Мы поселились в Мидтауне, недалеко от Пятой авеню, в отеле «Горхэм» – претенциозном месте. Оно было в не самом лучшем состоянии. Мы немного погуляли, а потом пошли спать. На следующий день нас немного пофотографировали для рекламы в Центральном парке и рядом с легендарным местом в Гринвич-Виллидж – клубом «Биттер Энд». Затем мы отправились в Нью-Йоркскую филармонию, чтобы проверить звук, и обнаружили серьезную проблему: в США была другая звуковая система, и это значило, что наши электромеханические инструменты звучали на частоте шестьдесят герц, а не пятьдесят герц, как в Великобритании. Поэтому меллотрон (игрушка, которую мы позаимствовали у King Crimson) и орган Хаммонда были не в ладу с гитарами.
Мы придумали, как временно решить эту проблему, и с горем пополам выступили. Казалось, что публика ничего не заметила, но для Genesis концерт проходил в настоящем хаосе, даже несмотря на то, что мы все впятером каким-то телепатическим образом играли в лад. Мы ушли со сцены, поднялись в гримерку и дали волю своему гневу. Даже спустя годы любое упоминание о нашем первом выступлении в Нью-Йорке моментально выводит всех из себя, так как заставляет вспомнить весь ужас, через который мы прошли тогда на сцене.
Но тем не менее на обратном пути я был на некотором подъеме. Да, первая поездка Genesis в Америку не была такой уж удачной; но я как минимум съездил туда, а этим в 1972 году мог похвастаться далеко не каждый.
Приближалось Рождество, и я позвонил своему папе, чтобы узнать, приедет ли он в Лондон на «семейный» праздник. Я давно его не видел, и план был таков, что распавшаяся семья Коллинзов снова соберется вместе в Илинге[33], в доме Барбары Спик, накануне Рождества. Он заверил меня, что приедет.
Затем в доме Клайва раздался неожиданный звонок: у папы сердечный приступ. Доктор был уверен, что папа в состоянии перенести поездку, поэтому Клайв отправился в Уэстон, чтобы забрать его.
В доме Клайва в Ли-он-Си в течение всей ночи папа чувствовал себя хорошо. Но утром его состояние ухудшилось, и Клайв отвез его в ближайшую больницу, где ему снова стало хуже. Это был канун Рождества.
Папа скончался в рождественский день в восемь часов утра.
Честно говоря, я был, возможно, слишком сильно погружен в свои мысли, чтобы чувствовать себя удрученно (это случилось позднее), даже когда Клайв рассказал о печальных условиях жизни отца – о чрезвычайной сырости, заметной повсюду в папином коттедже; это была крайне вредная для здоровья среда, особенно – для человека с больным сердцем. Также у него, скорее всего, был диабет, и, когда его привезли в больницу, врачи хотели ампутировать ему обе ноги. Мама и Клайв решили, что он бы не захотел жить после этого.
Похороны папы назначили на 1 января 1973 года. Я был в оцепенении. Помню, как гроб исчезал в печи крематория и как раздавались звуки любимой отцом темы Баха «Иисус, радость человеческого желания». Я не помню, чтобы я плакал. Возможно, так и было. Но с возрастом скорбь совершенно точно усилилась. Если говорить о пятерых моих детях, я гораздо лучше осознаю свою роль в их жизни, так как сам потерял отца в довольно юном возрасте. И каждое Рождество с тех пор проходит с небольшим оттенком печали для меня.
Папа никогда не понимал моего желания зарабатывать на жизнь музыкой. Музыка была ему малоинтересна или, может, даже совсем не интересна, особенно та, которая была популярна в шестидесятых. На самом деле единственным моим воспоминанием о его связи с музыкой было то, как он пел Hi-diddle-dee-dee, an actor’s life for me… в первый раз отпуская сзади велосипед, на котором он учил меня ездить, когда я был маленьким. Я нажимал на педали, не зная, что ехал сам.
Мне было двадцать один. Моя взрослая жизнь – моя профессиональная жизнь – началась, но мой папа умер.
Все было как в тумане. Я часто раздумывал над вопросами, которые будут мучить меня в разные моменты моей жизни, в течение многих лет: думал ли папа перед смертью, что его сын принял верное решение? Был ли он впечатлен тем, что я в конце концов встал на ноги, хоть и сделал это не так, как все? Был ли Грев Коллинз хоть немного по-отечески горд тем, что его сын поехал в Америку?
Я предпочитал думать, что он в конечном счете гордился бы мной, но мне часто было интересно, когда наступил бы переломный момент. Может, четыре концерта на «Уэмбли» при заполненных до отказа трибунах? Или: «Мой сын выступает для принца Уэльского – это же невероятно». Королевское одобрение могло бы также даровать и отеческое одобрение. Это бы окончательно склонило его в мою сторону.
Постскриптум: когда я писал эту книгу, я вдруг понял, что нам так и не было известно, где находился прах нашего отца. Я пообещал себе, что разберусь с этим. Клайв сумел выяснить кое-что. Он узнал, что из-за путаницы в отношениях между родителями прах нашего папы так никто и не забрал. Урна осталась в крематории. И до сих пор никто не знает, где его останки сейчас.
