— Чем болеешь-то? — спросил я, двигаясь в ту сторону.
— Эс… И… Эс… Эн… У… — сказал парень, шевеля губами между звуками, словно делал отсчет перед запуском ракеты.
— Чего? — я остановился. — Не понял…
— Синдром Ипохондрический С Ностальгическим Уклоном… А вообще-то я здесь лечебную гимнастику провожу.
— А-а-а… Из старушек пыль выбиваешь?
Парень широко улыбнулся:
— Я больше на массаже практикуюсь.
— Ну-ну… — я постучал в стекло двери и вошел в палату восемнадцать.
В тесной, как спичечный коробок, комнатушке умещались лишь две кровати. В проходе между ними стоял штатив с перевернутой бутылкой жидкости. От пробки в железной оправе прозрачная система капельницы тянулась к руке Лены. Хотя Казанцева лежала ко мне головой, я сразу узнал ее по каштановым волосам, раскиданным по подушке, всегда шелковистым, а ныне жирным и спутанным.
На второй кровати, уткнувшись лицом в стену, громко сопела женщина. На обеих обитательницах были казенные рубашки-распашонки в мелкий цветочек.
Я прокашлялся.
— Привет от здоровой части населения! — сказал я так, будто только что сошел с поезда и меня встретила счастливая толпа родственников.
Казанцева запрокинула голову, чтобы посмотреть, кто пришел.
Бог ты мой! Без косметики и ежедневной стимуляции кожи лица Лена смахивала на облезлую драную кошку, которая вернулась домой после мартовских праздников.
— Салям алейкум! — шутливо сказала Казанцева, признав во мне любовника, и не могла удержаться от удивленно-радостной улыбки. — Проходи, садись.
Я огляделся в поисках стула, но такового не нашел. Лена не тревожа руку с иглой, повернулась на бок и сдвинулась к стене.
— Садись прямо сюда.
— Это тебе! — я потряс пакетом с яблоками и конфетами, положил их на тумбочку в изголовье. Потом чмокнул Лену в щеку, обошел штатив и присел на край кровати.
Несомненно, Лена жестоко страдала от болезни. Это подтверждало осунувшееся лицо "Кающейся Магдалины" и в паутинке морщин темные круги под усталыми глазами. От Казанцевой пахло немытым телом, что начисто отбивало аппетит к ее прекрасным формам. Тем не менее, я провел рукой снизу вверх по ее влажному горячему бедру и ущипнул за талию.
— Как дела, милая? Тебе уже лучше?
Лена покосилась на соседку и сделала мне знак вести себя скромнее. Выдав улыбку остывающего трупа, она сказала:
— Мне хорошо точно так же, как хорошо обесчещенной толпой мужиков девице. Все тело ломит и горло болит ужасно. — Лена сделала судорожное глотательное движение, будто пыталась пропихнуть в горло по меньшей мере бильярдный шар. — К дурацкому приступу стенокардии я подцепила простуду. Думала, не выкарабкаюсь, но все обошлось… Ты на работу ко мне звонил?
— Как и обещал. Там знают о твоей болезни.
— Кто взял трубку?
— Понятия не имею… Но, думаю, секретарша. Весьма словоохотливая женщина.
— Не она. Кто-нибудь из дежуривших в воскресенье сотрудниц.
— Она выспросила о тебе все. Между прочим, обещала проведать.
Казанцева посмотрела тоскливым взглядом бродячей собаки.
— Дождешься от них, как же! — сказала она с иронией и добавила: — Венок на похороны.
Я испытующе уставился на Лену. Не скрыт ли в ее словах намек? Но по измученному болезнью лицу нельзя было догадаться: знает ли Казанцева о гибели Тани или нет.
Голосом, в котором звучала горечь, Лена пожаловалась:
— На работе сейчас такие дела творятся, а я здесь валяюсь, как Павка Корчагин. Врач даже вставать не разрешает. — Лена положила руку мне на колено, но, заметив облупленный лак на ногтях, тут же отдернула и сжала пальцы в кулак. — На улице весна! — восхитилась она. — И не подумаешь, что еще вчера кругом лежал снег… Хочу домой!..
Я тоже посмотрел в окно, где на фоне голубого неба отчетливо печатались ветви клена.
— Погода превосходная. День-два, и можно ходить в рубашках.
Лицо "восточной красавицы" с удивительно четкими чертами оживилось:
— Ты знаешь, я просто жду не дождусь того момента, когда влезу в летнее платье и скину колготки. — Лена подтянула к себе ногу и придирчиво осмотрела голень. — Правда, они у меня после зимы бледные, придется позагорать на балкончике.
— Ноги у тебя прекрасные. Покажи повыше, — я сделал жест, будто пытался задрать на Казанцевой рубашку.
— Пусти, дурак! — Лена шутливо отбросила мою руку и засмеялась. — Я совсем голая.
— Меня это заводит, — моя рука поползла между ног Лены.
Казанцева задохнулась в притворном ужасе.
— С ума сошел! — пролепетала она, как женщина, которая не прочь позабавиться, но в другом месте и в соответствующей обстановке.
Моя ладонь продвинулась выше.
— Ну, прекрати же, — сдерживая смех, попросила Лена, и как в карман, вместе с рубашкой засунула свободную руку между ног, поставив заслон.
…Мы возились до тех пор, пока не разбудили вторую обитательницу палаты. Она повернула к нам помятое жабье лицо с одним прикрытым глазом. Я подарил ей улыбку. Лена смирилась, убрала заслонку и накинула на мою руку простыню. Почесываясь, женщина села и открыла второй глаз.
