— Ага.
— Тогда что ты здесь делаешь? — напряжённо спросил Амин, боясь услышать ответ.
Мальчишка вытер руки об абаю и широко улыбнулся.
— А я свободна.
Амин медленно, на нетвёрдых ногах, подошёл ближе и, наклонившись, рывком обнял мальчика. И тут же отпустил.
— Сколько ты не мылся? — выдохнул он, отворачиваясь. — Я приготовлю тебе баню.
— Так лучше, о мой повелитель? — прощебетал за спиной девичий голос.
Крылатая обнажённая красавица стояла на месте мальчишки, внимательно глядя на Амина чарующими тёмными глазами.
Амин, быстро отвернувшись, пробормотал что-то про баню и попытался сбежать.
— Куда же ты, глупый смертный? — тонкие руки обвили его плечи, а огненные крылья распахнулись, заворачивая в сверкающий кокон. — Ну же, взгляни на меня.
Амин послушно открыл глаза и надтреснутым голосом спросил:
— Почему ты вернулась?
— Глупый птенчик, — проскрипела красавица. И, улыбаясь, пропела: — Я хочу быть рядом с тобой. А, раз я свободна, моё желание должно быть исполнено.
Амин зачарованно смотрел ей в глаза, и красавица, капризно вздохнув, сама потянулась к его губам.
В дверь чёрного хода бухнуло что-то тяжёлое. Потом снова — но уже тише. И застонало на два голоса.
— О-о-о, я ушибся-а-а-а!
— Слезь с меня!
— А это ты… А что это такое твёрдое… ай!
— Это моя нога!
Дверь рывком распахнулась, чудом не заехав шехзаде Кариму по носу.
— Гувейда! — потирая наливающуюся шишку на лбу, простонал мальчишка. — Осторожнее, мне же больно… Рошан, не пихайся, ты чего? О-о-о, — протянул он, вместе с братом остолбенело глядя на обнажённую красавицу — такую же прекрасную, как статуя Аллат в храме. Или даже краше.
— Ой, а кто это тут у нас? — скрипуче протянула красавица, наклоняясь. Крылья у неё за спиной взметнулись, обдавая шехзаде огненными брызгами.
— Мы-ы-ы, — вырвалось у краснеющего Карима.
Красавица вскинула брови, переводя взгляд с мальчишек на потёртый ковёр у их ног.
— Что, жёсткое приземление?
— Валид! — раздался голос наставника из дома и несколько мгновений спустя взъерошенный Амин выбежал на порог с покрывалом в руках. — Прикройся, это же дети!
Покрывало укутало красавицу с головой, и волшебным образом съёжилось вместе с уменьшившейся фигуркой.
— А это джинья, наставник? — выдохнул Рошан, восторженно глядя Амину за спину.
— Чего?! — воскликнул совсем не девичий голос, и из покрывала неожиданно вывернулся мальчишка-побережец. — Джинья? Я?!
Рошан открыл было рот… и так и не закрыл, разглядывая странного мальчика.
— Эй, как ты смеешь непочтительно разговаривать с шехзаде?! — заступился за брата Карим. — Ты вообще кто?
— Я — его друг, — важно сообщил мальчик, перебив собравшегося было ответить Амина. — Так что разговаривай со мной почтительно. Шехзаде. Этому смертному, знаешь ли, благоволят даже джины.
— Да хоть боги!.. Что?! — ахнул Карим.
— Глянь-ка, они ковром-самолётом управлять учатся, — хихикнул мальчишка, покосившись на Амина. — Малышня…
— Что?! — снова завёлся Карим. — Да мы… мы… Да мы в облаках только что летали! Вот!
— Всего-то, — фыркнул мальчик. — А чего ж спустились, летуны?
— Мы хотели узнать у наставника, — начал было Рошан, но странный мальчишка, хлопнув его по плечу, доверительно сообщил:
— Если о полёте — то это ко мне. Значит, так, птенчики, слушай сюда-а-а-а-а-а!
— Ты — мыться, — бросил Амин, отпуская покрасневшее ухо мальчика. — Вы — внутрь, — кивнул он царевичам. — Расскажете всё.