Теленок ложится, вокалист уходит,
К счастью, у меня не было много времени для того, чтобы размышлять о смерти отца. Тур с альбомом Foxtrot возобновлялся в Кройдоне, южной части Лондона, 7 января 1973 года, через шесть дней после смерти папы. После Кройдона мы выступали по всей Европе, потом вернулись обратно в Великобританию и затем вылетали в Северную Америку, где у нас был концерт в Карнеги-холле. Но наш тур закончился только в конце весны: 7 и 8 мая мы выступали в Париже и Брюсселе. Это был очень плотный, тяжелый график выступлений, в течение которого костюмы Питера становились все более и более нелепыми.
Для песни Watcher of the Skies он намазал себе на лицо светящуюся краску, надел плащ и крылья летучей мыши себе на голову. Это не был конец; это была всего лишь первая песня. Драматическое напряжение возрастало благодаря Тони, игравшему длинное, угрюмое вступление на меллотроне (который уже звучал на нужной частоте).
Театральность Питера была уже неотъемлемой частью концертов и стала, по мнению прессы и публики, фишкой Genesis. В контексте начала семидесятых это не казалось какой-то дикостью. Элис Купер делал странные штуки со змеями, Элтон Джон надевал костюм утки и очки, которые были больше его головы, The Who выпускали оригинальные концептуальные альбомы. Однако мы делали нечто по-своему необычное; мы были странными англичанами, и это, возможно, одна из причин, по которым мы так преуспели в США.
Rolling Stone в своем отзыве о вышедшем в июле 1973 года альбоме Genesis Live написали: «…этот альбом знаменует собой длинный путь группы к чарующей силе и мистицизму, которые позволили фанатам Genesis назвать выступления своей группы «лучшими за всю историю музыки». Такие названия песен, как Get ‘Em Out by Friday и The Return of the Giant Hogweed, могут многое сказать об их стиле: наполненный иллюзиями, странный морализм, очень напоминающий Yes и Jethro Tull. Однако Genesis раньше них начал создавать эти аудиовизуальные эффекты, и их выступления очень отличаются высоким качеством того, как они развивают и комбинируют множество мотивов на текстовом и музыкальном уровнях».
У нас был совсем небольшой перерыв после выхода Genesis Live, и мы собрались в милом, но немного обветшалом загородном доме в Чессингтоне, чтобы написать новый альбом. Я не помню, как мы попали туда, но владельцы дома были приятной парой, и я точно помню, что там присутствовали их привлекательные дочери. Мы установили свое оборудование в их гостиной, и я не был до конца уверен, что хозяев не было дома.
Только в столь непривычной для нас домашней обстановке могли родиться такие песни, как The Battle of the Epping Forest и, что гораздо важнее, The Cinema Show. Основой The Cinema Show послужил гитарный рифф Майка на 7/8, и на концертах публика будет еще долгие годы просить нас исполнить ее. Также в Чессингтоне мы закончили песню, которую начали писать в школе танцев Уны Биллингс в процессе создания альбома Foxtrot, – I Know What I Like (In Your Wardrobe).
В итоге у нас получился альбом Selling England by the Pound (и снова в одной песне у меня была главная вокальная партия – в More Fool Me), который мы выпустили в октябре 1973 года и снова поехали в тур. Мы без остановок выступали до мая 1974 года, и к тому времени I Know What I Like (In Your Wardrobe) первой из всех наших песен попала в топ-30 синглов Великобритании.
Когда мы записывали ее на студии, она не показалась нам именно «поп-песней», хотя ее длительность соответствовала поп-синглу. Мы приобрели ситар, который также использовали The Beatles. Стив играл неплохо звучавший базовый рифф, я поймал ритм на барабанах, напоминавший стиль The Beatles, – так все и началось. Питер написал текст гораздо позднее, потому что он родился под впечатлением от иллюстрации Бэтти Суонвик (The Dream) на обложке альбома. В песне также есть мой голос, звучавший, можно сказать, в дуэте с Питером. Вот и все. У Genesis появился первый хит. И мы попали в Top of the Pops.
Однако не совсем. Мы отклонили предложение от еженедельной программы BBC, так как подумали, что фанаты не простили бы нас за появление в таком мейнстримном шоу. На самом деле мы сами себе не простили бы этого. У нас был свой собственный путь, и мы не доверяли телевизору по той же причине, по которой не доверяли фестивалям – на фестивалях у нас не было свободы действий, и аудитория не была полностью нашей. К тому же мы гордились своим имиджем, а I Know What I Like не совсем соответствовала ему. Еще не соответствовала по крайней мере. В туре Питер надевал заостренную шляпу, чем-то напоминавшую шлем военных во время Англо-бурской войны, и под жужжание, с которого начинается песня, начинал с соломинкой во рту изображать покос лужайки.
Примерно в тот же период мы осознали, что из-за плохого ведения бухгалтерии Эдриана Сэлби у нас появился долг в размере 150 000 фунтов стерлингов. В те времена это было целым состоянием; сейчас это равняется примерно двум миллионам фунтам стерлингов. Но мы все равно отказались от самой масштабной телевизионной рекламы во всей стране.