Мерсия была полуголой. Оголенная правая грудь, которой позавидовать могла даже молодая, не рожавшая женщина, не позволяла Никею оторвать взгляд. А ноги, чуть скрытые частью разорванной рубахи, оставались все такими же наливными и магически притягательными. По крайней мере, в этом мире был мужчина, который оказался покоренным этой магией.
Раньше Никей боролся с теми эмоциями, что испытывал при виде Мерсии. Теперь же…
Мысли Никея были прерваны криками брата.
— Я вспорю ему брюхо и задушу его же кишками, — сокрушался Рыкей, до синевы сжимая кулаки. — Нет. Я буду медленно его убивать.
Главный старший воин резко замолчал. Его лицо, бывшее только секунду назад багровым, побледнело. Рыкей медленно, боясь услышать ответ, прикрыв глаза и чуть сморщившись от ожидания самых страшных известий, Рыкей спросил:
— Моя семья?
— Я не знаю. Видела жену твою… — Мерсия замялась.
— Что с детьми, с женами? — проявил нетерпение Рыкей.
— О твоей семье много не знаю, — соврала Мерсия. — Но семьи всех воинов, что ушли в поход живы. Так Морваг хочет договориться с вами о принятии его лексом и о клятве верности на крови перед богами.
Мерсия не рассказала, что обе жены Рыкея, которые были красивыми женщинами, были неоднократно изнасилованы. Испытав унижение, женщина не хотела рассказывать о позоре других жен. Может, как надеялась Мерсия, Рыкей и не узнает.
Она не хотела говорить о том, что красавица Карика, жена Рыкея, оказалась одной из наложниц Морвага. Бывший старейшина, ныне считавший себя лексом, собрал восемь женщин из племени, считавшихся лучшими красавицами после жен лекса. Но жены Хлудвага, как и его дети, были убиты, потому брались женщины-жены тех воинов, которые отправились в поход, или те, мужья которых были убиты.
И при этом при всем, Морваг хотел договариваться.
— Она жива? Ее очернили? Кто? Морваг? — засыпал вопросами Рыкей.
Мерсия все же рассказала. А потом река познала, как может кричать разъяренный воин. Рыкей уже сейчас рвался в бой, уничтожить всех, отомстить за честь жены, за убийство лекса, за то, что кто-то решил изменить его сытную и уважаемую жизнь. Никто не одергивал Рыкея, но он, через некоторое время, как будто обмяк.
— Прости, брат! Я должен был тебе сразу поверить. Ты мой родич, я не могу сомневаться в том, что ты честный человек, — сказал Рыкей и замолчал.
Глава 17
Глава 17
И снова траты, опять меня объедают. Начинаю уже считать себя чуть ли не терпилой. Пришли восемьдесят два мужика и жрать просят, а община сама себя прокормить может без подгонов с моей стороны. Уже нет такой ситуации, чтобы прямо к забору подходили кабаны, или иные звери, наверное, испугались и решили за лучшее уйти.
Нет, безусловно, накормить с того, что дает природа, можно и с тысячу человек — рыбой. Но кто ее ловил? Это завтра утром начнется бездумная рыбалка. Почему бездумная? Так зачем же сетями тут ловить? Можно, но так, разочек, чтобы было воспроизводство рыбы. А тут привезли тещу, а она сперла сеть, Никей, вдруг, превратился в безвольного угодника и потребовал и мои сети. Так перегородить все русло реки можно и резко уменьшить количество рыбы в период нереста.
Так что я встал на дыбы и сказал свое жесткое «нет», чем вызвал растерянность у Вара и Никея и задумчивые взгляды от всех остальных. Я же жрец, посланный богами, а тут, видишь ли, не способствую чревоугодию. Но я нашел слова, пусть и сложно было, чтобы спросить за охоту. Ни одна группа охотников не пошла охотиться, подростки, так и те пропустили двух зайцев на огород.
Сложные времена порождают сильных людей, а сытость и достаток — слабых. Это в моем времени сказал какой-то из арабских шейхов, видимо, чему-то его научили в европейских университетах, так как мудрые слова изрек. Вот и у нас похожая история. Люди увидели достаток и пожелали расслабиться, не бороться за свою жизнь, а ждать, что дадут. Но это так, брюзжание, вызванное нервозностью.
На самом же деле меня волновало иное — Севия. С появлением Мерсии, она будто бы забыла обо мне. Обнять? «Нельзя, не сейчас, не хочу, и вообще, блят нахар» — вот те слова и действия, которые были направлены на меня со стороны той, которую я уже считал своей женщиной. Понятно, что приехала мама, принимаю, что она чувствует неловкости, но все можно же обсудить, чтобы не отталкивать меня.
— Вот и иди на нахар! — сказал я в сердцах, когда меня вновь отбрили.
Встречи с Мерсией, мамой Севии, я избегал. Она так же не спешила радовать меня своей компанией. Вообще, складывалась ситуация, при которой меня немного оттирали от, так сказать, властных структур. Не то, чтобы я стремился быть у руля управления общиной, но и понимал, что только высокий статус позволит оставаться в относительной безопасности и социализироваться.
