— Ну конечно. Умно, брат. Очень умно. Джины, да твоё знание — всё, почему я терплю тебя. Заставишь меня пообещать что-нибудь эдакое в обмен? Давай, ты всегда был умненьким мальчиком, — и, поднявшись, направился к двери.
Амин с улыбкой покачал головой и тихо позвал:
— Халиб. Почему ты убил Зульфию?
Султан остановился. Обернулся, удивлённо глядя на Амина.
— Зуль… А, твою наложницу, которая любила танцевать с саблей? У неё хорошо получалось.
— Почему ты убил её? — повторил Амин.
— До сих пор не понимаешь? — усмехнулся Халиб. — Странно. Она была твоей слабостью, брат. Единственное, что могло бросить тебя на колени передо мной. Какая-то девчонка-наложница! Ты был противен мне тогда — шехзаде, готовый умолять, чтобы эту раскрашенную дуру не трогали. Нет бы спасать собственную шкуру! Не будь тогда этого мальчишки — как там его звали? — ты бы так и рыдал над её телом.
— Захир, — шепнул Амин, закрыв глаза. — Его звали Захир.
— Вот видишь, — рассмеялся Халиб. — Ты их помнишь. До сих пор. Это слабость, Амин, недостойная шехзаде. От слабостей необходимо избавляться. Странно, что я объясняю это тебе. Разве это не очевидно?
Амин, тяжело вздохнув, вспоминал, как день за днём, ночь за ночью после побега его держало только желание сначала отомстить старшему брату, потом — просто вернуться. И, наконец — доказать, прежде всего, самому себе, что он достаточно силён, чтобы защитить тех, кто ему дорог. Теперь силён — ведь раньше не смог.
А на самом деле не смог даже сохранить единственного со времени побеги из Яммы друга — который привёл его в Гарибу, исполняя его желание, несмотря ни на что. Не смог — из-за слабости? Раньше Амин решил бы, что да.
Сейчас все его желания, отчаянные мечты о мести казались такими глупыми, такими мелкими. Сейчас он хотел бы оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь в Бахре, в старой лачуге в компании объедающегося сладостями несносного мальчишки…
В давних воспоминаниях образы танцующей Зульфии и верного Захира прощально улыбнулись. Пора было отпустить их. И жить настоящим.
Когда дверь скрипнула, открываясь перед султаном, Амин тихо, не веря, что говорит это, произнёс:
— Я тебя прощаю.
Халиб или не расслышал, или сделал вид. Амину было всё равно.
— Человечнос-с-сть, — просвистел рядом голос Алифа. — Человеченос-с-с-сть, ибни. С-с-с-среди людей она в пос-с-с-следнее время так редка.
Амин промолчал, впервые в жизни понимая, какая пропасть лежит между ним и братом. И что бы он ни сделал, ему никогда, никогда не сократить её.
И этому человеку он что-то стремился доказать?
Аллат, последний раз полюбовавшись на своё отражение в куполе храма, набросила на роскошные волосы накидку, собираясь уступить небосклон брату. Длинные, как копья, и тонкие, как иглы швеи, лучи заглядывали на базарную площадь гарибского города Аббаса, граничащего с Яммой.
Сжимая кулаки, Амин смотрел вокруг. О жестокости джинов рассказывали страшные истории, он же видел её и воочию. Для джинов не существовало смерти, и все жизни людей — ведущих караваны бедуинцев, торговцев-побержцев, нахваливающих товар, стражников, скучающих у городских стен — все эти жизни не имели ценности. Ровно настолько, насколько не имели они и для султана Халиба, собирающегося напасть на город ночью.
— Ты не любиш-ш-ш-шь убивать, ибни? — просвистел возникший как обычно из ниоткуда Алиф. — Ты предпочитаеш-ш-ш-шь мир?
Амин глянул на него и опустил голову.
— Какая разница, что я люблю? — в вечерней сутолоке базара его голос звучал почти неслышно. Для людей, но не для джина.
— И ты не хочеш-ш-ш-ш быть мелкой фиш-ш-шкой в этой алатыри, — улыбнулся Алиф. — Но тебя не пос-с-с-слушает здешний эмир, даж-ш-ш-ше если ты з-з-захочеш-ш-шь предупредить его об опас-с-с-сности.
Амин быстро глянул на него.
— Ес-с-с-сть с-с-с-способ, — по-змеиному улыбнулся Алиф.
Вслед за его словами на базар упал туман. И гулкая, сонная тишина.
— Они с-с-с-спят, — подмигнул Алиф, когда туман рассеялся, и Амин изумлённо оглядел площадь. — Вс-с-с-се с-с-с-спят. Ведь у вас-с-с-с с-с-с-скоро ноч-ш-ш-шь.
Амин машинально кивнул и с трудом выдавил, когда лежащий у его ног мальчишка-побережец, отдалённо похожий на Валида, потянулся во сне:
— Разве ты господин и над сном, повелитель змей?
— Нет, — улыбнулся Алиф. — Но с-с-с-среди нас-с-с-с есть и повелитель с-с-с-сновидений… Ты хочеш-ш-шь мира, пус-с-с-сть так. Некоторые из нас-с-с-с не разделяют твоих… желаний… Но они с-с-с-согласны с-с-с-сохранить с-с-с-свою ярость для колдуна. Иди, ибни. Поговори с-с-с-с эмиром. Он прос-с-с-снётся. И выс-с-слушает. Теперь выс-с-с-слушает. Дай ему шанс-с-с-с-с выж-ш-ш-шить.
Амин выпрямился и, не оборачиваясь, направился к дворцу.
— Стоит ли ему доверять? — капризно поинтересовалась бледная красавица с серебристыми волосами, соткавшись из тумана и повиснув в воздухе рядом с Алифом. — Он смертный.
