— Нет, а что?
— Он изготовлял двадцатипятидолларовые банкноты, потому что двадцатидолларовых ему не хватало на расходы.
Вивьен невольно рассмеялась. Двое темнокожих парней в ярких рэперских шмотках обернулись на них, проходя мимо.
Вивьен посмотрела в глаза Расселу Уэйду и словно впервые увидела его. Скрытая за веселым взглядом, угадывалась его привычка к одиночеству. Возможно, эта привычка — скорее результат его собственного решения, нежели давления обстоятельств.
— Могу угостить?
Рассел безутешно кивнул:
— Я не в силах отказаться. Признаюсь, голоден зверски, с майонезом могу съесть хоть автомобильные шины.
— Тогда пошли. Автомобильные шины нам еще нужны. Кроме того, обед мне обойдется дешевле.
Они пересекли парковку и вышли на берег океана. На пляже никто не загорал, лишь кое-кто прогуливался с собаками, а еще кто-то бежал трусцой. Вивьен залюбовалась волшебной игрой воздуха и света на воде, отражавшей солнце и тени облаков. Она остановилась, обратив лицо к ветру, поднимавшему волны и украшавшему их пеной. Случались иногда в ее жизни такие минуты, как эта. Минуты, когда, глядя на бесстрастное великолепие мира, хотелось опуститься на землю, закрыть глаза и забыть про все на свете.
И чтобы все забыли о ней.
Но это невозможно. Из-за людей, которых она любила и о которых согласилась заботиться как человек. Из-за людей, которых не знала и о которых согласилась заботиться как сотрудник полиции. Многие из них в этот момент занимались своими делами или куда-то ехали, не ведая, что занесены в смертный список убийцы, чье безумие исключало какое бы то ни было милосердие.
Они пошли по дощатому настилу для прогулок на пляже, пока не обнаружили яркий киоск, где продавали хот-доги и гамбургеры. Запах жареного они учуяли еще раньше, он-то и привел их сюда. Под тентами возле киоска располагались столики и деревянные стулья, чтобы летом клиенты могли поесть в тени на берегу океана.
— Что хочешь?
— Чизбургер, пожалуй.
— Один или два?
Рассел помялся:
— Два было бы чудесно.
Вивьен снова улыбнулась. Не было никакого повода для улыбки, но этот человек иногда умудрялся всколыхнуть в ней беззаботность, которая прогоняла любое другое настроение.
— Хорошо, сиротка. Садись и жди меня.
Она направилась к продавцу и сделала заказ, пока Рассел усаживался под тентом. Вскоре Вивьен подошла нему с подносом, на нем еда и две бутылки минеральной воды. Подтолкнула к Расселу его чизбургеры и решительно поставила перед ним воду.
— Пей! Наверное, предпочел бы пиво. Но раз уж ты со мной, будем считать, что мы при исполнении, поэтому никакого алкоголя.
Рассел улыбнулся:
— Некоторое воздержание мне не повредит. Пожалуй, я несколько перебрал в последнее время…
Он замолчал, потом, неожиданно изменившись в лице, заговорил другим тоном:
— Извини меня за все это.
— Ты о чем?
— Что пришлось платить.
Вивьен ответила беспечным жестом и оптимистичным заявлением.
— Придет время, отблагодаришь роскошным ужином где-нибудь. По моему выбору. Если это дело закончится так, как всем хотелось бы, у тебя выйдет отличная история, которую можно будет рассказать. А отличные истории приносят обычно славу и деньги.
— Не ради денег я ввязался в это.
Он произнес свои слова тихо, почти равнодушно. Вивьен не сомневалась, что он сказал их не только ей, но еще кому-то, с кем разговаривал мысленно. А может быть, и многим.
Некоторое время они ели молча, каждый погрузившись в свои мысли.
— Хочешь знать правду о «Сербской Голгофе»?
Вопрос Рассела прозвучал резко, неожиданно. Вивьен взглянула на него, и увидела, что он смотрит на океан, темные волосы ерошит ветер. По тону его голоса она поняла, сколь важен для него этот момент. Конец какого-то длинного пути, возвращение домой, где он увидит наконец в зеркале лицо, которому будет рад.
Не дожидаясь ее ответа, Рассел продолжил разговор, следуя нити рассказа, которая служила в то же время и нитью памяти. За такой сердце и разум с трудом поспевают вместе.
— Мой брат Роберт был на десять лет старше меня. Особенный человек, из тех, кто умеет вежливо, но решительно обращать в свою личную собственность все, с чем соприкасается.
Вивьен решила, что самое правильное в эту минуту — слушать.
— Он был моим кумиром, а также кумиром школы, девушек и семьи. Не потому, что сам старался, а про-сто обладал от природы удивительным обаянием. Думаю, редко мне доводилось слышать в жизни такую же гордость, какая звучала в голосе моего отца, когда он говорил о Роберте.
Он помолчал, и в этом молчании, казалось, соединились судьба мира и смысл жизни.
— И в моем присутствии тоже.
Слова Рассела вызвали в памяти Вивьен далекие образы. Пока он продолжал свой рассказ, голоса и лица из ее жизни становились рядом с теми, о ком рассказывал человек, сидевший напротив нее.
