Супер, да? Сказать миру, что Ринго был даже не лучшим барабанщиком The Beatles. Я помню, как читал его интервью в Modern Drummer – я не пропускал ни одного выпуска, – в котором он говорил, как люди относятся к его «забавным маленьким сбивкам». Было видно, что его это уже раздражало. «Это не забавные маленькие сбивки. Они очень серьезные», – говорил он. Действительно, в A Day in the Life, например, они потрясающие, сложные, самобытные, оригинальные. Совсем не такие простые, какими могут показаться. Меня можно было считать поклонником Ринго, и я совсем этого не стеснялся.
Итак, «Эбби-Роуд», вечер четверга, конец весны – начало лета 1970 года. Я сидел со своими конгами, справа был Ринго Старр, слева – Билли Престон. И где-то там же находились Джордж и Клаус. Мы должны были записать песню Art of Dying.
«Что ж, давайте сначала сыграем песню Филу?» Никто не сказал этого. Ни Джордж, ни Ринго, ни Спектор. Никто также не сказал: «Вот партитура, Фил. Смотри, вот здесь ты вступаешь». Джордж не подошел и не сделал этого. Он ничего мне не дал. Он стоял невдалеке и занимался своими делами.
Вместо всего этого, я слышу: «Раз, два, три, четыре!»
После первого довольно осторожного тэйка[24] я ошибаюсь. К сожалению, это была моя не последняя ошибка. В тот период я особо не курил сигареты, но я так сильно нервничал и так сильно хотел хорошо сыграть, что спросил у Билли Престона: «Можно, пожалуйста, сигаретку?»
«Конечно, дружок».
И вот я уже курил одну за одной без остановки. Я взял парочку у Билли и стрельнул несколько у Ринго. Я чувствовал себя не очень хорошо, и не потому, что я быстро скуривал все сигареты. Я чувствовал, что начинал действовать всем на нервы. Спустя много лет на Mojo Awards я должен был представить Ринго для получения награды и заранее купил ему пачку «Мальборо». К сожалению, я заболел и не смог приехать на церемонию. Я до сих пор должен ему пачку.
Вскоре Билли начал кричать на меня: «Черт, мужик, купи себе сигарет!» Ну, по крайней мере его лицо выражало именно это. Это был единственный по-настоящему неловкий момент за весь вечер. Как минимум мне так казалось.
Вечер продолжался. Мы играли и играли, а я все дымил и дымил (и все стрелял[25] и стрелял). На мне были наушники, и я слышал указания Спектора: «Итак, давайте только гитару, бас и барабаны… А теперь только бас, клавиши и барабаны…»
Возможно, именно так у него получились замечательные записи. И каждый раз, когда он говорил «барабаны», я начинал играть. Я предпочитал не рисковать и перестраховываться, чем слышать знаменитый, всегда готовый обрушиться на тебя, страшный крик Спектора: «Почему ты не играешь, а?» Поэтому я играл и продолжал играть. Наверное, я старался чересчур сильно потому, что не был перкуссионистом и из-за волнения. В общем, я давал жару. Через час мои руки были в огромных мозолях и в крови. Гораздо позже у меня был подобный опыт работы с любимым перкуссионистом Элтона Джона Рэйем Купером – отличным музыкантом, который умел хорошенько поддать, а потом поддать еще. На стене была кровь. Неудивительно, что Элтону Джону он нравился.
Мы прогнали песню двенадцать раз, но меня пока так и не просили сыграть что-то определенное. Поэтому я просто делал так, как считал нужным. Я продолжал играть, и играть, и играть. За все это время Спектор не сказал ни слова о том, как я ему, что немного настораживало. Но я просто пытался не держать ритм, не ошибаться и не выбиваться из общего звучания.
В какой-то момент ко мне подошел водитель Мартин. «Все хорошо, Фил?»
«Да-да, отлично… Не будет сигареты?»
В конце концов после того, как мы тысячу раз сыграли Art of Dying, я услышал судьбоносные слова Спектора: «Хорошо, ребята. Парень на конгах – готов начать?» У меня даже не было имени. Но хуже было то, что он даже не слышал, как я играю. Ни разу.
Я стоял, смотрел на свои окровавленные руки, чувствовал небольшое головокружение из-за выкуренных сигарет и думал: «Спектор, ты ублюдок. Я стер свои руки в порошок, а ты даже не слушал меня».
Билли и Ринго, стоявшие по бокам от меня, смеялись. Я чувствовал, что они сочувствовали мне. Они видели, как усердно я работал, и понимали, как сильно в такой ситуации мог волноваться подросток. Как он весь вечер нервничал. Каково это – чувствовать такое воодушевление и быть так жестоко униженным.
Но по крайней мере это было хотя бы небольшим шагом вперед, и мы сыграли песню еще несколько раз. А затем все вдруг исчезли. Вот так вот. Я вышел в фойе, подошел к таксофону и позвонил Лавинии: «Угадай, где я был? На «Эбби-Роуд»! С The Beatles!», что на самом деле подразумевало: «Черт возьми, я не верю, что мне так повезло. После такого тебе следует быть со мной особенно ласковой!» У меня даже руки перестали болеть так сильно.