— Хумай доверяла ему, — прошипел Алиф, глядя юноше вслед. — З-с-с-са него она отдала с-с-с-свою с-с-с-свободу.
— И не предупредила, что колдун его обманет? — изогнула бровь туманная красавица. — Не думаю, что это доверие.
Алиф совсем по-человечески пожал плечами.
— Тогда попробуй навредить ему, и, когда с-с-с-сайеда ос-с-с-свободится, пос-с-с-смотришь, что она тебе с-с-с-сделает.
Красавица фальшиво рассмеялась, изящно прикрывая губы ладошкой.
— Я путешествовал с-с-с-с ними, — покачал головой Алиф. — Я наблюдал. Он бес-с-с-скорыстен и жалос-с-стлив.
— Ну да, — улыбнулась красавица. — Если умрёт, будет не жалко. А он умрёт, колдун убьёт его в первую очередь. Смертные любят убивать друг друга.
— Унич-ш-ш-тожить колдуна мож-ш-ш-шет только человек. Ос-с-с-стальным с-с-сметрным я не верю.
— Если бы на совете Великого Круга за него не замолвил слово Зантсиб, никто из нас бы не верил ни тебе, ни ему, — надменно отозвалась джинья.
Повелитель змей улыбнулся.
— В таком с-с-с-случае мне с-с-с-стоит благодарить мудрос-с-с-сть с-с-с-сайеды и благородс-с-с-ство этого ибни.
— Подчиняться смертному, — фыркнула красавица. — Пусть колдун умрёт. И тогда этот благородный и мудрый не должен рассчитывать на наше благоволение.
— Именно поэтому я говорил з-с-с-са него, — улыбнулся Алиф. — Он не с-с-станет.
Красавица несогласно мотнула головой и растаяла, как туман в солнечных лучах.
На потемневший небосклон выехал Вадд, равнодушно глядя на заснувший внизу город. Хмурому богу не было дела ни до смертных, ни до джинов. Только до мёртвых.
Города Гарибы один за другим сдавались султану Яммы. Без боя. Повелитель Халиб оставлял в них гарнизон яммцев и шёл дальше, продвигаясь вглубь богатой Гарибы.
Соседи — султанаты Мунира, Аиши, Карима — волновались. О султане Яммы поползли слухи, что он дружит с колдуном, подчинившим джинов. Что равного этому колдуну нет. Что он может завоевать весь мир.
К Гарибе полетел голубь из Мурнира с предложением союза. Чуть позже — из Аиши и Карима. Султаны этих стран боялись за свою свободу и жизнь — кто знает, что придёт в голову великому колдуну? Но их союз не приняли, а спустя несколько дней окружённая столица Гарибы вдруг выставила свою армию, в которой людей была разве что десятая часть. Битва колдунов, говорят, длилась до заката, и захлебнулась сама собой, грозя повториться наутро.
Но началась куда раньше, ночью, с вылазки из лагеря Яммы во дворец султана Гарибы.
— Ибни? — не обращая внимания на бьющуюся в клетке крылатую джинью, удивился султан Гарибы. — Я же приказывал тебя убить. Как ты выжил?
Амин вхолостую замахнулся джамбией, но казавшаяся обманчиво близко фигура снова исчезла, появившись у него за спиной.
Колдун явно наслаждался игрой.
— Так это ты тот смертный, сумевший договориться с джинами? — спросил вдруг он. — Правда? Неужели! Глупец, зачем? Ты же прекрасно знал, что я могу одним желанием сделать так, чтобы вас не стало. И хумай его исполнит. Куда она денется. Амани!
Амин, вздрогнув, снова замахнулся.
— Повелитель, — темноволосая красавца склонилась на пороге комнаты.
— Смотри, как пляшет, — снова появляясь в другой стороне, усмехнулся колдун. — Спой, Амани. Пусть у него будет музыка.
— Повинуюсь, повелитель, — тихо откликнулась красавица и, запрокинув голову, закричала, наполняя воздух отчаянием и безнадёжностью.
Амин, сдерживая слёзы, закрыл глаза, замирая.
— Удивительно, — протянул колдун, делая девушке знак прекратить. — Для всех смертных, кроме её хозяина, песни хумай — боль и смерть… Значит, ты поёшь не только для меня, Амани?
Красавица подняла голову, глядя на колдуна глазами Валида, и Амин опять замахнулся. На этот раз попал.
Шипя ругательства, колдун зажал рану на руке куфией. А над Амином, рыча, замерло чудовище — не то женщина, не то кошка. С саблевидных громадных клыков, пенясь, стекала слюна.
— Ну и где тои защитники? — вздохнул колдун, успокоившись, когда призрачные тени за окном, атаковавшие башню, исчезли. — Никогда не доверяй джинам. Это первое, чему учится волшебник. Но куда это знать обычному смертному, пусть и шехзаде! Ты думал, они будут слушать твои приказы, ибни, твои джины? Нет, они просто боятся за свою свободу, и уж конечно, не отдадут её в руки какого-то опального царевича. Они предали тебя при первой возможности. Знаешь, почему? Потому что ты человек, а в старину, ибни, считалось, что только человек может победить великого колдуна.
— Ты льстишь себе, — прохрипел Амин, зажмуриваясь. — Ты отнюдь не велик. Какая-то птица сильнее тебя? Ещё и синяя. Она лопает сладости и танцует на поручнях, зная, что свалится. А потом обвиняет всех, кроме себя. И она сильнее тебя!
Колдун перевёл взгляд на неподижную красавицу.
— Ты прав, — медленно протянул он. — И что, мне пожелать стать таким, как она? Вторым… хумай?