Амин с надеждой закрыл глаза и вздрогнул, когда колдун расхохотался.
— Ибни, какой ты глупец! Я, знаешь ли, тоже в детстве любил послушать сказки. На такую грубую уловку меня не возьмёшь. Джинам стоило бы поставить на колдуна. Но никого сильнее меня в мире больше нет, так что… Амани, — повернулся к красавице султан.
— Слушаю, Повелитель, — мёртвым голосом отозвалась хумай.
— Я хочу, — медленно начал колдун, — чтобы ты…
Договорить он не успел. Вздрогнула башня, вздрогнул дворец, гуль, стоящая над Амином, застонала, отшатываясь к хозяину.
— Ну что ещё за… — ворчливо протянул султан оборачиваясь. И ахнул. — Иблис!
— Что, родного брата не признал? — усмехнулся Насим, проходя в комнату. Мимо ощерившейся гули, мимо стоящей на коленях хумай и лежащего на ковре Амина. — Всего десять лет не виделись!
— Ты не можешь колдовать, — отшатываясь, выдохнул колдун. — Ты раб!
Насим улыбнулся и протянул руку, на которой больше не было клейма. Как не было и алой отметины на лбу.
— Обсудим это?
— Твоё проклятье необратимо!
— Правда? — невинно поинтересовался мальчик, помахивая перед султаном Гарибы свитком. — Да, милый братец? Пока ты так весело разбираешься с султанатом Яммы, тебе стоило получше следить за своими подземельями… и тайниками…
— Да заберёт тебя шайтан! — выдохнул колдун, натыкаясь на стену и подаваясь вперёд.
— Сам катись к Вадду, — отозвался Насим, протягивая к нему руки. — Мы в прошлый раз так и не решили, кто из нас могущественней. Нет, хумай вне конкуренции, но мы же с тобой люди, брат, а это намного величественней. Все эти джины, боги, духи — лишь пытаются быть похожими на нас, людей. У них неплохо получается, но нет страсти.
Колдун ослабился, шагая к нему.
— А ты всё такой же философ, братец. Похоже, даже рабству не под силу избавить тебя от этой вредной привычки. Ну что ж, горбатому к Вадду дорога, — и ударил волной чёрной тени, разрезавшей комнату напополам, а вместе с ней и башню.
— Султан Яммы, — протянул стоящий на выломанных дворцовых воротах мальчик. — Мир тебе. Или война? — усмехнулся он, поглядывая на окружившую султана гвардию.
Развалины дворца вокруг чумазого десятилетнего мальчишки смотрелись достаточно эффектно, чтобы великий султан Яммы не пропустил приветствие какого-то ибни мимо ушей.
— И кто же ты такой? — надменно протянул Халиб.
— Похоже, — мальчик наклонился, поднимая за волосы обезображенную голову колдуна, — теперь я султан Гарибы. Будем знакомы, о мой венценосный брат, — и рассмеялся долгим, безумным смехом.
Халиб терпеливо дождался, когда он успокоится.
— Будем. Для начала могу я спросить твоё имя?
Мальчик пожал плечами, опустив голову.
— Моё настоящее имя мертво. Можешь звать меня Насим, это имя мне нравится. На нём лежит этакий оттенок неволи, оттенок бунтарства…
— Чего ты хочешь, Насим? — как и проигравший колдун, Халиб философии был чужд.
— Склонись передо мной, — улыбнулся мальчик. — Для начала.
Халиб тихо рассмеялся.
— С какой стати? У меня есть джины, а ты всего лишь колдун.
— Джины? Ну что ж, позови. А впрочем, — махнул рукой Насим. — Если уж мы меряемся силой, то у меня есть хумай, — и подмигнул побледневшему султану. — От брата в наследство досталась. Амани!
Темноволосая красавица шагнула к нему из тени упавшей колонны, опустилась на колени.
— Повелитель.
— Я хочу, — медленно, улыбаясь, протянул мальчик, — чтобы ты…
И, захрипев, повалился навзничь.
Амин придерживал вздрагивающее тело мальчика, положив голову себе на колени. Обагрившаяся кровью джамбия, более ненужная, лежала в стороне. Из глубокой раны в груди Насима ручейками бежала кровь, собираясь в лужицы на мраморе двора.
— Я хочу… жить, — шепнул Насим, и из обращённых в небо глаз по щекам заструились слёзы. — Амани! Я очень хочу…
И поперхнулся кровью, не договорив.
Амин молча положил затихшее тело на мраморные плиты. Поднял глаза на брата и пошёл, пошатываясь к нему. Отшвырнул попавшуюся по дороге джамбию. Сверкнув в утренних лучах, та исчезла где-то в перевёрнутой чаше фонтана.
Халиб молча смотрел на юношу, но рука султана словно сама собой легла на рукоять меча.
— Ты хотел знать, как приручить джинов? — подняв взгляд на брата, произнёс Амин. — Смотри, — и повернулся к стоящей на коленях красавице. — Амани!
Девушка подняла голову и отозвалась равнодушным, скрипучим голосом:
— Повелитель.
— Слушай моё желание, хумай, — выдохнул Амин, глядя красавице в глаза.
— Слушаю и повинуюсь, повелитель.
— Я хочу, — Амин вдохнул поглубже. Осмотрел руины вокруг, скалящихся гулей, джинов, собравшихся на крыше и колоннах чуть подальше. — Я хочу, чтобы ты была свободна.
В наступившей мёртвой тишине, казалось, было слышно, как хохочет красавица Аллат на небосклоне.