…и естественно, Грета возглавила чирлидеров. Не потому, что она моя дочь, просто не представляю, кто, кроме нее, мог бы…
— Я стремился во всем походить на него, но это оказалось невозможно. Неистовый человек, словно с цепи сорвавшийся. Любил риск, разные испытания, бесконечные состязания. Вспоминая сейчас, думаю, что знаю причину. Самый непоколебимый противник, который всякий раз оказывался перед ним, — это он сам.
…Натан Грин? Грета, ты хочешь сказать, что сегодня за тобой приедет этот Натан Грин? Не могу поверить. Это же самый…
— Роберт был неукротимым. Казалось, он все время что-то ищет. И нашел наконец то, что искал, когда занялся фотографией. Поначалу все считали, будто это одно из тысячи его увлечений, но постепенно обнаружился настоящий талант. Он обладал врожденной способностью с помощью объектива проникать в самую суть вещей и в души людей. Глядя на его снимки, невольно испытываешь ощущение, будто он заглядывает куда-то дальше того, что видно снаружи, и показывает то, что обычно недоступно глазу.
…ты необыкновенно хороша, Грета. Вряд ли в этих краях когда-нибудь видели более красивую невесту. Да и на всем свете, думаю. Я горжусь тобой, моя девочка…
— Остальное всем известно. Неуемное стремление доводить все до предела очень скоро превратило его в одного из самых известных военных репортеров. Где бы ни возникал конфликт, он тотчас мчался туда. Поначалу некоторые недоумевали, почему наследник одной из самых богатых семей Бостона рискует жизнью, мотаясь по миру с «Никоном» в руках. Но потом перестали удивляться, потому что его фотографии печатали все газеты Америки. Всего мира, про правде говоря.
…Полицейская Академия, говоришь? Ты уверена? Не говоря уже о том, что это опасная работа, я не думаю…
Вивьен сделала усилие и отогнала воспоминания, прежде чем красивое лицо Греты явилось из прошлого и напомнило о сегодняшних страданиях.
— А ты?
Она прервала Рассела этим простым вопросом, не объяснив, что обращалась и к себе.
— А я?
Рассел повторил ее слова, будто припоминая, что в этой истории у него тоже имелось место. Свое место, которое он все время искал и всегда безрезультатно. На лице его появилась робкая улыбка, и Вивьен поняла, что он вспоминает свою прежнюю наивность.
— Из духа соперничества я тоже начал работать с фотоаппаратами. Когда сказал отцу, что купил их, по лицу понял: он посчитал, что я выбросил его деньги на ветер. А Роберт, напротив, очень обрадовался. Он всячески помогал мне и ободрял. Это он научил меня всему, что умею.
Вивьен заметила, что, несмотря на утверждение, будто голоден, Рассел не доел даже один чизбургер. Она хорошо знала по опыту, как воспоминания лишают аппетита.
Рассел продолжал рассказ, и Вивьен показалось, что он впервые делится этими воспоминаниями с кем-то. Она только удивилась, почему именно с ней.
— Мне хотелось быть таким же, как он. Хотелось доказать отцу с матерью и всем их друзьям, что я тоже кое-чего стою. Поэтому когда брат собрался в Косово, я попросил его взять меня с собой в Европу.
Все это время Рассел смотрел в сторону, но теперь обратился к ней с вопросом:
— Помнишь историю этой войны на Балканах?
Вивьен мало что знала о ней и даже устыдилась своей неосведомленности.
— Более или менее.
— В конце девяностых годов Косово было конфедеративной провинцией бывшей Югославии, где жили в основном албанцы, мусульмане. Тогда их крепко держало в железном кулаке сербское меньшинство, которое внимательно следило за их сепаратистскими устремлениями и желанием присоединиться к Албании.
Вивьен покорили голос Рассела и его умение увлечь собеседника, вызвать в нем соучастие, и она по-думала, что в этом, наверное, и заключается его настоящий талант. Она не сомневалась, что, когда все закончится, он и вправду сможет рассказать миру большую историю.
Свою большую историю.
— Все началось много раньше. Столетия тому назад. На севере от Приштины, столицы, находилось место, которое называлось Косово Поле. Это значит «поле черных дроздов». В конце тринадцатого века там произошло сражение, в котором христианская армия сербско-боснийского союза под предводительством князя Лазаря Хребеляновича была разбита войсками Оттоманской империи. Сербы понесли особенно большие потери. После поражения на этом месте установили уникальный памятник, думаю, другого такого нет нигде в мире. Это стела, которая символизирует вечное проклятие врагам сербского народа и желает им потери всех возможных благ в лютых кровопролитиях на этом и на том свете. Я был там. У этого памятника я понял одну вещь.
Он помолчал, словно подыскивая нужные слова, чтобы обобщенно выразить свою мысль.
— Войны кончаются. Ненависть остается навсегда.
Вивьен гадала, не припомнились ли и ему тоже строки из того письма.
Всю мою жизнь до и после войны я работал на строительстве…
— Роберт рассказал мне о том, как Милошевич в 1987 году поклялся, что больше никогда никто не тронет ни одного серба. Это заявление о намерениях в один миг превратило его в человека, владеющего ситуацией, и он стал президентом. В 1989 году, ровно шестьсот лет спустя п