а я лазил, а ведь парадная форма выдается на пять лет, только на парады и на праздники. Тогда инспектор говорит начальнику штаба сектора Петренко: мол, передай интенданту, что я, вице-адмирал, приказал этому капитану выдать новую форму досрочно. Тот ответил одно: «Есть!» Вице-адмирал уехал, я, как полагается, рапорт подал, в итоге меня вызвали в штаб. Как-то попутно добрался туда, захожу в кабинет, елки-палки, а там сидит заместитель по тылу нашей 143-й отдельной стрелковой бригады в качестве зама по снабжению островного сектора. Поздоровались с ним, узнали друг друга, обнялись, поздравили с тем, что живы на войне остались. Оказалось, с той девушкой у него уже родилось двое детей. Вот распутная распутной, а такой верной женой оказалась. Он ей позвонил, говорит в трубку: «Ты знаешь, кого встретил, помнишь командира разведроты?» Тоже меня вспомнила. И тут он говорит: «Рапорт твой посмотрел, все нормально, получишь форму, только пусть этот вице-адмирал поперек бумаги свою визу поставит о том, что разрешает, и подпишется. И я тебе тут же парадную форму выдам». Я удивился: «Как так распишется, он уже давно в Москве». Тот ответил: «Ну ладно, хорошо, так уж и быть, ведь мы вместе воевали». И написал разрешение, а то бы не отдал форму.
– В чем заключались основные задачи вашей разведывательной роты?
– Конечно же, все говорят обычно о захвате «языков». Но не менее, если не более важное дело на войне – это наблюдение за передним краем противника. Нередко данное задание даже более важное, чем захват военнопленного, ведь найти запасной командный пункт противника и определить, истинный он или ложный – далеко не простая задача. Немцы были большие мастера маскировки. Как только наш разведчик-самолет Р-5 появляется, тут же у выявленного вражеского командного пункта начинается движение, тут мотоцикл подъехал, потом уехал, появилась машина, затем взвод каких-то солдат пробежал с оружием. Наш разведчик улетел, опять наступает тишина. Это вызывает подозрение, похоже на имитацию активной деятельности. И ты наблюдаешь, например, у одного немецкого солдата горло перевязано, он промаршировал один раз, вскоре смотришь, во второй раз в строю топает, опять все тот же с перевязанным горлом. Становится понятно, что это один и тот же солдат. Запоминаешь также и номер машины, потом вычисляешь, что вокруг командного пункта суетится группа имитации. Мы же не дураки все-таки, мы разведчики.
– Трофеи собирали?
– Во время поиска, когда идешь на захват пленного, не до трофеев. Но в третьем взводе моей разведывательной роты было несколько осужденных к расстрелу, которым заменили смертную казнь на десять лет тюрьмы и отправили в разведку. Причем, если он был ранен в бою или участвовал в работе группы захвата, то ему снимали судимость. Или ранен, или убит, или сам брал «языка». А вот работа в группе прикрытия не засчитывалась. Среди таких «кадров» попадались самые разные, в том числе и мародеры, но мы их из разведки немедленно убирали. Так что никакие трофеи нас не интересовали, все разведчики знали одно – надо выполнить задачу и остаться живым. Беречь людей – это одна из самых главных задач командира. В твоих мыслях первым пунктом всегда идет вопрос о том, как выполнить задачу, а вторым – как не допустить излишних потерь. Так делали все умные разведчики, а глупые погибали, ведь у меня погиб командир взвода Перепелица. Причем сгинул ни за что, по собственной глупости. До сих пор жалко, хороший парень.
За время послевоенной службы я командовал батареями 127-мм американских береговых орудий, полученных нами по ленд-лизу, 130-мм и 180-мм пушек, закончил с отличием годичные курсы повышения квалификации в Риге. После этого 14 лет отслужил на Дальнем Востоке, где командовал батареей сверхтяжелого калибра, в составе которой состояли три орудийные установки 356-мм, или 14-дюймовки. Таких пушек у нас в то время было шесть – три на Тихоокеанском флоте и три на Балтике. Я служил комбатом в 12-й морской железнодорожной бригаде. И командовал достаточно успешно, наша батарея заняла первое место на боевых стрельбах в Военно-морском флоте, мы даже получили специальный приз командующего флотом. Затем стал первым заместителем командира бригады, потом заместителем начальника боевой подготовки береговой обороны. В нашем ведении находилась огромная линия береговой обороны: Камчатка, Чукотка, Советская Гавань, Сахалин, Находка, Русский остров, Пригородная. Батарея на батарее стояла. Всего более 200 батарей. Потом перевелся на Черное море, где стал старшим офицером-оператором, окончил Военно-морскую ордена Ленина академию. И последние семь лет военной службы провел в бухте Голландия, там находилось Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище, назначили заместителем начальника учебной части, преподавал тактику морской пехоты. Написал книгу «Тактика морской пехоты», которая была издана первой в Советском Союзе, и четыре года все военно-морские учебные заведения жили по этой книге. Потом возраст, 54 года, и я демобилизовался, после чего еще 23 года проработал в мобилизационном отделе управления тыла Черноморского флота. Так что вместе с войной мой трудовой стаж составляет шестьдесят с лишним лет.
