, не понимаешь, что и ты бы там на дне остался?! Дадут же нам еще другую трубу!»
Пошли дальше. Если на пути попадалась деревня или село, то вперед на разведку пускали двоих. Вот так и шли. Водном селе встретили других солдат из нашей дивизии, и они-то нам и рассказали, что дивизия разгромлена и наш комдив приказал всем оставшимся в живых пробиваться небольшими группами в Витебск. Ну а если и там окажутся немцы, тогда пробиваться в Смоленск.
И вот мы, минометчики, 10 человек и командир, пошли своей группой. Сколько шли, уже не помню. Помню, остановились в одной деревне и только собрались уходить, как из-за косогора послышался гул, и нам навстречу бежит девчонка: «Прячьтесь солдаты, там немецкие танки идут!»
Побежали в сторону леса и увидели оттуда дорогу, по-моему, это была шоссейка Минск — Москва. Видим, что ее пересекают танки, много, штук 100, наверное, но как узнать, чьи они? Тут я сам вызвался: «Давайте я схожу и все узнаю». Пошел, а это оказались наши танки. Вижу, возле одного из них сидит танкист и в планшете изучает карту. Я ребятам помахал пилоткой, они и подошли. Представились, объяснили этому танкисту ситуацию, и он нам сказал: «Сейчас вы в Витебск точно не попадете, там идут бои. Вы лучше по нашим следам идите в Оршу, а оттуда еще по ночам уходят эшелоны в Смоленск».
Только отошли, слышим: «Стой!» Бегут к нам трое с автоматами: капитан и два сержанта: «Расстреляю! Паникеры!» Капитан все махал пистолетом и кричал на нас матом. Тут наш младший лейтенант не выдержал: «Товарищ капитан, вы закончили? а теперь я скажу». И тоже как дал в бога мать: «Мы-то сражались, а где вы были?! Мы вас под Минском две недели ждали, где вы были?!» Тут капитан смягчился: «Ладно, ладно, давайте идите».
А в этот период у вас не появилась такая мысль, что война нами проиграна?
Нет, таких мыслей ни у меня, ни у моих товарищей не было, потому что мы все были убежденные комсомольцы и верили, что обязательно победим врага.
Чем вы питались в пути?
В том местечке, где нам приказали пробиваться на восток малыми группами, находились маслозавод и пекарня, и майор — замначштаба дивизии сам нам сказал, чтобы мы там запаслись на дорогу. И мы в один котелок набрали крупы, в другой масла, нашли немного хлеба. Но главное — в Белоруссии ведь народ очень приемный, и когда мы заходили в села, то люди делились всем, чем могли. Этого я никогда не забуду. По дороге, кстати, я у одного крестьянина свои сапоги сменил на лапти, потому что в сапогах вечно сырые портянки сильно натирали ноги, а в лаптях идти значительно легче.
В общем, все-таки добрались до Орши, но там нас переформировали, и я попал совсем в другую часть. Дали мне карабин с патронами, а на разбомбленном складе нашел себе и ботинки, и даже гимнастерку сменил, и из Орши мы без боев пошли на Смоленск.
В Смоленске шли ожесточенные бои, вот тут нам пришлось вдоволь настреляться. И наступали, и отходили, но потом немцы все-таки прижали нас к Днепру. А наши саперы все никак не могли достроить мост. Только они закончат, как налетала немецкая авиация и все уничтожала. Поэтому Днепр нам пришлось форсировать вплавь, но сколько при этом народу погибло.
В одном месте нашли вроде как отмель, но в самом глубоком месте там все равно было выше человеческого роста. К тому же сильное течение, и если тебя сорвало и понесло, считай, все. Помню, подошли в темноте к берегу, начали раздеваться, а наш командир, я запомнил его фамилию, капитан Толстиков, кстати, еврей, сидит с понурым видом. «Товарищ капитан, вы чего?» — «Ребята, я же плаваю как топор, сразу на дно.» И тогда двое ребят, здоровые украинцы, буквально на руках перетащили его на тот берег. А многие той ночью погибли. Я сам спас одну девчонку-санитарку. Вытащил ее на берег. Она нахлебалась, лежит голенькая, вся одежа уплыла, так я снял с себя нижнюю рубашку, кальсоны и ей отдал. Правда, даже и не подумал спросить, как хоть з