В их спор неожиданно вмешался Троша. Он снова сплюнул под ноги (вот дурная привычка!) и с важным видом пояснил:
— У деда Палюка нет и никогда не было никакого козла. У него, вообще, кроме коровы, никакой живности нет.
Кируш покосился на него, но промолчал. И тут Саша радостно воскликнул:
— Придумал! Ой, ребята, придумал!
— Что? Что такое? Да, говори скорей! — потребовали мы.
— Дед Палюк сторожем работает. Так? — торжествующе обвел он нас взглядом.— Вот и хорошо. Выходит, ему одному трудно. Дом-то у него без хозяина. Значит, надо помочь. Возьмем над ним шефство?
На мгновение мы даже дар речи потеряли от такого важного открытия. Верно! А мы доброго дела никак не могли найти! А оно — вот, рядом! Ай да Саша — гордость наша. Молодец! Тут все принялись кричать, перебивая друг друга.
— Точно! Возьмем шефство! Вот здорово! Правильно!
На радостях стали прыгать, толкаться. Кируш-Длиннуш в восторге так хлопнул Прошу по плечу, что тот, скривившись, присел от боли, но тут же дал Кируш у сдачи. Они сцепились и покатились по земле. Мы бросились их разнимать. В суматохе, чтобы козел на нас внезапно не напал, мы его выгнали на улицу. Почуяв свободу, он оглянулся на нас и признательно замекал. Гриша посмотрел в его сторону и снисходительно махнул рукой:
— Ладно! На первый раз отпустим. Бежим к деду Палюку. Старика надо уведомить, что мы взяли над ним шефство!
Мы не стали мешкать и ринулись со двора.
До колхозного тока от деревни, наверное, с километр, если не больше. Одним духом мы миновали деревню, обогнули бугор и, наконец, добежали до тока. У тока стоял дедушка Палюк. Он добродушно, но с удивлением посмотрел на нас.
— Ах, это вы, ребятки. А я уж думаю, не случилось ли чего? Что, тоже пришли помочь? — улыбнулся дед в жиденькую бороденку.
Мы переглянулись. Как так? Откуда он это знает? Гриша неловко откашлялся, собираясь что-то сказать. И вдруг ни с того ни с сего кто-то хихикнул. Конечно, это — Троша. Он всегда смеется, даже когда другие плачут.
— А вы откуда, дедушка Палюк, знаете, зачем мы пришли? — спросил Гриша.
— Как вам сказать,— сощурился дед.— Работает тут уже одна бригада. Мне-то что? Ладно. Увидал, как вы мчитесь и решил: неспроста явились. Ап…чхи! Чхи! — поперхнулся дед и махнул рукой в сторону крытого тока.— Вон какую пыль подняли.
— Что за бригада? — еще пуще удивились мы.
— Какая? Хе-хе, кукольная,— засмеялся дед.
Ох, уж этот дедушка Палюк! Не поймешь его, когда он всерьез говорит, когда шутит.
— Мы серьезно, дедушка Палюк,— сказал Гриша.
— И я серьезно,— ответил дед Палюк.
Лавируя между зерноочистительными машинами» мы бросились вперед. Глядим — и своим глазам не верим. Катюшин отряд вовсю орудует: кто метлой машет, кто солому охапками несет, кто просушенные семена ссыпает в кучи. Кипит работа, как в муравейнике!
Гриша-командир, увидев это, даже в лице изменился.
— Прекратить сейчас же это безобразие! — громовым голосом закричал он.— Уходите отсюда немедленно! Какое вы право имеете? Над дедушкой Палюком шефствуем мы!
— Нет уж, дудки! Мы к дедушке пришли раньше вас,— спокойно ответила Катюша.
— Нет, не вы, а мы раньше!
— Это вам, наверное, во сне приснилось… — отрезала Катюша.
От злости Гриша даже заикаться стал:
— Это ты… это ты!..— закричал он как-то не своим голосом и, сжав кулаки, вплотную подскочил к Кате. Но Катюша ничуть не испугалась его, она прямо пошла на Гришу и так неожиданно толкнула его, что он попятившись, шлепнулся на гладкую как асфальт землю.
— Полу-у-ундра-а! — крикнул Гриша, вскочив на ноги, словно футбольный мяч.— Над нами издеваются! В ата-ку-у!
И кинулся на Катюшу. А ребята — на ее бригаду. И пошла такая свалка — словно вихрь живой закрутился на току!
Мне под руку подвернулась тонкая слабенькая Маюк. Она стояла в сторонке и испуганно таращила глазенки на сражение. Я уже было дотянулся до ее косичек, но тут кто-то подставил мне ножку и толкнул в спину. Со всего маху я грохнулся оземь. От боли я так заорал, что у самого в ушах зазвенело. Хочу подняться и — не могу. Над моей головой сверкают ноги, руки, головы. Кто-то заехал мне коленкой по затылку.
Кое-как я выбрался из свалки и отполз в сторону. Смотрю, битва — в полном разгаре! Только нашим худо приходится. Девочки вооружены граблями и метелками, и так ловко ими воюют, что только прутья с треском летят. А Кируш умудрился вырвать у кого-то метлу и бешенно отбивается от наседающего противника. Крутится волчком, скачет, что-то азартно кричит. Однако, Маша Хвостикова изловчилась и больно ткнула его граблями в мягкое место. Кируш от неожиданности так резко повернулся, что, размахнувшись метлой, хлопнул по затылку Лешу, отступавшего под натиском Катюши. Взвыв от боли, тот отпрыгнул и тут же угодил головой в живот деда Палюка, спешно подошедшего к ребятам. Дед Палюк ойкнул и — осел на землю. И этот старческий стон всем показался громче раската грома.
