Тем не менее, когда «Братец медвежонок» наконец был готов в 2003 году, я все же вышел на сцену с Тиной Тёрнер, во время его премьерного показа в театре «Новый Амстердам» на Бродвее. После фильма я спел одну из песен, No Way Out, и представил Тину – я играл на барабанах, а она исполняла Great Spirits. Тина удивительно хорошо сыграла свою роль. Она «притворилась», что завершила карьеру, а сама блестяще выступила с песней.
Однако вернемся к реальной (не нарисованной) жизни… Параллельно с «Братцем медвежонком» я работал – довольно медленно – над своим седьмым сольным альбомом.
В конце лета 2000 года мы вдруг узнали, что Орианна забеременела. Николас Грэв Остин Коллинз родился 21 апреля 2001 года; «Грэв» – это дань памяти моему отцу, а имя «Остин» он получил в честь моего брата Клайва (это его второе имя) и нашего дедушки по отцовской линии. Этот волшебный период времени был ознаменован творческим подъемом. Песня Come With Me была написана о Нике, когда он был еще совсем ребенком, хотя на самом деле она – о любом ребенке. Это был прилив настоящей отцовской любви и заботы: не переживай ни о чем, пойдем со мной, закрой глаза, все будет хорошо.
Текст песни был о всех моих детях или о всех детях всего мира. Это одна из моих любимых песен, ее мотив напоминал колыбельную, которую я пел Лили в Америке на задних сиденьях лимузинов. Мы сделали для Ника музыкальную шкатулку, которая играла эту мелодию, чтобы он мог быстрее заснуть под нее. Позднее мне пришлось написать еще одну мелодию для его брата Мэтта и сделать ему другую музыкальную шкатулку. К его недовольству, в процессе написания его мелодия неожиданно превратилась в песню.
Я решил назвать этот глубоко личный альбом Testify: это слово описывало то, какой была моя жизнь, как мне казалось, в тот период. Я хотел рассказать миру о женщине, которую я так сильно любил, и о пополнении в своей семье. На тот момент я был абсолютно счастлив, что вел тихую семейную жизнь в Швейцарии.
В то время вам потребовалось бы нечто экстраординарное и дьявольски заманчивое, чтобы снова затащить меня на сцену. Звонок от ее величества и стал тем самым, от чего я не мог отказаться.
Весной 2002 года меня попросили выступить в качестве барабанщика на огромном концерте в Букингемском дворце, устроенном в честь 50-летия со дня вхождения на престол королевы Елизаветы II. Не важно, какие у тебя проблемы со слухом – отвергнуть такое предложение просто невозможно.
Идея концерта заключалась в том, что на сцене должны были выступить самые главные артисты британской музыки за последние сорок лет и спеть те песни, которые сделали их знаменитыми. Только Пол Маккартни и Брайан Уилсон привезли своих музыкантов. Со всеми остальными я должен был сыграть на барабанах, а также исполнять роль, по сути, лидера и координатора всех приглашенных музыкантов.
Мы репетировали пару недель, в течение которых целый караван артистов побывал в репетиционном зале, расположенном в смежном с Тауэр-бридж здании: Оззи Озборн, Род Стюарт, Эрик Клэптон, Стиви Уинвуд, Рэй Девис, Джо Кокер, Энни Леннокс, Клифф Ричард, Том Джонс, Ширли Бэсси и многие другие.
И вот наступил концертный день, мои руки были в боевой готовности, ухо меня не беспокоило, и все были в отличной форме – даже Брайан Мэй, который должен был выступать на крыше Букингемского дворца и как-то справляться с ветром, что было катастрофой для его звука, не говоря уже о его прическе.
Спустя пять месяцев Testify был выпущен. Могу засвидетельствовать перед вами, что альбом потерпел фиаско. Французы, швейцарцы, шведы, немцы, голландцы и бельгийцы – спасибо им огромное – благосклонно отнеслись к альбому и поместили его на второе, третье или четвертое места в своих национальных чартах. Но весь остальной мир (особенно – США и Великобритания) не выразили к нему особого интереса.
Я также могу засвидетельствовать перед вами, что отнесся к своему провалу действительно по-философски. Я получил гораздо больше, чем просто свои пятнадцать минут.
Если говорить о хорошем, то мне удалось написать альбом в честь моей жены и ребенка; я писал его по большей части дома, сражаясь с внезапно наступившей глухотой, которая на секунду, казалось бы, поставила крест на всей моей жизни. Это тоже нельзя списывать со счетов.
А потом… Потом, в 2003 году, после того как вышел (и довольно быстро был забыт) Testify, я серьезно задумался.
12 июня в нью-йоркском отеле «Марриотт Маркис» меня официально включили в Зал славы авторов песен. Он был основан в 1969 году легендарным автором песен Джонни Мерсером совместно с издателями музыкальной прессы Эйбом Олмэном и Хови Ричмондом, чтобы (цитируя их вебсайт) «отдать дань уважения тем авторам песен, которые дали нам музыку и слова, ставшие музыкальным сопровождением нашей жизни». Быть удостоенным чести войти в этот Зал славы по той причине, что коллеги считают меня достойным этого, было крайне волнительно для меня. Это был особый клуб – на момент написания этой книги (2016 год) в него входили почти 400 музыкантов. Вместо со мной в 2003 году в него были включены Литтл Ричард, Ван Моррисон и «Queen», а Джимми Уэбб (Galveston, Wichita Lineman, By the Time I Get to Phoenix и еще бесчисленное множество ставших классическими песен) получил ежегодный специальный приз имени Джонни Мерсера. Отличная компания.