Чоков Андрей Семенович
(интервью Ю. Трифонова)
Я родился 18 апреля 1920 года в с. Ивановка Очаковского района Николаевской области. Это единственное русское село в данном районе, населенном исключительно украинцами. Расположено оно на берегу Черного моря. Наше село было основано бывшими солдатами Суворова, которые отличились при взятии Очакова, и по возрасту их как заслуженных ветеранов баталии определили на поселение в Украине, где и наделили землей. У нас в Ивановке даже имелась улица, которая называлась «Чокивка» в честь нашего героического предка. Родители мои были крестьянами-середняками, имевшими крепкие родственные связи в селе, у меня было три дяди и тетя, жившие по соседству. Были в Ивановке и однофамильцы, но они не являлись нашими прямыми родственниками. Так что семья была большая, у меня имелось четыре брата и сестра. Самому старшему брату Ивану было 22 года, когда я родился. Следующим шел Николай, 1900 года рождения, потом Василий, 1906 года, Федор, 1907 года, и сестра Ефросинья, 1913 года. В личном хозяйстве у нас имелось две лошади и корова, был свой огород, сад и виноградник неподалеку от села. Когда в соответствии с декретом о земле от 1917 года крестьян стали наделять землей, то наша семья получила приличный надел, хотя мой отец не участвовал ни в Первой мировой, ни в Гражданской войнах. Вскоре у нас было создано Товарищество по совместной обработке земли (ТОЗ). Затем организовали колхоз, причем все было сделано тихо и мирно, те, кто не хотел идти в коллективное хозяйство, оставались единоличниками, никого насильно не загоняли. Но где-то через год все крестьяне вошли в колхоз.
Я окончил семь классов. Поступил в Одесский техникум машиностроения, проучился только один курс, к тому времени отец умер, одна мать была не в состоянии меня выучить, так что я пошел подмастерьем в кузницу, мне было уже шестнадцать лет. Мой двоюродный брат трудился кузнецом, и вот он меня учил всем премудростям своей профессии. Кроме того, я писал заметки в районную газету о сельской жизни. И в 1938 году в июле месяце меня пригласили в редакцию, где сказали о том, что зачисляют в штат. Я стал работником, который держал связь с местными корреспондентами. Объезжал села и вел заметки. Если на кого-то что-то написали, жалобу или еще что-то, то мы проверяли все самым подробным образом, чтобы затем не оправдываться и не испортить человеку биографию. И вот я этими вопросами частенько занимался. А в мае 1939 года по комсомольскому набору был призван в военно-морской флот. Попал в Ленинград, сначала в военно-морскую школу младших специалистов, она находилась в Ораниенбауме. Учился по специальности, связанной со снабжением вещевым довольствием экипажей кораблей. А в декабре 1939-го нас перевели на Соловецкие острова для учебы в объединенной школе учебного отряда Северного флота. Оттуда еще летом 1925 года всех заключенных вывезли на материк. Сам Северный флот был образован из Северной военной флотилии только в 1937 году, так что ему требовалось много специалистов.
Учился я ровно шесть месяцев, мы изучали оружие, тактику, как строевые военные, а потом, когда окончился срок учебы в объединенной школе, приехали «покупатели» из различных флотов и нас всех позабирали. Кто-то из выпускников школы был направлен в Тихоокеанский флот, кто-то отправился на Северный или Черноморский флота. А я вернулся в Ленинград и попал на линкор «Октябрьская революция». Это был дредноут, спущенный на воду еще в царской России. Огромный корабль длиной около 185 метров, экипаж которого насчитывал больше тысячи матросов и офицеров. И я занимался снабжением корабля и обмундированием новобранцев. Также выдавал новое обмундирование тем, кто отслужил свой срок и должен был вернуться в свои родные места одетым с иголочки.
Кстати, о начале и ходе Второй мировой войны мы не сильно говорили на политинформациях, но наш корабль участвовал в советско-финской войне 1939–1940 годов, оказывая огневую поддержку нашим войскам на суше. Мы стреляли из своих мощных орудий по финским тяжелым береговым батареям, которые сдерживали продвижение наших войск. Кстати, во время занятий политруки нам подробно рассказывали о том, что финнов поддерживали Англия и Франция, а вот о немцах тогда говорили нейтрально.
После того как советско-финская война закончилась нашей победой, началась мирная служба. На тему возможной войны с Германией был наложен негласный запрет, так что мы о ней не распространялись. Но чувствовалась какая-то внутренняя напряженность, особенно когда мы освободили Западную Украину и Западную Белоруссию и получили единую границу с Германией. Но с немцами был заключен пакт о ненападении, хотя все мы внутренне были настроены на то, что надо готовиться к войне. И проскальзывали слухи о готовящемся нападении, в основном от членов команд наших судов, которые через Архангельск ходили в Англию. Чувствовалось, что назревают события.