з него идиота. Поэтому я попытался помочь ему, вставляя свои ответы на его вопросы в интервью. В том числе ответы на некоторые вопросы, на которые я даже толком не мог ответить.
Видимо, Хантер получил четкие указания от руководства: «Мы не хотим разговаривать с Коллинзом!» Но я думал: «Какого черта? Почему Джимми и Роберт так себя ведут? Парень просто спрашивает вас. И если вам не хватило того фиаско, которое произошло на сцене, то это интервью будет даже еще хуже».
Они зачем-то начали махать кулаками уже после драки и не позволили включить свое выступление в официальное DVD-издание. Потому что они, конечно же, стыдились его. И как я понял, обычно именно меня винили в этом провале. Ведь не могли же в этом быть виноваты святые Led Zeppelin. Это все тот паренек, прилетевший на «Конкорде» и не репетировавший с ними ни дня. Он был во всем виноват. Этот позер.
Возвращаемся за кулисы, где я уже планировал сматываться с концерта. Эрик сидел в фургончике Боба Дилана вместе с Ронни Вудом и Китом Ричардсом, которые также выступили не очень хорошо в тот день. К счастью, я не видел их провала (хотя это могло бы немного утешить меня). Я жутко устал и думал: «Зачем я вообще это все затеял?» Я играл с колоссальным числом музыкантов, с целой толпой ужасных музыкантов, но со мной никогда не случалось ничего подобного.
Но затем, опустошенный и изможденный, я вдруг вспомнил (как будто мой мозг внезапно подключили к розетке): «О, черт, я же должен спеть We Are the Fucking World с Лайонелем Ричи и Гарри Белафонте».
Я сказал Кенни Крагену, что не смогу это сделать. В моем положении, когда я оказался в эпицентре катастрофы Led Zeppelin, мне было совсем не до мира. Мне нужно было поскорее улететь оттуда на последнем вертолете в Нью-Йорк.
Тони Смит, Джилл и я устало вскарабкались на борт. Мы приземлились на аэродроме для вертолетов на Манхэттене, в Вест-Сайде. После всего того, что случилось в тот день – «Уэмбли», «Хитроу», «Конкорд», аэропорт имени Джона Кеннеди, стадион «Джон Ф. Кеннеди», четыре выступления, одно из которых было просто адским, вертолет обратно в город, – мы вылезли из вертолета. Перед нами – абсолютная пустота.Машины не было. Кто-то забыл найти водителя, который бы встретил нас. Такси тоже нигде не было видно. Не в этой части города и не ночью. А я только подумал, что хуже уже быть не может…
В конечном счете нам удалось поймать такси, и мы доехали до отеля. Я включил телевизор. Там показывали предсмертные судороги концерта Филадельфии. Угадайте, кого я увидел на сцене?
Шер.
Это было сумасшедшее окончание сумасшедшего дня. Она не просто попала на концерт, ей еще и дали микрофон. И она пела We Are the World. Возможно, даже мою строчку.
На следующий день мы отправились домой на «Конкорде» и забрали детей – они как раз заканчивали прокалывать булавками мой портрет. 14 июля 1985 года мы вернулись домой в Уэст-Сассекс. Только я, Джилл, Джоули и Саймон. Начало летних школьных каникул. «Чем бы ты хотел заняться? Давай мы вытащим лего?»
Теперь мне предстояло делать действительно сложные дела.
Великое ограбление мозга,
Папочка дома! Летом после Live Aid 1985 года я изо всех сил пытался снова стать семейным человеком. Обычно я забирал Саймона и Джоули на школьные летние каникулы, а остальную часть года они жили в Ванкувере, пока я был загружен работой, поэтому эти месяцы вместе с ними были неприкосновенными для меня. Хоть я и постоянно поддерживаю связь с ними, каждый раз, когда они приезжали ко мне, был для меня огромным сюрпризом, так как их характеры оформлялись все четче и выражались все ярче, они все пристальнее следили за модой, своими прическами и, конечно же, становились все выше.
У меня сохранилось много домашних видео того периода, и мне всегда любопытно наблюдать за тем, как развивались их акценты. Например, акцент Джоули становился все менее по-английски чопорным и все более – среднеатлантическим. Мои дети росли и превращались в милых людей с хорошими манерами, однако эти изменения повлекли за собой определенные проблемы – проблемы, которые я был бы счастлив решать вместе с ними.
На тот момент моим домом был «Лейкерс Лодж» в Локсвуде, Уэст-Сассекс. Мы решили переехать из «Олд Крофта», когда я записывал No Jacket Required в Лондоне. Джилл взяла на себя самое сложное – найти для нас новое жилище, пока я был прикован к студии и не мог заниматься ничем другим. Это, конечно, не та же самая ситуация, что и переезд нашей семьи, когда мама должна была организовать его в течение одного рабочего дня отца, чтобы он даже ничего не заметил; однако чем-то они были схожи.