— Здрасьте!
— Доброе утро! — сказал я с серьезным лицом и пошевелил пальцами. Лена крепче сжала бедра, содрогаясь от душившего ее смеха.
Женщина все поняла и ответила хмурым взглядом пузатых глаз.
— Пойду узнаю, скоро ли обед, — пробормотала она, потом встала, накинула вельветовый халат, для вида покрутилась у зеркала, уничтожая следы сна, и вышла.
Я сделал ей ручкой. Палата взорвалась от хохота.
— Выжили! — Лена мягко, но решительно извлекла из-под рубашки смешивший ее предмет. — Так ей и надо! Выспится днем, потом всю ночь бродит…
— А ты ее дихлофосом… — я не договорил, стены снова содрогнулись от хохота.
— Погоди! — Лена заметила, что капельница не функционирует, поправила в вене иглу — в прозрачном резервуаре системы капли вновь запрыгали вниз. — Развеселил ты меня, — все еще хихикая, сказала Казанцева. — Я здесь второй день помираю с тоски. Почитать не догадался прихватить?
Я виновато ответил:
— К сожалению, не додумался. Но в следующий раз обязательно что-нибудь принесу. — Между грудью и согнутыми коленями Лены образовалась удобная выемка. Я с комфортом расположился в ней и, имея в виду интимную близость, сказал: — Я по тебе соскучился. Когда выпишут?
— Тебя это волнует?
— Еще как!
— Лгунишка…
— Ты это о чем?
— Прекрасно знаешь о чем. В тот миг, когда ты увидел Николаеву Танечку, я перестала для тебя существовать. — Лена притворно вздохнула. — Бедная я, бедная.
Я присвистнул:
— Вспомнила! Я и думать про нее забыл.
— Та-та-та, — передразнила Лена. — Надо же, какая короткая память! Однако твоя самодовольная физиономия говорит об обратном.
Я ослепительно улыбнулся.
— Ах! Ты о моей прическе…
Казанцева наградила меня ледяным взглядом миндалевидных глаз.
— Не юродствуй. Изменник. Ради пары красивых ножек ты бросил меня, больную, на произвол судьбы.
— Ну, извини, дорогая, — ответил я с вызовом. — Ты первая перестала бы меня уважать, если бы я поступил, как хам, и отказался проводить твою подругу.
Лена посмотрела долгим взглядом.
— Возможно. Но я рассчитывала, ты проводишь Таню и вернешься.
— Ты не обмолвилась ни словом, и я решил: тебе лучше остаться одной.
— Угу, чтобы никто не помешал умереть… Ты уже большой мальчик, и должен был догадаться, что я хочу побыть с тобой.
— В таком случае, зачем ты притащила Таню к себе домой?
— О… это была моя ошибка. Я слишком поздно осознала ее. Откуда мне было знать, что эта девчонка уведет тебя из-под самого моего носа?
Я промямлил нечто вроде: "Никто никуда меня не уводил", — на что Казанцева презрительно фыркнула:
— Уф! Не говори глупостей. Она заарканила тебя с первого взгляда. Ты был неуклюж в роли пажа. — Казанцева просто издевалась надо мной. — Твои нелепые ужимки, нечаянные прикосновения, незаметные пожатия казались жалкими и могли рассмешить кого угодно.
Пришла пора обидеться.
— Правда? А мне казалось, я был великолепен и неотразим. — Я демонстративно заскучал, посмотрел на часы и сделал движение, будто собирался встать.
— Подожди! — Лена просунула палец за пояс моих брюк и потянула книзу. — Посиди еще. Я вовсе не хотела тебя обидеть. — Казанцева неловко улыбнулась, изобразив смущение. От обычной ее покровительственности не осталось и следа. — Понимаешь, милый, я знала Таню еще сопливой девчонкой и никогда не подозревала, что она может стать моей соперницей. — Лена говорила, водя пальцем по моей лопатке с усердием маленькой девочки, которая рисует на запотевшем стекле узоры. — Уязвлена моя женская гордость… Я ревную, и мне это неприятно.
У меня отлегло от сердца. Судя по поведению и разговору, до Лены еще не дошли слухи о смерти Тани. Посвящать в свои планы Казанцеву я не хотел. У Лены непредсказуемый характер, и неизвестно что она выкинет, расскажи я ей про убийство. Может, она промолчит и станет моим союзником, а может, кинется в милицию и сообщит о том, что я тот человек, который последним видел Таню в живых. Рисковать не стоит. Скоро Казанцева обо всем узнает сама. Но пусть это случится как можно позже. Может быть, за это время я сумею как-нибудь выкрутиться.
— Откуда ты знаешь Таню? — спросил я как бы невзначай.
Лена "затерла" на моей лопатке несуществующий рисунок, беспечно сказала:
— Ее отец работал в нашем институте. Одно время я часто бывала в их доме. Чернышев помогал мне писать диссертацию.
На секунду мне стало страшно. Все, с кем я сталкивался в своем расследовании, так или иначе связаны с институтом. Мне вдруг померещилось, что это огромный спрут, который раскинул свои щупальца по всему городу. Не удивлюсь, если Семен Анатольевич, таинственный знакомый Тани, родом из того же клана.
Великолепно очерченная линия рта Казанцевой причудливо изогнулась.
— Ты пришел меня проведать или навести о Тане справки? — сказала она капризно.