Некоторые из моих самых первых серьезных подработок я получил благодаря Ронни. Его родители работали в настоящем шоу-бизнесе. Его отец – тоже Ронни – был пианистом и лидером небольшой группы с оригинальным названием Ronnie Caryl Orchestra[17]. Его мать, Селия, была певицей, и оба супруга регулярно выступали в «Stork Club» либо «Pigalle», которые находились в Уэст-Энде. Когда у меня было время, но не было денег, я приходил к ним.
Они также приятно проводили время, выступая на круизах и кемпингах, которые организовывали Butlin’s и Pontin’s. В шестидесятых, когда еще не наступил взлет популярности турпутевок и задолго до революционного понижения цен на авиаперелеты, британцы в основном выбирали отдых в палаточных лагерях. Для всех подростков это также был сексуальный обряд посвящения, отсутствие родителей и множество небольших домиков, предоставлявших множество возможностей.
Однажды на Рождество семья Кэрилов предложила мне сыграть в группе, которую они собирали для выступления в Pontin’s в городе Пейнтон, графство Девон. Я делал все возможное, чтобы вписаться в группу. Я научился намазывать волосы гелем и завязывать галстук-бабочку, а также надел пиджак группы и начал играть вальс, румбу, тустеп и немного рок-н-ролла. В наш репертуар входили все виды музыки всех жанров.
Миссис Кэрил была милой, очаровательной женщиной с отличным голосом и кучей поклонников. Мистер Кэрил был элегантным лидером группы, носившим усы. Он владел всеми секретными профессиональными приемами. Например, он мог обругать тебя, одновременно улыбаясь публике – он делал так со мной множество раз. Подмигнув зрителям, с удовольствием поедавшим свою курицу, он повел группу прямо посреди песни к бару, чтобы немного выпить, оставив на сцене меня одного развлекать публику своим скудным арсеналом трюков на барабанах.
«Хочешь сыграть соло, Фил?»
«Нет!»
«Вся сцена в твоем распоряжении…»
Такие моменты, когда вся сцена в твоем распоряжении, длятся как будто бы вечность. В то время как группа весело поднимала свои кружки за меня, я неистовыми жестами просил их вернуться на сцену и спасти меня от этого ужаса. А жестикулировать очень трудно, когда руки заняты палочками и нужно держать ритм.
Сольное выступление на сцене было явно далеко за пределами моей зоны комфорта. К тому же это все происходило на глазах у подвыпившей толпы.
Но затем, после окончания выступления, мы с Ронни возбужденно гуляли по кемпингу и пускали в ход свой козырь – «Мы играем в группе» – с каждой встретившейся нам девушкой. А потом отправились в домик с двумя девчонками-ровесницами, которых смогли впечатлить.
В то время у меня был еще один обряд посвящения на другом концерте. Через друзей я узнал, что есть группа, которой нужен барабанщик. The Charge была полупрофессиональной R&B группой, игравшей американскую соул-музыку, и ее лидером был крайне неприятный тип – поющий басист Джордж. Мой уровень был выше, чем у них, но у меня было меньше опыта выступлений.
The Charge выступали на прибыльных (равно как и очень опасных) концертах на американских военных базах в Норфолке и Кембриджшире. Мы ехали через множество графств в тесном старом Ford Transit и играли Motown, Stax и Джеймса Брауна. Чем быстрее мы это делали, тем нам было лучше, так как солдаты к вечеру становились все более возбужденными, неуправляемыми, пьяными и агрессивными. Если вы выступаете для них, то лучше оставаться на сцене, потому что там безопаснее. В армии США драки были обычным делом, поэтому чем дольше ты в состоянии играть и поддерживать в них состояние безумия, тем меньше вероятность того, что тебя втянут в стычки. Мы сыграли Night Train Джеймса Брауна очень мощно.
В возрасте семнадцати лет – тогда я уже почти бросил школу – я начал вырабатывать в себе нечто вроде выносливости на сцене. У меня также оказалось достаточно сил, чтобы уйти из группы, когда клавишник The Charge познакомил меня со своим знакомым Трэвором. Он тоже играл на клавишах, а также на других инструментах, самым примечательным из которых был, наверное, «розовый гобой», как его называл Питер Кук. Этот Трэвор часто ходил в развлекательный центр в Сохо – гейское место с несколькими игровыми автоматами. Он рассказал мне, что The Shevelles – очень популярная группа, выступавшая в модных лондонских клубах – искали барабанщика. Деннис Эллиот ушел из группы и в итоге присоединился к Foreigner.
Тогда я хватался за любую, абсолютно любую возможность. В The Charge я был профессиональным барабанщиком в полупрофессиональной группе. У других парней была другая, основная работа, а моей основной работой была именно музыка. Поэтому мой скудный доход – примерно пять фунтов стерлингов в неделю – приходил от мамы. Она начала брать что-то вроде взяток, чтобы я мог покупать билеты на концерты и водить куда-нибудь девушек. В отличие от давшего обет молчания отца, она очень хорошо поддерживала меня. Но все равно мой ненадежный способ заработка свидетельствовал о моей неустроенной жизни: я застрял где-то между детством и взрослостью, между безработным пареньком, бросившим школу и все еще живущим с родителями, и профессиональным барабащником, подрабатывающим урывками.
