Домик, блин… а в домике никого? В каждом домике свои гомики. Или гномики? Это Америка – значит, гомики. Геи, если быть политкорректным. Не хочу поликорректным, хочу Тиму душить и стрелять, пидора такого, гномик, блин… из домика… для гомика.
А насчет домика… я бы на их месте посадил туда стрелка, это ведь точно те два мужика с толстяками. Толстяки, наверное, просто залегли в кабине, когда мимо нас ехали. А когда убедились, в какую точно сторону мы едем, то обогнали и устроили засаду. А я, дурная обезьяна, все прохлопал. О, какое же я тупое и нелепое создание!
Еще куча, подальше. Если заползу, то смогу, наверное, и на домик глянуть. А мне надо на него глядеть? Ладно, хуже не будет. Наверное, Тима тоже сейчас думает, как меня достать. Ситуация патовая – пикап нам такую устроил. Ни им меня с флангов не обойти: увижу, – ни мне не высунуться. Ладно, надо к дальней куче ползти, может, и вырвусь.
Нога как бревно волочится, только бревну болеть не положено, а она болит. Ползу на локтях, положив на них карабин. Тут немного – метров пятнадцать всего, и следующее укрытие, а там еще подумаю. Солнце в затылок, жарко, кепку потерял. А от песка проморгался, кстати, хоть глаза еще немного режет.
Шаги я услышал сразу и очень близко. Так близко, что понял: перекатываться и уходить бесполезно, я уже влип. Окончательно. Успел лишь голову повернуть. Он прямо здесь стоит, у пикапа, оружие у плеча, смотрит мне в глаза и улыбается. Точно, улыбается, белые зубы и черное отверстие дула. Я все же дергаюсь – и тут вспышка и как молотком по виску, искры в глазах, и удивленное осознание, что я еще жив, что стрелок попал как-то неправильно, не туда, куда положено попадать, чтобы убить. А вместо второго выстрела у него из головы вылетело ярко-красное облачко, и он упал вперед лицом, подогнувшись в коленях, со всего маху ударившись лицом в землю, – я даже услышал треск сломавшегося носа.
Радио. У меня все время было радио на плече, а я его не тронул даже.
– Дрика?
– Да, это я. – Голос испуганный и какой-то радостный одновременно. – Я его убила?
– Наповал. Ты его не просто убила: ты мне башку спасла.
– Что мне теперь делать?
Умница, не ожидал. Она же в панике бежала, я видел. А тащила с собой, оказывается, снайперский «штайр» и теперь где-то залегла. Там дальше тоже кучи, и уже кусты появляются, там она где-то и укрылась. Что я говорил про футбольный мяч недавно? Говорил же, что попадет. Не в мяч, так в башню кому-то.
Что ей делать, что ей делать? А где она вообще?
– Ты где?
– Прямо за тобой. – Она запнулась. – Ну, если ты сейчас лицом к машине, то я на шесть часов. Я тебя сейчас не вижу.
– Понял.
Я пока не лицом к машине, но скоро буду. Голова кружится, висок болит. Прикасаюсь к нему рукой и опять ругаюсь. Потому что больно. И кровь на руке, много, как всегда, с головы натекает. И я счастлив, потому что, когда я дернулся, тот гад промахнулся, пуля по башке вскользь прошла, лишь рассекла до кости. Что делать? На глаза течет, кстати, мешает. ИПП.[61] Вытаскиваю его из кармана, зубами выдираю нитку с пластмассовой бусинкой. Так, подушечку, и прижать как можно сильнее, чтобы не текло.
Где Тима? И где этот был, которого Дрика? Наверняка все это время за машиной прятался, а я его и не заметил. И не услышал. А он услыхал, как я пополз, и высунулся. Меня не убил, а сам словил в башню. Тима, ты бы тоже высунулся, а? Я ведь если не убью тебя сейчас, то уже ночей спать не буду, кушать не смогу. Ты, сволочь, мне свою жизнь насквозь задолжал.
Захлопали частые выстрелы у меня за спиной, один за другим, раз десять подряд, потом голос в радио:
– Он убегает!
Дальше мне и объяснять ничего не потребовалось. Ни кто убегает, ни куда. Я даже не понял, откуда силы взялись вскочить на ноги, и даже раненая почти не волочилась, а нормально меня несла, только болела дико и все подогнуться норовила. Тима не будет отбиваться. Тима – трусливое чмо, не как его покойный папа, который был крепким мужиком. Он бежит, и бежать он может только за насыпь, у них там машина наверняка, больше ее спрятать некуда. Я дикими скачками дохромал до переднего бампера, успев отметить, что туша Марка, похожая на выброшенного на берег и тонущего в крови кита, начинает шевелиться, но даже это меня не остановило. Пластиковое цевье «зига» со стуком встретилось с вертикально стоящим бампером, я прижал его рукой: иначе не попаду, все ходуном ходит.
Вон он, вскакивает на ноги. Дрика не умеет по бегущему стрелять, мажет, но Тима трус, она его прижала к земле. Метров сто всего до него, рукой подать. Я плавно подвожу к нему красную точку, беру маленькое упреждение и, провожая его бег стволом, начинаю раз за разом давить на спуск.
