— Были какие-то особенности в вооружении вашего подразделения?
— Вооружение у нас было такое же, как и у обычной «небоевой» роты: обычные автоматы Калашникова АК-74 — бойцов, на взвод — ручной пулемет, и в роте — ротный пулемет. Тяжелого вооружения как такового не было. У офицеров, и у меня в том числе, — пистолеты ПМ. Пистолет я всегда старался носить в левом нагрудном кармане, чтобы, если что, пуля ушла рикошетом, в легкое попадет — я выживу, а в сердце — все. Для этих же целей, пока не было бронежилетов, некоторые брали обычную жилетку и нашивали на грудь карманы для магазинов. О боезапасе могу сказать, что он был у нас в том количестве, в котором был необходим, и даже больше.
Вообще, боевая обстановка вносила свои коррективы: так, по уставу караульный должен был носить автомат на плече стволом вверх с примкнутым штыком. А ночью штык очень хорошо блестит при свете луны, и солдат становится хорошей мишенью, да и пока автомат с плеча для стрельбы развернешь, ты уже можешь оказаться с перерезанным горлом. Поэтому мы, офицеры, иногда закрывали глаза на то, что бойцы отступали от некоторых ненужных здесь требований устава.
Боевых действий, зачисток и патрулирования мы как таковых не вели, задачи имели оборонительные. И только в случае нападения на батальон мы пускали в ход свое стрелковое оружие, запрашивали помощь, и вскоре к нам подтягивались ударные вертолеты, подразделения десантников и, если было необходимо, мотопехота.
Батальон входил в Управление начальника работ (УНР), штаб которого находился в месте расположения батальона. Если считать по армейской системе, то УНР схоже по структуре с полком. В Кабуле, в свою очередь, располагалось 342-е Управление инженерных работ. Управления выполняли функции инженерного обеспечения войск.
— Какую технику чаще всего использовали?
— Автомобильная рота батальона имела довольно сложный состав: у нас постоянно имелись две передвижные дизельные электростанции; моделей автомашин было много — «МАЗы», «КамАЗы», «ЗИЛы» 555-е, так называемые продуктовые «хлебовозки» были на базе «ГАЗов», у командиров — обычные «уазики». То есть в нашем батальоне по штату не было ни бэтээров, ни БМП. Попыток как-то бронировать грузовики не было, так в этом случае, естественно, уменьшились бы их скорость и маневренность, да нечем было бронировать.
— Снабжение было нормальным?
— Обеспечение, на мой взгляд, было отличным. Когда я 6 декабря только прибыл на место, в расположении батальона уже была построена стационарная модульная столовая, личному составу отводились просторные палатки. В течение первого года было построено сборно-щитовое общежитие для офицерского состава, в течение второго — выстроили сборные казармы для всех четырех рот батальона, из подсобного материала собрали подсобные помещения — материалом для них послужили лежавшие неподалеку валуны, песок и цемент. Качество построек было таким, что караульные помещения и даже туалеты изнутри были оштукатурены и обкладывались мозаичной плиткой. Строительные материалы поступали из Союза: шли машины и гибли солдаты, но все шло «зеленой улицей», и это я сказал только о нашем гарнизоне в Баграме, а ведь строительные батальоны стояли по всему Афганистану: Шинданд, Кундуз и так далее. К примеру, нами был полностью обустроен район дислокации 345-го воздушно-десантного полка.
Питание ничем не отличалось от рациона других частей: сухая картошка постоянно была, мясные консервы, сухие лук, морковь и тому подобное. Продукты доставлялись не только наземным транспортом, но и в значительной части по воздуху. Здесь нам на руку играло то, что Баграм являлся одним из ключевых наших аэродромов, откуда грузы развозились по частям, поэтому больших проблем здесь не было. У местного населения продукты не брали, за исключением случаев, когда было видно, что та же дыня или арбуз растут не срезанные в поле, тогда могли на свои продукты обменять напрямую, чеками отдать или афганями (которые, в свою очередь, меняли на чеки). Но брали, только если видели, что местные покупают фрукты из той же кучки. Опасались мы не просто так: были случаи, когда ребята травились апельсинами, травились даже водой из закрытых бутылок.
Кроме того, всем вновь прибывающим бойцам сразу объясняли, что никаких ярких предметов, лежащих на земле, игрушек и прочего трогать ни в коем случае нельзя — велик был риск подорваться на минах-ловушках. Мой батальон эта беда миновала, а в других подразделениях были случаи, когда солдаты подрывались, в спешке подняв с земли фонарик или куклу. Шла партизанская война, и минные ловушки были частым явлением.
Или вот такой случай. В трех километрах от нас на одной из высоток стоял укрепленный пост танкового полка, где служил мой земляк. В его составе был танк и два бэтээра. 8 марта мы с командиром 4-й роты Женей Сорокиным решили сходить проведать земляка и заодно отметить праздник. С собой взяли по автомату, гранаты. Шли в хорошем настроении, постреливали по птичкам. Поднявшись на сопочку, мы увидели такую картину: тишина, никого нет, дверь в землянку закрыта. Женя было подошел к двери, но я вовремя сообразил и говорю: «Так, Женя, назад! И пошли отсюда!» Тишина говорила о том, что пост на праздники оттянули, а позиции заминировали. Я знал об этом потому, что мы поступали точно так же.
— Задачи дорожно-строительного батальона сопряжены с частыми перемещениями. Ваши порядки усиливались на это время какой-либо бронетехникой?