Чёрные, завораживающие глаза, не отрывающиеся от Амина, изумлённо распахнулись.
— Это всё, чего хочет повелитель? — ровным голосом уточнила хумай.
Амин посмотрел на неё в ответ. И медленно кивнул.
— Да.
Отвернувшись, девушка медленно поднялась. Выпрямилась. Расправила руки…
…Лазурная птица-желание, тяжело взмахнув крыльями, взлетела, и синее яркое небо обняло её в ответ, принимая свободную хумай…
Когда сверкающая искорка исчезла в прозрачной синеве, Амин опустил голову и обернулся к султану Яммы.
Мгновение братья смотрели друг на друга, потом Халиб громко захохотал.
А Амин, отвернувшись, опустив плечи и шатаясь, побрёл прочь. Прочь от смеющегося брата. Прочь от провожающих его взглядами джинов. Прочь от смотрящего мёртвыми глазами в небо Насима.
Красавица Аллат презрительно глядела с небес на смертного, освободившего свою удачу.
На смертного, упустившего свою удачу.
Утро
Солнце давно село, и глубокие чёрно-синие тени накрыли лес, собираясь вокруг маленького костерка у пещеры. Тихонько уютно потрескивал огонь, золотистые языки танцевали — как юная наложница Зульфия. Или непокорная, но желанная Амани. Отсветы пламени кружились вместе с тенями на стенах пещеры, взлетая ввысь, к потолку. Подобно свободной удачи-хумай.
— А с джинами что стало? — завороженно глядя на Рахима, прервал паузу юный шехзаде Карим.
Сидящий рядом и усердно делающий вид, что мастерит лук, султан Мунира Захир громко усмехнулся.
Рахим бросил на него предостерегающий взгляд. Годы не изменили беспечного шехзаде, обожавшего охоту и азартные игры больше, чем присутствие на “скучных” диванах, и после смерти старого султана некоторые глупцы решили, что уместней будет отравить или зарезать шехзаде во сне, чем позволить ему взять власть над Муниром. Но обыграть азартного Захира было не так-то просто…
С тех пор минуло десять лет, и на первый взгляд эти годы не подарили юному султану ничего, кроме бороды да парочки шехзаде. Рахим лично бы помолился Аллат за глупца, составившего своё мнение о султане по первому взгляду.
— А в саду наставника живёт большой змей, — выпалил вдруг Рошан, младший брат Карима. — Это тот самый?
— Угу, поклонись ему в следующий раз, — глянув на брата, буркнул Карим. — И попроси желание исполнить. Посмотри, что будет.
— Угу, попробуй в него камнем кинуть, — тон в тон сыну произнёс Захир, не отрывая взгляда от лука. — И посмотри, что будет.
Карим покраснел и буркнул, косясь на заулыбавшегося брата.
— Сказки это всё. Джины, если они и есть, то где-то не здесь. Я вот ни одного до сих пор не встретил.
— Со всем уважением, юный шехзаде, — улыбнулся Рахим, — ваши годы, да продлит их милосердная Аллат, не дают основания к подобным суждениям.
— Малой! — прыснув, “перевёл” Рошан.
— Что?! — вскинулся “юный шехзаде”. — От малого слышу!
Спустя некоторое время, когда Захир со скучающим видом разнял сцепившихся мальчишек и выдал каждому по подзатыльнику, Рошан, отдуваясь, пересел поближе к визирю Рахиму и ищуще заглядывая ему в глаза, жадно спросил:
— Но это же могло быть? Могло быть правдой?
— Ты что, идиот? — вклинился Карим и тут же получил ещё один подзатыльник от отца. Но и не подумал замолчать. — Кто в здравом уме отпустит хумай? И кому птица-желание будет петь по собственной воле?
— Я бы отпустил, — шепнул Рошан, опустив взгляд.
— Угу, — хмыкнул его брат. — Скажи это, когда в следующий раз будешь выпрашивать у наставника прогулку в чайхану… ай!
— Ещё раз узнаю, что сбегаете с занятий, неслухи, — проворчал Захир, опуская недоделанный лук. — Накажу на базарной площади. Как преступников.
— Рахим-паша, — после недолгой паузы — во время которой шехзаде, переглядываясь, обдумывали, насколько отец серьёзен — снова пристал к визирю Рошан. — А что стало с тем юношей? Который отпустил хумай. Куда он ушёл?
Рахим потрепал тёмные вихры шехзаде и улыбнулся.
— Он стал великим дервишем и живёт уединённо где-то среди южных гор… По крайней мере, так рассказывают.
— Он ждёт, что хумай вернётся? — воодушевился Рошан.
Рахим покачал головой, но ответить не успел.
— Хумай, — со знанием дела вставил Карим. — Никогда не возвращается.
Рошан надулся, всем видом показывая: ну и пусть не возвращается, а верить всё равно буду.
— Десятую сутру[33], Карим. Ещё раз, и отложите, пожалуйста, свиток.
— А-а-а, — затянул Карим, наследник-шехзаде. Где угодно и с кем угодно во дворце и в городе он мог бы топнуть обутой в красный сапожек ножкой и грозно приказать не отвлекать от великих дум — вроде наблюдения за жуками-бескрыльниками в саду или поиска нового пути за дворцовые стены. Но не на уроках и не наставнику. — Э-э-э, — всё больше краснея, тянул мальчик.
Наставник и так понял, что сутру он не выучил, но читать нотацию не спешил, давая возможность выкрутиться.
Мучения брата неожиданно прервал Рошан.