Все удивления на разного рода «божественные предметы» постепенно, но неуклонно, улетучивались. Люди уже многое считали обычным. Если сначала на меня смотрели, как на небожителя, то теперь, как мне кажется, мой образ превращается в некоего «курьера от богов». Доставка ништяков произведена, я молодец, мне спасибо. Зачем лебезить и дальше? Тем более, что фонарик умеют включать и сами, даже бензопилой уже пользуются. Катер? Вот тут да, это только мое. Но тот же Никей обращал внимание на ключ. Того и гляди…
Одно хорошо, я вполне уже понимаю, что мне говорят, да и сам сносно изъясняюсь. У меня так было когда-то с английским. Учил, учил, а потом что-то щелкнуло в голове и я стал вполне сносно общаться. Местное наречие очень похоже словами на славянские, германские языки, да и романской группы. Латынь, которая еще больше имеет сходства с местным наречием, я учил в универе. Ну да в этом я повторяюсь. Просто интересный факт. Изучение языков мне давалось легко. Я был в Европе, где за пару недель уже начинал понимать любой язык, зная английский, итальянский и немецкий. Потому, примечая, подмечая, слушая, я не чувствовал сильного дискомфорта.
— Никей, больше я не дам припасов! Но рыбу ловить нельзя! — сказал я наставнику воинов, который, видимо, примеряет на себе роль вождя.
Говорил я на местном наречии, выбирая знакомые слова. Наверняка, я еще не могу говорить правильно, к примеру, в местном языке есть звательный падеж, отложительный и это не привычно и не совсем удобно. Но понимают же? Значит все нормально.
— Глеб, так нельзя. Это «нахер», люди голодать станут, — возмутился Никей.
— Без меня никто на полях не работает. Дома для пчел не готовы. А я просил их сделать числом в две руки, — возмущался я, даже выказывая агрессию.
Наступила пауза. Никей знал, что я всегда ношу пистолет и примерно понимал, чего следует ждать от этого «божественного оружия». Потому я не стал дергаться и расстегивать кобуру. Но держал дистанцию в метра два, чтобы успеть быстро отступить, выиграть время для подготовки оружия к бою.
Злость накатывала. Я! Это я подарил этим людям шанс на выживание! Уже сейчас абсолютной дистрофии почти что ни у кого нет. Хватило недели, чтобы чуточку порозовели щечки у детей. Картошки уходит просто очень много, яиц не хватает и для меня. И это при том, что почти сто кур в день приносят два десятка яиц. Творога уже нет, просто потому, что молоко не успевает киснуть, овощи, о сохранности которых я сокрушался, уходят в момент. Даже кабачков осталось шесть штук, все остальное съели.
Это из-за меня община так быстро отстроилась, без железных топоров, пил, бензопилы, наконец, было бы невозможным быстро соорудить даже такие примитивные жилища. А посевная? Они еще не понимают, какой бонус заимели в виде семян из будущего.
Так что «нахер» — это, как раз-таки, мой посыл.
— Почему люди не работали на острове? Почему не готовы дома для животных? — высказывал я претензии.
— Ты тот, кто хотел обесчестить дочь лекса? — спросил кто-то за моей спиной.
А тут, видимо, о манерах и не догадываются. Общаются два уважаемых человека: один — наставник воинов и исполняющий обязанности хрен знает кого, но точно важного. Второй — вообще на короткой ноге с богами. Где уважение?
— Корн, ты тут не уместен! — строго сказал Никей.
Я обернулся. За спиной стоял парень. Среди местных, не сильно высоких людей, он выделялся статями. Ростом с меня будет, в плечах и по шире, несмотря на то, что свои плечи я подкачивал железом. И он меня поедал взглядом, как будто я у него увел жену. Стоп!
— А ты кто? Что хочешь от меня и от Севии? — спросил я, готовый и морду дать, так, для психологической разрядки.
— Я тот, с кем она могла совершить обряд и кто достоин ее больше, чем ты, — заявил парень.
— С хера ли? — спросил я на народном русском.
Корн посмотрел на Никея, а тот отвернулся, показывая своим видом, что происходящее его не касается.
— Не ходи с ней! У меня есть дом, я построю второй дом здесь. Она будет там жить! — продолжил озвучивать свои «хотелки» некий Корн.
— Никей, ты расстроишься, если я его убью? — спросил я наставника воинов, демонстративно доставая пистолет и загоняя патрон в патронник.
Парень не понял ничего, а вот невозмутимость Никея быстро сменилась озабоченностью. Он встал между мной и Корном. Считает, что я так дорожу его жизнью, что не пристрелю обоих?
— Пошел нахер! — сказал я, поднял руку с пистолетом вверх.
— Тыщ! — прогремел выстрел, а драгоценная пуля полетела к облакам.
Корн упал, Никей согнулся, прикрывая уши. Я же пошел в дом.
Через пятнадцать минут я тянул две сумки со всяким разным. Импульсивный поступок? Да. И я это понимал. Но сколько же эмоций было пережито за последние дни? Сколько всего навалилось? И какой же я все-таки еще ребенок? Армия выветрит из тебя дурь — говорили одни. Отслужишь и все капризы пройдут — утверждали другие. А нет, не вышли детские капризы. Или два с половиной месяца, что я не дослужил, должны быть насыщены чем-то, что круто изменяет жизнь?
У катера стоял Никей и ухмылялся. Я понимал, как выгляжу нелепо, но это я — человек из будущего. А тут что? Древний «Макаренко» нашелся? Педагог от языческих идолов? Просчитал он меня!