Я был очень польщен этим, и это заставило меня задуматься. Так как я собирался постепенно заканчивать свою музыкальную деятельность, нужно было сделать это должным образом. Другими словами, неудачный сольный альбом и гастроли с биг-бендом не подходили на роль моего прощального жеста.
Другим важным фактором в принятии решения было то, что к тому времени, спустя три года с того момента, как я внезапно оглох, моя жизнь стала почти что нормальной. Мое моральное состояние стабилизировалось, правое ухо успешно выполняло двойную работу, проблемы со слухом практически исчезли. Я снова мог слушать музыку и наслаждаться ею. Кроме того, как я выяснил на выступлении перед королевой Елизаветой, если вставить в левое ухо слуховой аппарат, я даже могу неплохо выступать.
Взвесив все «за» и «против», обдумав все самым тщательным образом, я подумал, что стоило бы, скорее всего, отправиться в тур и, вместо того чтобы бесследно исчезнуть, должным образом попрощаться с миром.
Мой прощальный тур также будет доказательством для моих менеджеров и начальства: когда я говорю, что хочу остановиться, я действительно хочу остановиться. Я прекрасно понимал, что никто мне не поверит, потому что в течение многих лет они видели, что я никогда не останавливаюсь. Но, возможно, если я скажу это достаточно громко – например, своим 77-дневным прощальным туром по всему миру, – то этим я покажу людям вокруг меня, что я хочу остановиться, точно, окончательно, навсегда. После этого я буду свободен.
Да, название The First Final Farewell может смутить некоторых людей, и они подумают, что я таким образом оставил себе пути отступления. Но давайте не будем позволять голым фактам портить хорошую шутку в стиле Монти Пайтона.
До недавнего времени я никак не могу понять, почему после того, как я рассказал Орианне о завершении своей карьеры и своем прощальном туре, она сразу же представила меня стариком в тапочках, сидящим с трубкой в кресле. Ей было всего тридцать один, она была матерью ребенка, и вдруг ее пожилой муж говорит ей, что собирается уйти на пенсию. К тому же он наполовину глухой! Что будет потом? Подагра?
Во время подготовки к туру в 2004 году я не замечал этого. Мои мысли были совсем о другом. Но весной я снова окунулся в реальность семейной жизни – Орианна сказала мне, что она снова беременна. Впервые в своей жизни я взял отпуск в связи с отцовством: расписание концертов поспешно переделали, чтобы я точно мог присутствовать при родах и после этого находиться дома в течение продолжительного времени.
Тур The First Final Farewell стартовал в миланском «Фила Форум» 1 июня 2004 года. Мы ездили по Европе и Америке до конца сентября, когда я сказал зрителям «Чао!» в американском Office Depot Center в Форте-Лодердейле.
Однако перед тем, как покинуть Америку, я решил воспользоваться выходным после концерта в Хьюстоне. Понимая, что конец моей карьеры близок – возможно, я в последний раз в своей жизни приехал в Техас, – я совершил паломническую поездку в Сан-Антонио, место битвы за Аламо.
Прошло полвека с тех пор, как я впервые посмотрел по телевизору диснеевский фильм «Дэви Крокетт, король диких земель». Наибольший интерес у меня вызвала битва между 185 техасцами и несколькими тысячами мексиканцев. Но то, что начиналось с детских игр с игрушечными солдатиками и крепостью в саду на Хансворт-роуд, 453, превратилось во взрослом возрасте в серьезное хобби.
В 1973 году во время тура Foxtrot мы с Питером Гэбриэлом поехали на историческое место, чтобы посмотреть, насколько реальность отличалась от голливудского мифа. Это было невероятно волнующе – увидеть собственными глазами культовый фасад церкви Аламо; место тринадцатидневной кровавой блокады представлялось мне священным. Я не мог дождаться момента, когда вернусь туда. По дороге туда я встретил ясновидца, который был убежден, что в предыдущей жизни я был одним из тех 185 защитников – гонцом Джоном Смитом. Я, конечно же, с недоверием отнесся к этому, хотя в детстве я обычно заканчивал все свои игры этой тематики тем, что поджигал игрушечных солдатиков – как я позже выяснил, именно эта судьба и была уготована техасцам во время той битвы.
Во время другого тура по Америке примерно в середине восьмидесятых я гулял по Вашингтону, DC, и забрел в магазин под названием «Галерея истории». В нем продавались исторические документы; среди нацистских военных орденов и подписанных Бетховеном партитур я нашел письмо, написанное Дэви Крокеттом. Оно стоило 60 000 долларов. Крокетт был моим кумиром, но я не мог позволить себе потратить такое количество денег на кусочек бумаги, несмотря на то что это было настолько волнительно для меня.