«Лейкерс Лодж» был возведен в начале восемнадцатого века, и тогда он еще назывался «Бегарс Буш». Он представлял собой большой, построенный на века георгианский дом, располагавшийся на двенадцати акрах земли, на которых также находился сад с бетонными стенами. Позже мы выкопали на участке озеро, на котором я занимался с детьми тем, чем мой отец занимался со мной, – катался на лодке. Во время Второй мировой войны этот дом был главным военным пунктом на всей ближайшей территории – у меня есть фотографии, на которых отделение местного отряда обороны проводило на нашей лужайке обучение стрельбе из винтовок.
Собственность перешла к нам в руки вместе с немногочисленным персоналом – пожилой парой, которых звали Лен и Джойс Бак. Они жили в этих угодьях уже двадцать пять лет. Лен был тихим и горделивым (не без основания) садовником, который всегда точно знал, когда нужно было собирать урожай, а когда – засеивать почву. Джойс была домоправительницей.
Предыдущий владелец сказал мне, что, когда мы захотим продать дом, их вряд ли захотят оставить там, но я не хотел покупать этот дом без них. Они были очень преданными и помогали нам с Джилл с переездом. В течение следующих лет мы стали счастливыми членами небольшой коммуны. Мы организовывали большие рождественские вечеринки, на которые звали всю деревню; мы стали завсегдатаями прекрасного местного бара «Крикетерс»; а я стал частью команды «знаменитостей» по крикету, в который мы иногда играли на лужайке по воскресеньям. Все местные жители стали нашими хорошими друзьями, и много лет спустя они все вместе приехали на мой пятидесятилетний юбилей в Церматт, Швейцария.
Кроме того, в августе должна была состояться наша с Джилл первая годовщина свадьбы, что являлось еще одной причиной проводить вместе больше времени и наслаждаться им. В течение последних четырех лет я прыгал с проекта на проект, из страны в страну, и Джилл, в общем и целом, почти всегда ездила со мной. Ей нравилось ездить со мной и путешествовать, но нельзя было сказать, что она была в большом восторге от этого, так как она в какой-то степени уже соприкасалась с шоу-бизнесом – ее отец был галантерейщиком и шил костюмы для знаменитостей Голливуда, а ее мать работала актрисой и танцовщицей. Когда я записывал сниппет Over the Rainbow, подразумевая, что он станет небольшим эпилогом Face Value, я вдруг забыл текст оригинальной песни, и Джилл смогла через маму дозвониться до автора песни – Йипа Харбурга. Он продиктовал их ей по телефону. Я получил слова песни прямо с уст Дороти.
Джилл любила меня, а я так же трепетно относился к ней. Мне нравилось, что она ездила со мной, что мой «второй пилот» был рядом. Первая половина восьмидесятых выдалась очень загруженной, но она также могла пройти для меня и в полном одиночестве. Но Джилл придавала мне сил, постоянно поддерживая и приободряя меня.
Учитывая все это, можно сказать, что большую часть первого года нашего брака мы провели вместе. Но часто мы также были и вдалеке друг от друга из-за моей профессиональной деятельности. В общем, все явно указывало на то, что летом 1985 года нам – всем четверым – нужно было провести друг с другом как можно больше времени.
Мы с Джилл даже не обсуждали на тот момент вопрос о том, чтобы завести детей, и не задумывались об этом всерьез в течение следующих нескольких лет. Во-первых, у нас были Джоули и Саймон. Они все еще были детьми и требовали много внимания. Джоули родилась 8 августа, то есть ее день рождения выпадал на летние каникулы, и я в большинстве случаев праздновал его с ней. Но в то же время я обычно не успевал на день рождения Саймона 14 сентября. Таким образом, мы не хотели еще сильнее все усложнять до тех пор, пока они не будут готовы к каким-либо переменам.
И я очень восхищался Джилл – ей было тяжело налаживать отношения с моими детьми. Равно как и детям было сложно принять Джилл в качестве мачехи. Фактически для Джоули мы были тогда отчимом и мачехой, но на самом деле с самого начала мы с ней даже не думали об этом. Она была моей дочкой, а я был ее отцом, и никак иначе.
Но, учитывая то, что наша семья не просто раскололась, а еще и была разбросана по миру (над чем мы часто смеялись, когда ситуация только усугубилась), нельзя было, как в большинстве других случаев, просто сказать, что «папа и мама развелись». Все было довольно запутанно, но я старался мирно решать все вопросы и поддерживать теплоту в отношениях.
Лето было для меня важным перерывом в работе и отдыхом – но не для Джилл. Ведь она вдруг стала мамой. Она отлично справлялась с этой ролью, но, разумеется, не обошлось и без множества трудностей, так как дети снова должны были наладить связь с постоянно отсутствующим папой и найти общий язык с новой мамой. Когда они подросли, то рассказали мне, что на самом деле это было гораздо сложнее, чем могло показаться тогда, даже несмотря на то, что они периодически возвращались на короткое время к Энди. Саймон признался мне, что он постоянно убегал из школы, когда был в начальных классах, потому что ненавидел свою школу. Или, возможно, ненавидел свою жизнь. В любом случае, я чувствую свою вину из-за этого.