И потом от нас в феврале месяце троих отправили на Амур: Залевского, Братухина и Вальку Коротких. Трех командиров отделений. Чуть позднее и Леонов получил назначение. И тут почти полмесяца шла торговля – Леонов получил назначение, и ему разрешили взять добровольцев, он взял 30 человек.
9 мая 1945 года. Михайленко, Михаил Кологанский, Колосов.
– А как вы узнали о том, что День Победы настал?
Я не помню. Мы, как люди военные, чувствовали, что уже вот-вот и враг сдохнет, и думали, что это будет к первому мая.
– А вы ожидали приказа ехать с японцами разбираться?
– От нас то одного выдергивали, то другого – ехать туда. Все понимали, что придется с япошками разбираться. Но мы не знали про договоренность Сталина с Рузвельтом и Черчиллем о том, что мы через три месяца после окончания войны с Германией вступим в войну с Японией. Но, как военные люди, мы чувствовали: то катерники туда поехали, потом группа уехала в Америку получать катера, и нам сказали, что они не на Север вернутся, а на Тихий океан. Когда Леонов получил назначение, мы знали, что едем на войну.
В середине мая мы поехали на Дальний Восток, с пересадкой в Москве. Потом 11 дней по Транссибирской магистрали. Сначала мы базировались во Владивостоке в штабе разведуправления на втором этаже. Тут наши ребята пошли в ресторан. Барышев – главстаршина, Агафонов тоже старшина первой статьи. Герои Советского Союза, Барышев с орденами, и еще там кто-то был, трое или четверо. В это время пришел патруль. Они послали патруль очень далеко. Тогда явился комендант Горбенко, а он до этого был комендантом в Мурманске и нас знал. Нас иногда отпускали в увольнение в Мурманск. Но Горбенко сказал – выйти, и все… И тут завязалась драка. Ну, наши ребята не растерялись – народ обученный. И мы всех распихали, но Сенька Агафонов получил ранение, ему проткнули мышцу предплечья штыком.
Короче, нас через день выселили на остров Русский. Казармы старые царские. Такие как Гренадерские казармы у нас. На острове Русский началась подготовка.
– Сильно ли отличалось то, чему вас учили на Севере, от того, чему вас учили на Дальнем Востоке? Или просто восстанавливали навыки?
– На Дальнем Востоке была другая война, и нас использовали не как разведывательный истребительный отряд с высоким интеллектом и высокой технической подготовкой, а как ударную боевую единицу для занятия плацдармов. Мы брали четыре города, высаживались днем. Такого на Севере не было. Юкки, Расин, потом в Сейсине нас высадили. Там бои страшные были. А потом Гензан, там была чисто психологическая война – там надо было заставить капитулировать гарнизон.
– Когда американцы применили ядерные бомбы, как вы об этом узнали?
– Как и все. По радио.
– И как впечатление? Вроде бы бомбардировка не нужна была?
– Это была варварская демонстрация и проверка мощи нового вооружения. Это было психологическое давление на весь мир.
– Вы постоянно в рассказе упоминали мыс Крестовый, а не могли бы вы рассказать о своем участии и как вы ее видите, эту операцию?
– Мне дважды приходилось делать доклад по Крестовому в послевоенное время. По телевидению и на специальной конференции в разведуправлении. Поэтому я операцию на Крестовом мог бы разложить по полочкам. И очень подробно, но это действительно венец всех операций флота на Севере. Эту операцию потом изучали в генеральном штабе.
– Какое отношение было с катерниками, подводниками?
– Катерники были самые близкие друзья: Лях, Паламарчук, Шленский, Шабалин. У меня есть их портреты.
Когда в подплаве мы обедали, то проходили в офицерскую кают-компанию – подводники очень хорошо нас встречали, хотя мы с ними редко ходили – были лишь операции по высадке маленьких групп.
– Была ли такая традиция, что, когда операция удачная, вручать участникам жареную свинью?
– Леонов треплется. А может, я и не знаю, может быть, для него и было…
– Были суеверия какие-то? Например, перед выходом не бриться?
У всех свои. Не помню, честно говоря.
– Взаимоотношения с пехотой?
– Можно сформулировать так: лучше не было бы никаких. Взаимодействия с пехотой для отряда оказывались неудачными и были для нас всегда сопряжены с большими трудностями и проблемами. Как и работа с СОРовской разведкой на Крестовом…
– С вашей точки зрения, не стоило бы увеличить количество таких отрядов, как ваш?
– Тогда я об этом рассуждать не мог и не должен. А как военный человек, прошедший 40 лет на флоте, думаю – нет.
На Севере не было такой партизанской войны, как на других фронтах, и не могло быть. Прятаться негде. Еще два-три таких отряда, и немцы бы совсем другую войну вели. Они бы вырезали все население, и отряд бы вообще ничего сделать не смог. И отряд был единственным в своем роде. В то время, при той технике и при подготовке, похожих не было. Мы решали такие задачи, которые сейчас решают несколько ведомств.
– Были ли в отряде женщины?
– Была Оля Параева, фельдшер и переводчица с финского. Я пришел – она уже уходила.
– Ваш отряд в обслуживании конвоев PQ и подобных участвовал?
– Мы наблюдали за выходом немецких кораблей из баз и за вылетами самолетов:
– Вылетели самолеты с Луостари, курсом 10, азимут 10. Высота такая то. 12 «юнкерсов», 4 «фоккера».
