Мурлыкая, строптивица задрала голову повыше, стараясь встретиться со мной глазами: "Друг, ты - лидер, я подчиняюсь. Отпусти меня". Красивая, утонченная, смертельно опасная, она лежит подо мной - такая смиренно-покорная. Ей можно было верить.
Я встал, разминая лапы. Асва, приподнявшись, лизнула мой подбородок. Ответив "поцелуем" в нос, я отошел, чтобы она могла отряхнуться и привести себя в порядок.
Мы долго пили. Бледная луна отражалась в воде, прыгая по волнам, кругами расходящихся от наших языков. Пересекающиеся дорожки волн исчезали во тьме, тихо качая травинки. На противоположном берегу, ломая тростник, сопел и ворочался бегемот, мелькали светлячки - глаза газелей, которые пришли к водопою. Давно привыкший к черно-белому зрению, я любовался Асвой, чья светло-серая шерсть, усеянная черными пятнами, казалась бесплотно-призрачной. Ее глаза светились во мраке, изредка мигая. Асва прильнула ко мне, и я знал, что она счастлива - как и я. Нужно ли большее?..
Сегодня охота не заладилась. Мы действовали по давно отработанному плану: я загонял жертву в условленное место, откуда Асва выпрыгивала, словно на перехват. Пользуясь заминкой копытного, я валил его на землю, брал за горло или рвал живот. Но в этот раз газель свернула в сторону так неожиданно, что я столкнулся с Асвой и мы полетели кувырком.
Гневно "чирикнув", Асва наградила меня неслабой оплеухой и убежала. Разбежались? Хорошо, поищи пропитание сама. Возобновлять отношения лучше всего на сытый желудок.
Страусенок, болтающийся в зубах, уже не подавал признаков жизни. И вдруг возникший невесть откуда павиан выхватил птицу из моей пасти. От такой наглости меня оторопь взяла. Надо же, прямо изо рта вырывают.
"Прохвост, змею тебе под хвост!" - рыкнув, я помчался вдогонку.
Понял павиан мое ругательство или нет - не ясно, однако со всех ног припустил к ближайшей пальме. Хвост, словно обломанный на две трети, подстегивал своего хозяина по лысому заду, как плетка.
На меня падали серые перышки - павиан ощипывал мою добычу. На ствол этой пальмы я взобраться не мог и лежал внизу, ожидая, когда обезьяне надоест сидеть в осаде на верхушке.
Павианы - самые опасные обезьяны Африки. У них хитрый и свирепый нрав, они всегда ходят бандой, часто нападая на одиноких животных, и вдобавок ко всему, очень мощные челюсти дают им превосходство в драке.
Я с чувством провел когтями по коре.
"Лайри! По-мо-ги мне…"
Я насторожился - что это? С нажимом царапнул пальму еще раз, глубокие канавки легли наискосок.
"П-по-м-мо-ги мн-не…" Асва? Давно установившаяся между нами телепатическая связь позволяла улавливать ее мысли. Призыв звучал с жуткой придушенностью, по спине до кончика хвоста зазмеился холод - предчувствие скорой смерти.
"Где ты?" - я вскочил. И на мгновение увидел мир глазами Асвы. Солнце, деревья, кусты, тени… Сориентировавшись, побежал выручать любимую - и не только ее…
Вскоре я разглядел Асву, застрявшую под деревом в какой-то нелепой, вывернутой позе. К ней шел чернокожий с ружьем. Я был слишком далеко, но браконьер, уверенный, что легкая добыча никуда не денется, растягивал удовольствие. Он вразвалочку обошел вокруг Асвы, осматривая ее красивую шкуру. И плевал он на то, что перед ним - самка, которая не сегодня-завтра произведет на свет маленьких, совершенно беспомощных детенышей. Ради сиюминутных денег этот выродок запросто мог погубить ее, потомство… и мое личное счастье.
Да, для многих из нас красота - смертельный рок. Львы, леопарды, сервалы и наконец, мы - гепарды всегда были для человека объектом охоты. Несмотря ни на какие запреты, заповедники и "Красные книги", нас убивали и убивают ради красивого меха. Мы с Асвой очень чистоплотны и тщательно ухаживаем за собой. В часы отдыха я подолгу любовался, как Асва начищает свою шерсть - она бывала вся мокрая от вылизывания. И мозг нестерпимо жгла мысль, что жалкие останки моей подруги будут висеть ковриком на стене в гостиной какого-нибудь богача, услаждая его взор. А затем, поеденные молью, бесполезным тряпьем останутся догнивать на свалке. А Асву - в плачевном положении, не способную поднять лапу для самозащиты - готовились казнить на моих глазах. Казнить за то, что она была красива.
Я уже видел, как движется его палец на спусковом крючке. Я изнемогал, задыхаясь от бега, позабыв о своей жизни, о пуле, что могла достаться мне. Душа и тело слились с ветром в неистовом стремлении: успеть!
Заслышав бег гепарда, человек обернулся. На миг наши взгляды встретились - огонь ярости в моих глазах опалил его душу. В тот миг для меня был лишь он - враг, и в последний прыжок я вложил все оставшиеся силы изможденного тела, всю ненависть, переполняющую сердце. Но он успел прикрыться оружием - и на полпути к горлу клыки встретились со сталью ружья. Сила броска швырнула нас, звук выстрела чуть не оглушил меня, горячий металл обжег язык, а браконьер, ударившись спиной о дерево, завалился, как марионетка, у которой обрезали нити.