Еще не зная о темной стороне личности Трэвора, я решил попробовать. Мы пошли в один из баров в Кенсингтоне. На верхнем этаже находились казино и бар, зато в подвале царило настоящее сумасшествие шестидесятых, но только для узкого круга лиц. На сцене были перспективные музыканты – например, Элтон Джон, когда он еще был всего лишь Реджем Двайтом из Bluesology, – а приглашенные гости зачастую с удовольствием запрыгивали на сцену для совместной импровизации. В этом месте также толпилось много геев, и в тот страшный вечер меня с радостью приняли в их сомнительное сообщество.
В то время как я сидел в этом темном, шумном помещении и ждал, когда меня позовут сыграть с The Shevelles, Эрик Бердон из The Animals вскарабкался на сцену. У меня все еще были мурашки по коже от харизматичного исполнения House of the Rising Sun, когда я вдруг увидел, как долговязый Джон Болдри подсел к нашему столику.
«Привет, Трэвор, – промурлыкал он, а затем медленно повернулся и долго смотрел на меня. – Кто это?» Через несколько минут к нам подошел Крис Кертис, барабанщик из The Searchers. Он спросил Трэвора о том же, и я задумался, хотят ли здесь на самом деле увидеть мои музыкальные способности или что-то другое.
Само собой, The Shevelles после выступления уходят со сцены и начинают собираться. Трэвор пытается загладить свою вину, приглашая переночевать у него в Кенсингтоне. Я сомневался, но уже было поздно, а домой ехать было очень долго.
Я поехал вместе с ним. Одно за другим – невинность превращается в неловкость. Так как у него был сосед, то не было других вариантов, кроме как спать с Трэвором в одной кровати. В ужасе я пытался заснуть, лежа на постели полностью одетый и плотно укутавшись в одеяло. Беспокойство все нарастало, и вскоре я почувствовал на себе его руку.
Я убежал быстрее удара палочкой по барабану.
В то время я был открыт ко всем предложениям. Я выступал на странном концерте вместе с The Cliff Charles Blues Band, которые играли достаточно неплохо, но вряд ли были способны покорить весь мир; также я недолгое время пробыл в группе под названием The Freehold. Еще одна не слишком серьезная группа, не обладавшая особым талантом.
The Freehold базировалась в маленьком убогом отеле на Рассел-сквер в Блумсбери. Это было что-то вроде пристанища для музыкантов, в котором прожили много интересных людей, работавших, например, с Джимми Хендриксом и The Nice. Джимми Сэвил также снимал там комнатку. Он был достаточно известным лицом на телевидении и радио – Сэвил также участвовал в самом первом эпизоде Top of the Pops в 1964-м – и редко когда бывал один в отеле. Через его комнату проходило множество девушек.
Также в этом отеле я впервые встретил Тони Стрэттона-Смита. Через десять лет он – ранее проработав некоторое время спортивным журналистом – ездил с «Манчестер Юнайтед» в Белград на игру за Кубок Европы. Наутро после игры он проспал и опоздал на самолет. Этот самолет разбился после дозаправки в аэропорте Мюнхена, и во время крушения погибли двадцать три человека из двадцати четырех. И с тех пор Стрэт всегда летал на самолете, который был сразу же следом за тем, на который покупал билет.
Мы быстро подружились, несмотря на то что он постоянно намеренно называл меня «Пилип». Стрэт – отличный и добрый человек, и он сыграл большую роль в моем будущем и будущем Genesis.
Я задержался в The Freehold на совсем короткое время – я ушел из группы по большей части потому, что мне было скучно. Я спешил. Мне хотелось скорее совершить тот самый мощный прорыв. Мы с Ронни заполучили работу: нас пригласили аккомпанировать одной британской группе, похожей на американскую The Four Tops. Мы готовились к выступлению на концерте: я был на ударных, Ронни – на басе, и к нам присоединились клавишник Брайан Чэттон и гитарист Гордон Смит по прозвищу Флэш.
Мы были группой Hickory, а вокальный квартет назывался The Gladiators. Вскоре стало очевидно, что вокалисты заметно отстают по уровню от нас, поэтому мы решили отделиться и начать свой собственный путь.
Итак, благодаря упорной работе и доле везения казалось, что я наконец-то стал частью настоящей группы с реальными перспективами. Я был очень вдохновлен этим и принялся за то, чего я тщательно избегал до этого, – за написание песни.
Однажды я сидел за фортепиано дома и начал просто наигрывать всякую ерунду. Я отталкивался от аккорда ре минор, который, как известно, является самым грустным аккордом из всех, и был настроен на лиричные мотивы. Я представлял, как разбивается мое сердце из-за воображаемого расставания с Лавинией.
Вскоре у меня, кажется, что-то получилось. Can’t you see it’s no ordinary love that I feel for you deep inside? / It’s been building up inside of me and it’s something that I just can’t hide / Why did you leave me lying there, crying there, dying there…