Я вошел обратно в пустую студию. Настоящая «Мария Селеста»[26]. Джордж, Ринго, Билли, Клаус, Мэл – все исчезли. Очевидно, что где-то была вечеринка и я не был приглашен. Затем появился водитель Мартин. «О, я думаю, на сегодня все. Они собираются смотреть футбол», – сказал он, имея в виду соблазнительную перспективу посмотреть матч сборной Англии по телику.
Я проскулил: «Но я даже не попрощался ни с кем…» Не было даже возможности сказать: «Спасибо, Ринго. Спасибо, Джордж, вот мой номер. Билли, если будешь в городе…» Ничего подобного. Только водитель Мартин, предлагавший подвезти меня.
Когда я выходил из студии, было темно. В течение всего долгого пути домой я прокручивал в голове каждую ноту песни, которую запомнил наизусть. Руки все еще были в крови и дрожали, но я был девятнадцатилетним одержимым музыкантом, который записывался в «Эбби-Роуд». С The Beatles. Ну, ладно, с половиной The Beatles. Но тем не менее.
Несколько недель спустя я получил по почте чек от «EMI» на пятнадцать фунтов стерлингов за оказание мистеру Харрисону услуг в работе над записью альбома All Things Must Pass. Я бы сохранил чек на память в качестве сувенира, если бы так сильно не нуждался в деньгах.
Следующим шагом было сделать предзаказ альбома. Я пошел в местный магазин пластинок «Мемри Дискс» в Хаунслоу. «Я бы хотел заказать альбом Джорджа Харрисона All Things Must Pass. Вы знали, что я там тоже есть?» Я так не сказал. Я думаю, что не сказал так. Но в любом случае я не держал это в секрете.
Затем, после бесконечного ожидания, в конце ноябре мне позвонили. «Здравствуйте, это мистер Коллинз? Это «Мемри Дискс». Мы получили вашу пластинку». Да, это моя пластинка. И наконец она в магазинах.
Я мог пойти пешком, но мне не терпелось забрать ее как можно скорее. Поэтому я сел в автобус; не важно, в 110, 111 или 120, главное – они все останавливались около магазина пластинок. Я купил альбом, и он выглядел чудесно: прекрасный, тройной альбом в подарочном издании. Я вышел из магазина с ним в руках, а затем смотрел на него со всех сторон и думал: «Там, внутри… есть я… в альбоме The Beatles.
Стоя на тротуаре, я открыл упаковку. Я быстро пробегаю глазами по исполнителям. Клаус Форман… Джинджер Бейкер… Билли Престон… Ринго Старр… Все были там, все верно, те ребята, с которыми я записывался в студии в тот вечер, а также будущий барабанщик Yes Алан Уайт и саксофонист Stones Бобби Киз. Там были все. Кроме меня. Возможно, какая-то ошибка. Нет, мое имя действительно там не указано. Они забыли про меня.
Это было ужасным разочарованием. Я был подавлен. Затем я приободрился. Да ладно, ничего страшного, сейчас я приду домой и послушаю альбом. Хоть меня и не указали среди исполнителей, я по крайней мере услышу себя в песне. Но как только игла коснулась пластинки и я услышал начало песни, я понял, что меня не было в Art of Dying. Они даже не использовали аранжировку, над которой я работал. Господи. Что вообще происходит?
Тогда я не знал о том, что можно записывать разные версии песен. Да, я записывал Ark 2 вместе с Flaming Youth. Но я был всего лишь пареньком, который толком никогда и не бывал на студиях, уж тем более – на самой знаменитой студии в мире с самым знаменитым американским продюсером в мире, с одним из «битлов». Я и не думал, что такие вот многочисленные аранжировки были обычным материалом для Фила Спектора. «Мы уберем запись прошлой недели, у меня есть новая идея…»
Меня жестоко опустили с небес на землю.
Конечно же, я не думал, что на днях мне позвонит Джордж Харрисон и предложит мне стать его барабанщиком, когда он начнет полноценную сольную карьеру. Или хотя бы пареньком на перкуссии. Но я надеялся, что All Things Must Pass хотя бы будет в моем портфолио.
Такой опыт, такая проверка была очень важна для меня. Забудьте «Оливера!» и то, что я значился в агентстве как профессиональный ребенок-актер. Я мог бы добиться в этом успеха, но карьера актера меня не интересовала. Я хотел быть только барабанщиком, и у меня уже был в голове четкий план на жизнь: сначала играть поп-музыку в течение некоторого времени, а затем выступать в шоу-бенде Рея Маквея по пятницам и субботам в театре «Lyceum». Возможно, записывать что-нибудь, если я научусь читать музыку с листа, а потом играть в оркестре.
Но вдруг мне позвонили и предложили принять участие в записи первого сольного альбома одного из участников The Beatles после их распада. Забудьте про оркестр, шоу-бенды и выступления в клубах. Я буду настоящим барабанщиком!
Но вдруг меня выкинули из альбома и даже не сказали об этом. Сначала они вырезали меня из «Вечера трудного дня», затем это. Что плохо я сделал The Beatles?
Баллада о All Things Must Pass: я написал о том, что было в тот судьбоносный день на «Эбби-Роуд» несколько историй. После этого у меня было тридцать лет, чтобы ковыряться в воспоминаниях об этом неприятном, кровавом – в прямом смысле – дне и обдумать причины их отказа. Тридцать лет, чтобы объяснить, почему ведущие музыканты моей юности сначала дали мне шанс, а затем скинули меня за борт.