Вмиг все застыли на месте, как вкопанные. Кируш даже позабыл закрыть рот от удивления.
Только девочки подбежали к деду Палюку и помогли ему подняться. Не растерялись.
Честно говоря, мне стало как-то не по себе. «Стыд-то какой! Вот натворили!» — мелькнула у меня мысль в голове, даже ноги отчего-то ослабли, и я, собравшись было дать деру, прирос к земле. «Что-то будет?»
Но дедушка Палюк неожиданно улыбнулся, покачал головой и, отряхиваясь от пыли и сенной трухи, проговорил:
— Эка, напасть! Как это я оступился? — и начал оглядываться по сторонам, как бы ища чего-то.— Дай, думаю, лопату возьму. Отгребу маленько. Куда я ее только задевал? И солнце — вон уж садится. Дотемна бы управиться. И домой-то пора, скоро стадо пригонят. А тут — эта лопата никудышная! Не видали ее, детки, ненароком?
Все пришло в движение. Ребята и девочки забегали, засуетились, покатились, точно горошины, во все стороны. Катюша, между тем, собственноручно вручила Грише метлу и показала кивком, где и чем ему предстоит заняться. Кируш и Леша уже яростно сметали солому. Кто ухватился за вилы, кто — за грабли, метелки. Нашлась и лопата, которую искал дед Палюк. Пыль снова поднялась столбом. Но теперь уже вместо шума битвы звучал дружный гомон, размеренный рабочий ритм. И не прошло и получаса, как работа была закончена. Под навесом лежал огромный ворох чистого зерна, на току не оставалось ни соринки, ни зернышка, так, что он стал похож на вылизанную сковороду. Солома была аккуратно уложена в скирды.
— Ай да, ребятки! — хитро улыбнулся дед Палюк.— Ай, молодцы! Вот уж спасибо, детки. Истинное слово — спасибо! Доброе дело сделали. А я уж было подумал, что вы только баловаться мастера. Выходит, ошибся…
Наша, мужская бригада, конечно, смущенно потупилась. И верно, вели мы себя недостойно. Тоже мне — шефы нашлись! Но тут Гриша взял слово:
— Это, дедушка, нечаянно вышло. А вообще мы живем дружно и учимся хорошо. И отряд наш, «тимуровский», станет единым. Вместе все будем. делать, а не порознь. Честное пионерское!
Он оглянулся на Катюшу, и она уверенно кивнула, подтверждая его слова.
— Мы, дедушка Палюк,— добавил Гриша, — решили взять над вами шефство. Согласны вы на это?
— Быть по сему! — звонко выкрикнул дед Палюк и даже вытянулся в струнку, как солдат.— Супротив доброго дела не могу идти!
Все обрадовались, закричали: «Ур-ра!». И захлопали в ладоши.
Оставив на току Прошу и Машу Хвостикову до прибытия деда Палюка, мы с песней отправились в деревню. Правда, предстояло еще потрудиться во дворе деда Палюка, но это взяли на себя девочки.
Дед Палюк весело вышагивал впереди строя, попыхивая трубкой и размахивая в такт песне руками. Обернувшись, он встретился со мной взглядом и подмигнул. И я совсем успокоился. Нет, не зря говорится, что настоящая дружба рождается добрыми делами!..
Курьез с арифметикой
Симуш и я — друзья. Где я — там и Симуш, где Симуш — там и я.
Говорят, что похожи друг на друга как две капли воды. И действительно, ростом мы одинаковы, волосы у нас обоих светлые, оба курносые, лица веснушчатые, словно посыпанные шелухой конопли. Может быть, поэтому в деревне нас зовут близнецами. И отличить друг от друга не могут. Нас это нисколько не огорчает.
И в школе мы сидим за одной партой. Вместе книги читаем, вместе едим, вместе играем, вместе смеемся. Только вот горевать вместе не можем.
А горевать приходится не редко. Особенно из-за арифметики. Не в ладах мы с ней. Если бы не было арифметики на свете, то мы, может быть, не знали бы никакого горя никогда.
И кто только выдумал ее, эту арифметику? Неужели без нее жизни на земле нет? Вот, мой прадед ни одной буквы не знает, а ничего — живет!..
Размышляя обо всем этом, я и не заметил как к нам пришел Симуш. В руках у него — футбольный мяч.
— Ну, решил заданную на дом задачу? — спросил он, еще не переступив порога.— Ответ сошелся?
— Нет, что-то не получается…
— И не старайся. Не получится. Даже Павлик-Карлик и то, говорят, еле-еле решил. Если уж отличник с трудом задачу одолел, то нам она, наверняка не по плечу. Пойдем лучше в футбол поиграем. Может быть, на свежую голову ответ сойдется…
— А если не сойдется, что мы завтра скажем Николаю Ивановичу? — пристально глянул я на Симуша.
— Скажем, что живот болел. Подумаешь! — махнул рукой Симуш.
— У обоих? спросил я.
— Нет. У тебя живот, а у меня — голова,— сказал Симуш.
— Не пойдет,— возразил я.— Пусть у тебя — живот, а у меня — голова. Ладно?
— Не все ли равно? — удивился он.
— Нет, не все равно! объяснил я.— Если только живот болит, то головой можно думать. Ты же животом задачи не решаешь?
Симуш почесал в затылке.
— Верно! — снова удивился он.— И как это я не подумал? Тогда скажу, что у меня тоже голова болела.
— Нельзя,— отрезал я.
— Почему нельзя?
— Николай Иванович не поверит. Сразу у обоих, ты что? Скажи, что у тебя с глазами случилось несчастье,— научил я его.