Я держал его, почти до крови вонзив клыки в шею. Инстинкт убийства приказывал: "Убей - иначе будешь убит!" - и челюсти сводило этой безжалостной, древней силой. "Убивай - или будь убит. Съешь - или будь съеден". Меня колотило в злобе, усталые лапы не подчинялись, взор затянула пелена, грудь требовала воздуха - но я продолжал напряженно сопеть, не в силах противостоять инстинкту смерти.
Земля под головой негра стала алой, и запах человеческой крови опьянил меня. Чихнув, я приподнялся и перевернул свою жертву. Спина и затылок были разбиты и сильно кровоточили. И вдруг мне стало дурно до тошноты, противно было видеть его и прикасаться к нему, и даже мысль о том, чтобы удушить, вызывала омерзение. Я потряс головой, отплевываясь, и шлепнулся, не устояв на лапах. А упав - увидел, словно впервые, недвижное тело любимой.
"Асва, милая!?" - застонал я с щемящей болью в сердце, и через силу подполз к ней. Ее глаза были уже совсем мутными, дыхание чуть теплилось, свесившийся язык подрагивал. Стремясь освободиться, Асва едва не освободила душу от тела. Металлическая петля глубоко впилась в шею. Я все же поддел когтем мономолекулярную нить, от движения которой поперек когтя легла бороздка. О том, чтобы растянуть петлю клыками, не могло быть и речи: нить изрежет мне всю челюсть.
Прежде чем мне удалось снять петлю, я лишился когтя и поранил лапу, но что значили эти потери в сравнении с возможной утратой? Потеряв любимую и потомство, начинать все заново - на это у меня, наверное, не хватило бы душевных сил.
Раздался человеческий стон - и я встал, вспомнив об оружии негра. Если он возьмет винтовку, я по-любому достану его горло. Но нет, мой враг лежит без сознания.
Асва глухо заворчала и закашляла, я тотчас склонился над ней, потеребил ее ухо: "Асва, надо уйти отсюда. Тут опасно". Она очнулась мгновенно, в глазах мелькнул предсмертный ужас. Затем вздохнула с облегчением, и мы ушли, оставив двуногого валяться в беспамятстве.
Или Асва просила прощения, что бросила меня, или благодарила за спасение - но ласкалась ко мне, как никогда прежде. У подруги был удивительный стиль ласк: как бы стойко я ни держался, она, вылизывая мои уши, нос, неизменно укладывала меня на землю, и окончательно сводила с ума уже в лежачем положении. Невозможно было сохранять равнодушие, когда она ходила вокруг, мурлыча, возила головой по боку, обнимала меня, лизала морду.
Шлепнув Асву по голове, напомнил про оплеуху, что досталась мне утром. На морде и в глазах ее появилось виноватое выражение, упав на спину, извиваясь, она подползала ко мне, приглашая потрогать живот. Я тихо провел когтями по брюху, на котором двумя ровными рядами выступали четырнадцать черных сосков, начавшие разбухать еще месяц назад - сейчас они были крупные и тяжелые. Асва выгнулась в дугу, головой на спину. "Видишь, я вся твоя, я бесконечно доверяю тебе". - говорили ее глаза. Изо всех сил старалась загладить свой проступок.
Я тяжело вздохнул: ну, что тут скажешь? Сказать - ничего, а сделать можно. Угрюмо, словно нехотя, прикоснулся клыками к шее Асвы. Сжать - и все будет кончено. Она не шелохнулась, только прикрыла глаза. Мы замерли, зная, что ни тот, ни другой не станет защищаться или нападать. Это был ритуал доверия. Я лизнул ее горло - самое уязвимое место, которое инстинкт самосохранения призывает защищать в любых условиях. Асва замурлыкала - она полностью доверяла мне, и доказала это.
"Ты знала, что я приду к тебе. Зачем же было убегать?"
Да, она знала об этом...
Сезон засухи - сезон пожаров. Люди выжигают сухую траву, чтобы во время дождей свободно росла новая, и местность не превращалась в болото. Но нам-то где быть во время пожара? Этот вопрос крутился в голове давно, однако единственно надежным выходом оставалось переправиться на другой берег реки.
Но тут возникли напряги с Асвой. И все упиралось не в физические данные - Асва, хоть и стала довольно тяжелой на подъем, сохраняла высокую активность. Вопрос касался территориального разграничения. Жена имела охотничий удел протяженностью километров в двенадцать, а река служила границей между ее и смежным участками, и Асва никоим образом не могла нарушить непреложный закон раздела угодий. Скорее она готова была задохнуться в дыму и гари на своей территории. Это я мог ходить, где хотел.
Я напомнил ей, что она уже переходила реку один раз. Безрезультатно. И я почти сразу догадался, в чем причина - в памяти. Асва использовала тот брод, чтобы уйти подальше от приехавших на машине людей - теперь я знал, что это были отец и сын Стронгеры. Так или иначе, Дик на следующий день после приезда заснял нашу с Асвой любовную сцену. Блурри стер все, что имело отношение к рефлексу "звук мотора - смертельная опасность - немедленно бежать", и брод навсегда исчез из памяти Асвы. Его помнили только я и Блурри, а на картах он не отмечен.
И вот сбылось худшее, чего я ожидал: траву запалили. Зверье саванны, отринув мелкие распри и междоусобицу, объединилось в стремлении спастись от огненного монстра, который несся с ураганной скоростью, сжирая все, что попадалось в жаркие объятья.