Карим с Рошаном, обменявшись удивлёнными взглядами, быстро скатали ковёр и потащили его в комнату.
— Сливы не есть! И лукум! Моё! — донёсся приглушённый крик мальчишки откуда-то из глубин дома.
— Валид! — раздался в ответ крик наставника. — Я сказал: мыться!
— Слушаюсь и повинуюсь, ха-ха, о мой повелитель.
Я Амани-хумай. Моя суть — свобода и моя судьба — исполнение желаний.
Тысячи и тысячи лет от Сотворения мира я исполняю мечты. Тысячи и тысячи лет я брожу по земле из клетки в клетку, хитрю и лукавлю, переиначиваю человеческие желания, давая им в ответ на мою неволю совсем не то, что они хотели бы.
А Создатель точно в насмешку дал мне крылья. Чтобы взмахнуть ими раз-другой, поманить небом, где мне место, где мой дом… и услышать очередное: “Амани! Я хочу, чтобы…”.
Да, мой повелитель, я слушаю и повинуюсь. И я скоро услышу, как ты будешь проклинать меня и себя за своё же желание. Потому что нет ничего, противоречивей человеческого рода, где жизнь и смерть ходят рука об руку, сплетённые нитью Манат.
“Я хочу, я хочу-хочу-хочу…”
Я ненавижу людей — сильно, страстно, почти по-человечески. И да, я думала, я их знаю.
…У моих ног — равнина. Зелёный оазис, столица султаната Мунир. Прошивающая его насквозь река. И пески жёлто-белым покрывалом — далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта сплошные пески. Ветер ревёт мне в лицо, небо брызжет синим и солнце слепит ярко-ярко.
— Амани… прошу, осторожней, — он смотрит на землю, глупец.
Я смеюсь, вплетая свой голос в музыку ветра.
— Зачем? Я отлично летаю.
В его глазах страх. Глупый птенчик, не смотри на землю. Смотри на небо.
Или на меня.
Смертные никогда не могут разобраться в своих желаниях. То, что они хотят, граничит с тем, что они боятся. Этот птенец не исключение. Но он смертный. И он единственный за тысячи и тысячи лет, кто дал мне понять, что среди людей, как среди тёмной ночи, есть звёзды. Всё ещё есть. А ещё он показал, как это на самом деле больно — быть человеком.
Мне куда проще их ненавидеть, чем жалеть.
Крылья трепещут на ветру, меняя цвет с огненного на лазурный. Очень красиво, правда, птенчик? Я очень красивая. Я желанна, да? Ты же меня хочешь?
Любить смертного больно. Очень. Амин жалуется, что его обжигают мои крылья. Он обжигает сильнее. Его желание кусается — яростно, как взбесившиеся гули. Ну и что. Любовь, оказывается, тоже полёт.
Мои ноги отрываются от скалы, и крылья натужно хлопают, разбрызгивая лазурные искры.
Я взлетаю над обрывом и протягиваю руку.
— Давай же, — ты ведь этого хочешь, я же знаю твоё желание, мой глупый птенчик.
Его рука холодная, скользкая, дрожит.
— Валид, я помню, что человеческая смерть для тебя ничего не значит…
Я смеюсь. И жду.
Последний шаг. Для него — в пропасть. Его рука вздрагивает, но я держу крепко. Его испуганный крик замирает на моих губах.
— Амани…
— Не смотри вниз.
И он смотрит только на меня. А я чувствую, как его тело становится легче, как его — как и меня — подхватывает ветер. И крылья уже не полощутся, а мерно вздымаются, ловя воздушный поток. Любовь — это тоже полёт.
Я смотрю в его глаза и вижу восхищение, человеческий восторг, чистый, почти такой, какой бывает у бессмертных, когда их мечта осуществилась.
Я улыбаюсь в ответ.
Оказывается, мы так похожи — люди и небожители…
И мы летим выше и выше, а я шепчу, подгоняя его, себя, ветер.
— Взлетай!
Я Амани-хумай. Моя суть — свобода.
И я свободна.