— Сейчас поймёшь.
И двери закрылись. И я осталась стоять с книгой в руках, чувствуя, как её обложка тёплая — словно сердце. И как что-то тихо, но настойчиво постукивает внутри:
Смотри. Читай. Начинай.
Но кто бы знал, что именно я начну…
Вокруг меня вагон продолжал жить своей жизнью. Люди входили и выходили, кто-то разговаривал по телефону, кто-то слушал музыку в наушниках. Обычная утренняя суета. А я стояла с книгой в руках и чувствовала, как реальность начинает трещать по швам.
Потому что книга была не просто тёплой. Она пульсировала. Мягко, едва заметно, но ритмично. Как будто внутри неё билось сердце. И с каждым ударом что-то внутри меня отзывалось. Что-то, о чём я раньше не подозревала.
Я села на место, которое освободилось после женщины. Под ногами шуршит сумка с инструментами, руки всё ещё пахнут кофе, а на коленях — эта странная книга. Я открыла первую страницу, и мир тихо сошёл с ума.
Глава 1.2
Уснуть в метро — это святое. Вечная классика городского выживания. Единственный способ пережить шум, духоту, чужие разговоры про мажорных мужей и вечно голодные глаза пассажиров, охотящихся за свободным местом. Я знаю это по опыту — сколько раз дремала, покачиваясь в такт движению поезда, убаюканная монотонным стуком колёс и объявлениями машиниста. Обычно просыпаешься от толчка на повороте или от того, что твоя станция уже три остановки как прошла.
Но проснуться не там… вот это уже, знаете ли, вариант для избранных неврастеников и случайных попаданок. А я — кто? Правильно. Татьяна. Парикмахер, художник по волосам и, как оказалось, новоиспечённая героиня мистической истории, которую я даже представить себе не могла.
Я села на её место. На то самое, откуда с царственным видом поднялась бабушка с совой на трости. Сиденье ещё хранило тепло её тела — странное, какое-то неземное тепло, которое проникало сквозь ткань брюк и расползалось по коже. Под ногами шуршит сумка с инструментами — ножницы, расчёски, заколки, весь мой привычный арсенал кажется сейчас таким далёким и ненужным. Руки всё ещё пахнут кофе и корицей, а на коленях — книга.
Старая, потёртая, с гербом: лев, меч и полумесяц, сплетённые в эмблему, будто сделанную для какого-то древнего ордена, который теперь, видимо, решил заняться моей судьбой. Переплёт был кожаный, тёмно-коричневый, с золотыми застёжками по краям. Страницы шершавые, плотные, с золотым кантом по краю — такую бумагу я видела только в музеях, за стеклом витрин. Ощущение, будто я держу не книжку, а кусок чьей-то жизни. Или смерти. Пока ещё не решила.
Вокруг меня жизнь метро текла своим чередом. Люди входили и выходили, кто-то листал телефон, кто-то дремал, прислонившись к стеклу. Обычный поток утренних пассажиров. Но я чувствовала себя так, словно попала в параллельную реальность — всё то же самое, но какое-то не совсем настоящее.
Я открыла первую страницу. Чернила — тёмные, как крепкий чай в плохую погоду. Шрифт — резной, старинный, с завитушками и замашками на «я готический, уважаемый, не путать с Comic Sans». Буквы словно были выжжены на пергаменте раскалённым металлом — каждый штрих чёткий, глубокий, с лёгкими подтёками по краям. А на первой строчке, будто специально для меня, — начало, от которого по коже пробежали мурашки с сомнительным посылом.
«Имя твоё забудется, как забываются сны. Но роль твоя останется. И маска твоя — будет спасением.»
Прекрасно. Просто прекрасно. Маска. Забвение. Судьба. А можно мне обратно на работу? Там хотя бы кофе наливали без последствий в стиле «Ты — избранная». Там самое страшное, что могло случиться — это неудачная стрижка или капризная клиентка. А тут какие-то мистические послания и пророчества.
Я перевернула страницу, надеясь, что дальше будет что-то более понятное — может, инструкция по применению или хотя бы объяснение, что за чепуха происходит. Но буквы будто ожили. Словно шевельнулись под пальцами, потянулись ко мне. Ещё секунда — и мне показалось, что я слышу голос. Не вслух, нет. Внутри головы. Тихий, как шелест ткани, когда её гладит ветер. Женский голос, старый и мудрый, с лёгким акцентом, который я не могла определить.
«Он не знает, кто ты. Он не должен знать. Он не должен вспомнить. Пока не будет поздно.»
Кто — он? О чём вообще речь? Я попыталась сосредоточиться на тексте, но слова расплывались перед глазами, превращаясь в какую-то вязь символов, которые я не умела читать, но почему-то понимала.
И вот тут я впервые почувствовала, как воздух вокруг стал вязким. Будто метро — это не метро. Будто пространство развернулось, покосилось и… перестало быть безопасным. Голоса пассажиров затихли — не резко, а постепенно, словно кто-то медленно убавлял громкость. Свет стал мягче, тусклее, приобрёл золотистый оттенок, как будто я смотрела на мир через янтарное стекло. Двери больше не скрипели — они шептали. Стук колёс превратился в ритмичное сердцебиение. Мир отступал. Медленно. Нежно. Неумолимо.