— Нет. Колоннами мы обычно ходили сами, без сопровождения. Допустим, километрах в двадцати — двадцати пяти от нас находился Ус-Сарадж, где стоял полк, куда нам было необходимо доставить строительный груз. Формировали колонну, с ней отделение мотострелков сопровождения, утром выехали, доставили. А на обратном пути нас обстреляли, открыв ответный огонь, мы ушли на скорости. Если одну из машин подбивали, то мы старались столкнуть ее в сторону, чтобы скорее освободить дорогу и дать уйти колонне. Вообще, в такой ситуации задачей офицеров становилось спасение личного состава, о грузе думали во вторую очередь. Останавливаться и принимать бой было нельзя: гранатометов нет, раций с собой тоже нет, когда подойдет помощь 0151, не ясно.
От формирования колонн с сопровождением из бэтээров и танков отказывались еще и потому, что именно такие усиленные колонны душманы старались обязательно разгромить. То, что мы не использовали на ходу радиостанции и шли молча, тоже в какой-то степени играло нам на руку, так как о нашем выдвижении врагу нельзя было заранее узнать по радиоперехвату, и колонне удавалось проскочить незамеченной.
— Можете рассказать о своем первом бое?
— Не прошло и месяца с моего прибытия. Вечером на совещании офицеров нам была поставлена задача отправить на объект груз, выделив взвод бойцов для его сопровождения. Я хотел ознакомиться с местностью и решил пойти вместе с колонной. Но начальник УНР приказал мне отправить с колонной своего заместителя, а мне оставаться в подразделении. Когда я утром прибыл на отправку колонны, то увидел, что заместителя моего на месте нет, его звали Сергей, старший лейтенант, фамилию, к сожалению, уже не помню, он прибыл в батальон по замене на полгода раньше меня. Времени искать старлея уже не оставалось, я отправил на его поиск посыльного, но тот его не нашел. Я сказал своему замполиту Игорю: «Остаешься за меня, я убыл с колонной» — и уехал.
Туда мы нормально прошли. На обратном пути на выходе из Ус-Сараджа нас обстреляли. Одну машину подбили, она стояла в голове колонны, поэтому хода вперед не было, развернуться было негде, и мы остановились. Я выскочил с автоматом из кабины, причем я был в повседневной форме одежды, а не в полевой. Тут с криком «Капитан! Под машину!» навстречу мне выскочил сержант Хачатрян. Не думая ничего, я мгновенно залег с автоматом между колесами. «Товарищ капитан, больше не высовывайтесь, я все сделаю!» — прокричал сержант и побежал к подбитому грузовику. Под его руководством солдаты быстренько оттянули машину в сторону. Мы заскочили в грузовики и на всех парах ушли из-под обстрела.
Через пять километров остановились на посту. Я тут же подозвал Хачатряна: «Ты что раскомандовался?!» А он мне в ответ: «Товарищ капитан, я хочу, чтоб мы в Союзе еще с вами водки выпили». Я хоть и был капитан, и прослужил немало, но в боевых действиях до этого еще не участвовал, в отличие от отслужившего здесь год сержанта. За офицерами охотились снайперы, и, может быть, в меня кто-нибудь и прицелился, если бы я между колесами не залег. Там никто не обращал внимания на национальность: русский, грузин, армянин, азербайджанец, — была полная взаимовыручка, и перед лицом смертельной опасности на ранги не смотрели.
— Потери были высокие?
— Говоря о потерях, хочется вспомнить о гибели одного из старшин из нашего батальона. На одну из наших колонн зашел «миг» афганцев-союзников, при обстреле старшина погиб. Позже я узнал, что штурмовики на нас навели по ошибке, а кто и где ошибся: летчик, разведчик, корректировщик… этого я уже не могу сказать.
Вообще, первые полгода, не очень хорошо разбираясь в обстановке, я не особенно задумывался о вооружении своего батальона — было лишь то, что положено по штату, и не более. А вот когда по нам ночью ударили «катюшами», я стал думать по-другому. Летит реактивный снаряд, падает, шипит, а взрыва нет, и так примерно в течение часа. Утром мы посмотрели на эти снаряды и увидели, что это старые, времен Отечественной войны, снаряды «катюши», но, на наше счастье, без взрывателей. Скорее всего, душманы купили их в Китае и без разбора пустили в дело. После таких моментов, тем более что, по данным разведки, в окрестностях бродила десятитысячная группировка душманов, а мы были крайними частями к речке и предгорью, была опаска, что, пока к нам придет помощь, может произойти все, что угодно. Понятно, что такие силы все равно рано или поздно были бы обнаружены и просто так из гор они не выйдут, но какой-нибудь передовой отряд противника мог запросто выйти на нас, и обычного легкого вооружения могло оказаться мало. Поэтому я стал искать возможность раздобыть что-нибудь посерьезнее: познакомился с офицерами из стоявшего рядом рембата, узнал, что рядом служил мой земляк, короче, помогли — выменял у рембатовцев на спирт ДШК из «неучтенки». Так в моей роте появился «внештатный» расчет с крупнокалиберным пулеметом. Позже раздобыли и АГС-17, еще один ротный пулемет. Таким образом мы серьезно усилили свою огневую мощь, мне оставалось только смотреть за тем, чтобы это никуда дальше «по бартеру» не ушло. Несколько раз приходилось встречаться со следователями военной прокуратуры, участвовал в проведении дознания по воинским преступлениям, в основном это были случаи продажи оружия и боеприпасов. В нашем батальоне таких серьезных проступков, слава богу, не было. А так всякое бывало, был даже случай, когда в Кабуле продали местным старенькую пожарную машину. Хотя в итоге все это появлялось у душманов, тут скрывать нечего. Как рассказывал мне один из прокурорских, в одной из соседних провинций прапорщики умудрились продать афганцам подбитый, но не разукомплектованный БТР. Их дело в итоге дошло до суда.