Когда Джош приоткрыл глаза, я уже сидела около него с любящей улыбкой на лице. Он замер, всматриваясь в меня из-под полуопущенных век, а потом его глаза расширились, и он изумленно прошептал:
— Аннабель…
Он протянул ко мне здоровую руку, словно пытаясь убедиться в моей реалистичности, а я перехватила ее и крепко сжала его ладонь своими пальцами.
— Братик! Джош… — это все, что смогла вымолвить я, потому что по его щеке резко скатилась слеза. Мой подбородок тоже начал дрожать, и все самообладание испарилось. Я опустилась на колени прямо на пол и просто обняла его, тихо плача вместе с ним.
Все в палате замерли и устремили на нас трепещущие взгляды. Один парень так расчувствовался, что тоже прослезился. Одна рука Джоша была забинтована, а другой он обнимал меня, поэтому не мог утереть влагу с лица. Мне хотелось зарыдать на всю комнату, но я изо всех сил сдерживалась. Через минуту я наконец-то смогла взять себя в руки. Встав с колен, я достала из саквояжа платок и быстро вытерла свои слезы, после чего начала осторожно стирать мокрые полосы с лица Джоша. Он тоже начал успокаиваться и смотрел на меня так взволнованно, словно не верил в мое реальное существование. Он как будто боялся моего неожиданного исчезновения, но я была абсолютно реальной, нежно вытирая его лицо и уже пытаясь изобразить ласковую улыбку.
— Как же ты так пострадал? — тихо прошептала я, стараясь придать лицу спокойный вид, — Тебе теперь надо поскорее выздоравливать!!!
Джош опустил глаза, словно почувствовав какую-то непонятную вину. Я сразу все поняла, ведь я так хорошо его знала: скорее всего, он причинил себе вред намеренно!
Мое сердце перевернулось от жалости. Мой дорогой Джош дошел до такого отчаяния??? Он желал своей смерти??? Мне стоило невероятных усилий, просто титанических, чтобы скрыть свою острую боль, поэтому я только крепче сжала его ладонь и тихо прошептала:
— Братик! Я теперь тебя ни за что не оставлю одного! Прости, что меня так давно не было! Прости!
Он коротко кивнул и еще глубже опустил голову. Он хотел скрыть вновь появившиеся слезы. Тогда я приняла бесповоротное решение: я ни за что не выйду замуж до тех пор, пока Джош не перестанет нуждаться во мне!..
Я отказалась возвращаться домой, а отправила Майка известить родителей. Я намеревалась отныне ухаживать за Джошем и днем, и ночью. Правда, чтобы мне это позволили, позже пришлось написать прошение о приеме на работу санитаркой. Джош не хотел этого и даже немного сердился на меня, но я твердо заявила, что ему не видать свободы от меня и что теперь ему придется меня выгонять силой. Он даже улыбнулся от таких слов и, похоже, начал потихоньку эмоционально восстанавливаться.
Спала я на стуле рядом с ним, хотя мне предложили комнату неподалеку. Я категорически отказывалась оставлять его даже на мгновение, если только мне не приходилось выполнять свою работу. А работы было немало! Уборка палат и коридоров, вынос и замена грязного белья, помощь больным при приеме пищи. Мне было очень трудно, ведь я не привыкла к такой тяжелой работе, но ради Джоша я готова была и на большее.
К сожалению, мы совсем не могли побыть с ним наедине, поэтому общались при помощи улыбок и крепко переплетенных пальцев рук. Джош порозовел и начал набирать вес, хотя иногда на него все же находила какая-то мрачная туча, заставляющая его хмуриться и горько вздыхать. Я переносила это с болью, но молча. Надо быть сильной! Надо быть твердой ради него!
В эти невыносимо трудные дни очень сильно меня поддержали молитвы к Господу. Теперь я понимала, почему христианство до сих пор не исчезло с лица земли: Бог был реальным, а молитвы к Нему — действенными! После молитвы я чувствовала укрепление души и даже тела. Я становилась решительнее и радостнее, ведь теперь я четко знала свою цель: служить своему дорогому брату до тех пор, пока в этом не отпадет необходимость. Если он будет нуждаться во мне всю жизнь, значит, я не выйду замуж никогда!
Вскоре в лазарет приехали родители. Мама выглядела испуганной, отец — мрачным. Но радостным было то, что Джоша выписывали продолжать лечение дома! Я очень обрадовалась и пошла собирать необходимые списки лекарств и вещей.
Добирались долго и с трудностями, но вскоре на горизонте замаячил наш провинциальный городишко, и я вздохнула с облегчением.
Дома я заявила, что теперь буду жить в комнате рядом с комнатой Джоша, чтобы помогать ему, если нужно и ночью, ведь он пока не мог передвигаться по дому самостоятельно. Отец страшно напрягся. Наверное, вспомнил, как видел нас в одной кровати, и испугался, что мы опять впадем в подобный срам. Он начал яростно мне запрещать и заявил, что Джошу наймут сиделку с медицинским образованием.
Я ответила, что объявлю голодовку, если он мне не позволит. Хорошо, что Джош не слышал нашей перепалки, иначе он бы впал в страшное огорчение. Отец упорствовал, а я отказалась и от обеда, и от ужина.
Я все время была около Джоша, помогая ему устроиться в своей комнате и восполняя все его потребности. К нему постоянно приходили посетители: то слуги, желающие поприветствовать сына хозяина, то соседи, узнавшие о его травме. Мы до сих пор с ним так и не поговорили, хотя, пожалуй, даже немного побаивались этого разговора.