Я попыталась поднять голову, посмотреть на других пассажиров, но они казались призрачными, нечёткими, будто размытыми акварелью. Только книга в моих руках оставалась реальной — горячей, пульсирующей, живой.
Я даже не поняла, как книга стала тёплой, как будто в ней билось сердце. Не моё — чужое. Тревожное. Зовущее. Страницы под пальцами стали мягкими, как шёлк, а буквы начали светиться тусклым золотым светом. Я хотела закрыть её. Правда. Рукам было велено. Здравый смысл кричал: «Татьяна, брось эту гадость и беги!» Но пальцы не слушались. Они держали, перелистывали, читали… Слова лились в меня, как вода в песок, оставляя следы, тянущиеся в глубину сознания.
Текст менялся на каждой странице. То это были стихи на незнакомом языке, то схемы и рисунки — карты местности, которой я никогда не видела, портреты людей в странных одеждах, изображения оружия и доспехов. А потом — моё лицо. Точнее, не совсем моё. Похожее, но другое. Более резкое, с короткими волосами, в мужской одежде. Подпись под портретом была на том же древнем языке, но я почему-то понимала: «Алекс. Страж порога. Хранитель тайны».
Алекс? Кто такой Алекс?
Я зевнула. Один раз. Второй. Глаза налились туманом, веки отяжелели, голова чуть склонилась вперёд. Усталость навалилась внезапно и тотально, как будто кто-то накинул на меня тяжёлое одеяло, пропитанное снотворным. Последнее, что я помню — как книга выскользнула из рук и упала на пол, а страницы затрепетали, словно крылья…
И я уснула.
Но это не было обычное засыпание. Не как дома, в пледе, под сериал и кошку, которая с завидной регулярностью ложится поперёк живота. И даже не как в метро, когда отключаешься от усталости и просыпаешься в другом конце города с затёкшей шеей и растерянным видом.
Это было… как будто тебя утягивает. Медленно, но решительно. Как будто что-то большое и древнее, что знает про тебя больше, чем ты сама, потянуло за тонкую, едва уловимую ниточку внутри. Я чувствовала, как моё сознание отделяется от тела, поднимается вверх, и я вижу себя со стороны — девушку в испачканной кофе юбке, которая спит в метро с книгой на коленях. А потом эта картинка стала расплываться, как акварель под дождём.
Потянуло — и ты пошла. Без сопротивления. Без крика. Без осознания.
Ты просто ушла. Из одного мира — в другой. Из Татьяны — в того, чьё имя только начинает звучать.
Я проснулась. Только не дома. И явно не собой.
Не было раздражающего пищания будильника, который я всегда ставлю на семь утра и который никогда не могу выключить с первого раза. Не было толчка вагонного тормоза, от которого обычно просыпаешься в метро, распахивая глаза с видом: «Где я и кто я?». Не было даже мягкого света утреннего солнца, пробивающегося сквозь занавески моей спальни.
Нет. Всё было иначе.
Я очнулась от холода, нещадного, как объятия бывшего. Холод был везде — в воздухе, который я вдыхала, на коже, которая покрылась мурашками, в костях, которые, казалось, промёрзли насквозь. Сквозняк щекотал щёку сыростью, принося запахи, которые мой мозг никак не мог отнести к знакомым — что-то между прелыми листьями, металлом и чем-то неопределимо тревожным.
А где-то совсем рядом кто-то храпел так выразительно, что казалось — этот звук способен забеременеть от собственной насыщенности. Не один человек — целый хор храпящих, каждый со своим тембром и ритмом. Кто-то посвистывал носом, кто-то рычал, как медведь в зимней спячке, а кто-то издавал звуки, которые больше походили на работу старого двигателя.
Глаза открылись не сразу. Сначала было ощущение — грубое, колючее, словно мир натянул на меня мешок из мешковины, набил внутри щебнем и сказал: «Живи как хочешь, девочка». Веки были тяжёлыми, будто их намазали мёдом, а ресницы слиплись так, что приходилось моргать несколько раз подряд, чтобы разлепить их.
Под щекой не мягкая подушка из IKEA с цветочным принтом, не сумка, не даже собственная рука, а что-то, что можно описать только как «деревянная суровость в форме койки». Грубые доски, неровно оструганные, с сучками, которые впивались в кожу. Матрас, если это можно было назвать матрасом, был тонким, набитым соломой, которая шуршала и кололась при каждом движении.
Воздух пах — и пах отвратительно. Смесь мокрых носков, старой соломы, немытых тел и вчерашнего страха. Плюс что-то кислое, что могло быть остатками ужина, и металлический привкус, который щекотал ноздри и вызывал желание чихнуть.
Где-то в углу шевелились сапоги. Сапоги! Они не просто стояли рядком, как положено обуви — они жили своей жизнью и, по ощущениям, сильно осуждали меня за вторжение. Кожаные, потёртые, со следами грязи и чего-то, что я предпочла не идентифицировать. Один сапог лежал на боку, другой стоял, но как-то криво, будто его владелец снимал их в состоянии крайней усталости.
Я наконец приоткрыла глаза и… увидела. Казарма. Не пятизвёздочный курорт, где я мечтала провести отпуск. Не салон красоты с его привычным запахом шампуней и лаков. Даже не подвал в стиле «лофт-минимал», куда меня как-то затащила подруга на вечеринку.