– С Банака, вторая группа, с курсом 180, летит туда. Высота такая-то, столько-то бомбардировщиков.
– Вышел «Тирпиц» и 10 вымпелов…
– Вернулись. Вошли два крейсера, Алта-фьорд.
Наградной лист П.Г. Колосова на орден Красного Знамени
– Но это не только для конвоя, а для всего флота?
– И именно для конвоя. Когда формируется конвой, они четко должны представлять, с чем они встретятся. Почему погиб караван PQ-17. 30 кораблей немцы потопили. Почему? Потому что английское руководство посчитало нецелесообразным борьбу с «Тирпицем» и тяжелыми крейсерами, которые скопились на Севере. И когда они узнали, что «Тирпиц» вышел, они дали команду всему охранению уйти на юг. Охранение ушло, бросили конвой, «Тирпиц» вернулся, а корабли, которые должны были охранять конвой от самолетов и подводных лодок, оказались совсем в другом месте. Английские самолеты не могли долететь, а немецкие торпедоносцы с норвежских аэродромов долетали до конвоя и его раздолбали.
– Лунин действительно всадил торпеду в «Тирпиц» или только обнаружил?
– Всадил. Нет никаких сомнений, потому что «Тирпиц» после этого отстаивался полгода. Ремонтировался, потом еще утащили южнее. Его отремонтировали только к концу войны.
Лунин потом был командиром ЭПРОНа, а затем начальником управления в первом институте, я с ним разговаривал.
Он стоял в подводном положении на позиции перед Алта-фьордом. Ночью уходил подзарядиться. Однажды, всплывая под перископ, оказался внутри эскадры, он выстрелил четыре торпеды в «Тирпиц», двумя попал, поднырнул и ушел. Он доложил, что ликвидировал «Тирпиц». Но «Тирпиц» вернулся. Это же не эсминец, живучесть большая. Но повреждения были огромные, он стоял до конца войны. В бою больше не принимал участия. Но англичане отозвали охранение.
А наша группа погибла из-за того, что несколько раз передокладывала о том, что «Тирпиц» вернулся. Разбор был, Лунина чуть не выгнали с флота, оказывается, он носовые торпеды не использовал. Но главком за него вступился. В той ситуации, он пока бы разворачивался, а маневр лодки «К» большой, его бы потопили. Он вернулся домой с неиспользованными носовыми торпедами. Он был уверен, что «Тирпиц» потоплен. А то, что он попал, это точно. Акустик орден Ленина получил, а Лунина наградили Героем.
– Как вы оцениваете книгу В. Н. Леонова «Лицом к лицу», 2005?
– Первые 150 страниц – это истина в последней инстанции. Тогда еще все живые были. Книжку писали для того, чтобы родственники и друзья вспомнили погибших. Под каждой буквой могу подписаться. А дальше Леонов был мобилизован в общество «Знание», и это уже был художественный свист. И сегодня, когда прошло 70 лет, и вылезают новые герои, и нам, кто остался в живых, становится не то что стыдно, как-то неудобно. Выглядит неправдоподобно. В художественной литературе сразу видно дилетанта, который никогда не был на море, который начинает писать о морских делах. Вот я читаю Конецкого, и чувствуется, что человек ходил по морям. Он рассказывает простым языком, это не Лев Толстой, не Тургенев, конечно.
– Когда Советский Союз кончился, как только его приговорили, в 90-е годы появилось большое количество литературы – авторы: немцы, румыны, итальянцы, финны. Зайдите в любой магазин. Они воевали, а «Иваны были бараны грязные и тупые, ничего не соображали, бежали толпой за комиссаром, а он всех бросил, спасая себя». Часть наших историков начали им вторить – «завалили трупами». Дошло до того, что цифра репрессированных, невинно убиенных превысила численность населения страны, еще Солженицын о 100 миллионах репрессированных говорил. Поэтому и нужны рассказы людей, которые воевали, видели то время воочию. Через 15–20 лет спрашивать некого будет. И судить будут по воспоминаниям, по книгам, которые издаются сейчас.
– Я вот думаю, как мне полгода дотянуть до 90 лет. Дальше, по-честному, я уже не смотрю. Сейчас выходит литература, которая ничего общего не имеет с войной. О войне честно написано, например, Некрасовым в книге «В окопах Сталинграда». Еще Симонов, есть еще кое-кто…
– Книжка на бумаге живет 25 лет. И книги 30-летней давности становятся раритетом. Никто их не переиздает.
– В 2008 году ребята, два командира подводных лодок, отставники, с Северного флота приехали, привезли приглашение от мэра Полярного. Городу вручали знак воинской доблести, был указ президента.
Я, конечно, сказал, что никуда я не поеду, никаких друзей у меня там нет. Но эти ребята уговорили, и мы поехали. И я позвонил в Москву, и ребятам прислали чуть ли не 500 экземпляров книжки Леонова. В Полярном ее расхватали, хотя там население 15 тысяч человек. В глубинке еще остались традиции. Дети военных живут там очень скромно – работы нет. Даже роддом вывезли из Полярного в Мурманск, теперь мотаются туда. Короче говоря, тяжело живут. Тем не менее там патриотический дух живой. Все книжки расхватали.