Наконец, наступила первая ночь дома. Я упорно отказывалась оставлять Джоша одного, хотя у меня от усталости и голода уже кружилась голова. Я скрыла от Джоша, что устроила голодовку, иначе он бы мне этого не позволил, а я должна была во что бы то ни стало повлиять на решение отца.
Когда, наконец-то, дом полностью затих, я присела на край кровати Джоша. Он посмотрел на меня немного печальным взглядом и нервно сглотнул. Мы оба понимали, что нам пора поговорить по душам.
— Аннабель, как ты поживала? — тихо спросил Джош, немного смущенно опустив глаза.
Я даже не знала, что ему ответить. Сказать, что умирала тут от отчаяния и боли? Нет. Я не хотела этого говорить. С другой стороны, я не желала от него ничего скрывать.
— Джош, — тихо произнесла я, — мне было плохо… Но сейчас… сейчас у меня уже есть силы жить…
Он резко взглянул на меня с примесью боли и беспокойства, а потом заставил себя улыбнуться и сказал:
— Я рад. Я рад видеть, что ты в порядке…
Но потом он снова печально опустил голову. И я поняла, что его душевные раны все еще невыносимо болят. Тогда я просто опустилась на колени перед его кроватью, взяла его за руку и прижала его ладонь к своей щеке.
— Братик! Мы должны жить дальше! Пожалуйста, больше не делай с собой ничего!!!
Он изумленно посмотрел на меня и тихо прошептал:
— К-как ты узнала, что… что это я..?
Я начала плакать и умолять его:
— Джош, родненький! Дорожи своей жизнью, прошу тебя! Я поняла о твоих намерениях, как только прочла твое последнее письмо. Ты попрощался со мной через маму, и я догадалась…
Я заплакала сильнее, снова представив, что могла потерять его навсегда. Потом я поднялась с колен, взобралась на кровать и крепко, насколько позволяли его раны, обняла его.
— И, хотя мы не можем любить друг друга, как муж и жена, Джош, но мы можем по-прежнему быть друг для друга братом и сестрою. Мы можем общаться и заботиться друг о друге, мы можем вместе смеяться и делиться проблемами! Мы все еще можем это, Джош!
Я не видела его лица, но почувствовала, что он тихо плачет. Однако я ощутила, что это не слезы горя, а слезы очищения: очищения от мук, сердечных ран и разочарования.
— Да, моя любимая сестренка, — прошептал Джош мне на ухо, — я согласен всею душою любить тебя, как брат…
Потом мы замолчали и просто прижимались друг к другу, как в прошлые далекие времена.
«Я не могу выйти замуж, пока Джош сам не решит создать семью» — твердо решила я, намереваясь в ближайшее время заявить об этом Дэйву Хопкинсу.
В ту ночь я заперла дверь и просто уснула с Джошем в одной кровати. Мне уже было все равно, узнают ли об этом слуги или даже родители. Я собиралась быть рядом с Джошем, несмотря ни на что!
* * *
Так как я не ела и весь следующий день, то вечером, когда поправляла Джошу одеяло и собиралась взбить его подушки, у меня сильно закружилась голова. Я неожиданно упала на кровать, а Джош испуганно дернулся.
— Аннабель! Аннабель! — воскликнул он, теребя меня за руку. Я застонала и приоткрыла глаза. Его красивое лицо было прямо надо мной, и я вдруг резко вспомнила его нежные поцелуи и мягкость его губ. Я буквально окаменела, однако через мгновение на меня накатил ужас, и, собрав все свои силы, я присела на кровати.
«Мне нельзя вспоминать это! Нельзя!» — кричало все внутри меня, а Джош испуганно смотрел мне в спину.
— Аннабель! Ты переутомилась, ухаживая за мной! Пожалуйста, иди к себе и отдохни хорошенько… — проговорил он надрывным от беспокойства голосом.
Я тут же решительно мотнула головой и повернулась к нему.
— Нет, Джош! — ответила я твердо и взволнованно, — Я не отойду от тебя ни на шаг! Если будет нужно, я лягу просто здесь на полу, но не уйду от тебя!
Он глубоко прочувствовал мою любовь и прослезился.
— Хорошо, сестренка! — проговорил он, опуская лицо и пряча увлажнившиеся глаза, — Пусть будет, как ты хочешь…
Вечером маме удалось убедить отца, и он согласился предоставить мне комнату около Джоша, а также не стал нанимать сиделку. Я ликовала! Теперь это было мое законное место: возле Джоша! Теперь я буду рядом всегда!..
Начались обычные будни. Я приходила к Джошу рано утром и помогала ему спуститься в туалет. Сперва он немного стеснялся, но я угрожала ему, что защекочу его до смерти, если он продолжит стесняться меня, поэтому он смирился. Потом я приносила ему воду для умывания и завтрак. Он мог есть сам, но мне доставляло огромное удовольствие кормить его из ложки, поэтому он смирился и с этим тоже. Я максимально много шутила, озорничала и вела себя непринужденно, как будто нам снова было по пятнадцать лет. Джош улыбался, много смеялся, но затаенная печаль, прячущаяся в уголках его глаз, то и дело мелькала в его лице. Я видела эту печаль и все понимала. Я сама жила с подобной печалью внутри. Нам до сих пор было больно от того, что мы пережили, и, наверное, эту боль невозможно будет забыть до конца нашей жизни…