Попал я первой же пулей – словно не винтовка, а мое сознание ее послало. Тима дернулся, его повело в сторону, затем он вдруг опустился сначала на колено, а потом и вовсе лег на песок, словно устав, и я всадил в него весь остаток магазина, одну за другой: сначала в стоящего, затем в лежащего. Звонко хлопали выстрелы, летели цепочкой выбрасываемые гильзы, хвосты бледного пламени срывались с пламегасителя, но лежащая на песке туша толстяка не шевелилась больше, покорно принимая в себя пули.
Вздохнул с облегчением, обернулся к уже поднимающемуся на ноги Марку, залитому кровью почище меня и уставившемуся на меня изуродованным пулей лицом с дикими мертвячьими глазами. Спокойно, сам не знаю почему, словно стараясь растянуть этот момент, перекинул магазин с пустого на полный, прицелился в середину лба и выстрелил. И огромное зыбкое тело Марка обрушилось на землю еще раз.
– Что с Джеффом? – послышался жалобный голос Дрики в рации.
– Умер Джефф, – ответил я. – Совсем.
И выстрелил опять, целясь в шевелящееся светлое пятно в проеме окна «такомы».
Пытавшийся убежать и убитый мною тоже воскрес, почему-то с опозданием. Наверное, и умер не сразу. Тим воскресать не стал: стреляя по его неподвижно валяющейся на песке туше, я целился в голову.
Я попытался командовать, но пришедшая в себя голландка сбила меня с волны, занявшись перевязкой. Рана на ноге страшно болела и выглядела плохо – выходное отверстие пришлось на переднюю часть бедра, но вообще мне надо было благодарить судьбу за такой исход. Пуля не задела ни кость, ни бедренную артерию.
– Тебе надо к доктору, – твердо сказала Дрика, наматывая бинт, пока я сидел на земле, прижимая к голове марлевую подушку.
Кровь продолжала течь, в ушах звенело, ощущение было такое, что кто-то пытался забить мне в голову гвоздь, потом уставал, а затем опять возобновлял свои старания.
– Тошнит? – спросила она меня. – Голова кружится? В глазах двоится?
– Нет. Просто голова раскалывается.
– Странно было бы, если бы не болела, – заметила она. – У тебя до кости разрыв от виска до затылка. И ухо как ножом сверху надрезано. Что это?
– Дужкой очков, наверное, – пожал я плечами.
Странно, дужка мягким пластиком у них была покрыта. Наверное, слишком сильно их рвануло. После бедра она взялась за мою голову. Обработала чем-то рану, замотала бинтом, затем поколдовала и заклеила ухо, сунула в руку большой марлевый тампон, смоченный в спирте, и сказала:
– Сотри кровь с лица, ты на зомби похож. А вообще тебе к врачу надо: в рану что угодно могло попасть. Даже если нитки из штанины, то может быть нагноение.
Я кивнул благодарно, провел мокрым тампоном по лицу. В воздухе тяжело запахло алкоголем. А затем выругал себя сам – позволил ей заботиться обо мне, не поинтересовавшись, как девушка сама себя чувствует. Тем временем она скинула на песок свой бандольеро и задрала майку – весь ее правый бок наливался краснотой, по которой были рассыпаны пятна ссадин.
– Ты как? – спохватился я.
– Нормально, – поморщилась она. – Ударилась, когда перевернулись.
– Ребра целы?
– Не знаю. Но переломов быть не должно, если только трещины.
– Ага, здорово просто.
Перевернувшись сначала на четвереньки и шипя отболи, я поднялся, балансируя на одной ноге. Надо каким-то костылем обзавестись, не смогу я так перемещаться… Только прыжочками колченогими. А перемещаться придется. Допрыгал, опираясь на перевернутую машину, до заднего борта кузова, огляделся. У домика какие-то доски и палки навалены, можно попробовать оттуда что-то выбрать.
– Дрика, ходить нормально можешь? – спросил я.
– Могу, – ответила она, обернувшись.
– У них машина должна быть за насыпью, – сказал я. – А ключи от нее или у этого… – я указал на убитого самой Дрикой, – …или в замке зажигания. Надо ее сюда пригнать. Только осторожно! Не думаю, что там люди есть, но теперь здесь всякие твари бегают.
– Я поняла, – все так же коротко ответила она.
С ключами я угадал: они обнаружились в боковом кармане брюк убитого. К моей радости, девушка обшарила его без особой брезгливости, да и после первого в своей жизни убийства особой рефлексии не проявляла. Но еще не вечер, на самом деле это она с виду всегда такая спокойная, это адреналина в ней сейчас не меньше ведра. Посмотрим на нее, когда отходняк начнется.
Я смотрел вслед, подтянув к себе «штайр». Сопровождать не смогу, но, может, прикрыть придется. Дрика постепенно удалялась, при этом она прихрамывала и держалась за ушибленный бок. Труп Тима она обошла по большому кругу, наставив на него ствол «хеклера», затем скрылась за насыпью.
Как завелась машина, слышно было издалека. Затем большой пикап появился из-за насыпи и малым ходом направился ко мне. Дрика за рулем выглядела сущим ребенком, укравшим папину машину, чтобы прокатиться – настолько этот грузовик был громоздким. Она остановилась рядом, и дальше я начал распоряжаться.
Сначала вытащили из кабины «такомы» труп Джеффа. Зацепили «тойоту» тросом сбоку, дернули, она с грохотом встала на колеса. Затем мне удалось открыть водительскую дверь, и мы с трудом вытащили тело и перевалили его в кузов трофейного грузовика.