Дни, что потянулись после этого… Трудно описать. Кто-то взял широкую кисть и, обмакнув её в разные краски без разбора, теперь вел линию по выбеленной стене. Прямую и, казалось, бесконечную. Краски, намешанные в случайном порядке, то смешивались, и полоса становилась невнятной, едва ли не грязной, или вдруг проступал только один, но нестерпимо яркий цвет.
Я что-то делала в эти дни. Хотя больше всего была бы рада, если бы меня оставили в покое. Впрочем, назвать то чувство радостью, слишком громко. Но и покоя мне не давали. Конечно, Лонгвей. Его лицо было единственным в череде тех, кого я видела, четким и узнаваемым. Остальные… Черты их лиц для меня словно через запотевшее стекло проступали, едва угадываемые.
И еще время. Оно все время играло со мной. К примеру, меня куда-то приводили, усаживали, я ждала чего-то и вот слышу рядом чей-то голос. И понимаю, что в комнате уже темно, хотя казалось всего минуту назад, когда я пришла сюда, было утро. Я постоянно вздрагивала, пугаясь резких звуков. Хотя на самом деле я в очередной раз выныривала из временного провала. Благодаря им, я испытывала вялое удивление, но, как правило, оно быстро угасало, и я снова соскальзывала куда-то между секундами и целыми часами. Мне с трудом удавалась сосредоточиться на том, что мне говорили. Словно в моей голове, стоило кому-то ко мне обратиться, включался слышимый только мне зуммер. Слушая одновременно его и голоса, я с трудом улавливала, о чем мне говорили, не в силах прекратить прислушиваться к другому звуку и понимая в итоге не больше одного слова из трех. И эти слова очень быстро забывались. Будто написанные мелом на доске и тут же стертые, я не успевала их все прочесть. Это было так утомительно.
Так вот, Лонгвей. Он чаще всего был инициатором того, что со мной происходило. Он совсем не покидал меня. Что-то заставлял делать, кормил, купал, сопровождая везде и всюду. Если и исчезал, то очень ненадолго. Я не чувствовала ни печали, ни радости по этому поводу. Немного не комфортно, когда его не было. По-прежнему узнаваемым для меня оставался только он.
Самые яркие моменты, что я запомнила, только с ним происходили. Он все время тормошил меня. То обнимал, так, что я едва не задыхалась, то начинал целовать, так что голова кружилась. Говорил, просил о чем-то, уговаривал и кричал, шумел и окутывал собой, деля тишину, был таким терпеливым и нежным, как никогда. Но даже его усилия почти не задевали. Брошенный в спокойную воду камешек, несколько кругов на глади от того места, где он упал, и снова тишь.
А потом мне снова приснился тот сон. Берег и море совсем такие, как я запомнила. Самое яркое моё воспоминание за все эти дни.
Я снова шла и слушала шум волн. Камушки под моими босыми ногами все такие же красивые. Эта не каждому видимая, скрытая красота завораживала меня больше всего, наверное.
Но в этот раз бездумно любоваться, наслаждаясь только простыми действиями, почему-то не получалось. Неясная тревога не давала сосредоточиться. Я поймала себя на том, что уже не слушаю шелеста волн, не разглядываю камушки. Не меняя ритма движения, даже глаз не поднимая, я вся сосредоточилась на том, что было вокруг. Вне шагов, волн, камней. Этот мир состоял не только из узкой границы воды и суши. Было в нем что-то еще, и посмотреть, оглядеть это что-то, мне никак не хватало сил. Как ни старалась, как ни уговаривала себя, что мне это не нужно, отменить его существование одним моим не желанием было невозможно.
И мои шаги замедлились, ритм сломался, и я остановилась. Посмотрела вперед — и точно, до самого дна прочувствовала, что знаю, что там впереди. Ничего. Галечный пляж и тихо лижущие его волны. Так просто и понятно. И он никогда не исчезнет и не закончится. Только мои шаги однажды утихнут. Вот и все.
Незримое справа и слева от меня, там, куда я до сих пор ни разу не посмотрела, сразу из едва осознаваемого приобрело совсем другое значение. Словно нависло надо мной, сделав полосу пляжа совсем не такой большой и значимой, как мне казалось. Обесценив разом все, что мне так нравилось. Не потому, что это стало менее красивым или приятным, просто мир не только из этого состоял. Мой прекрасный, веющий покоем пляж — это всего лишь крошечный его кусочек. Убежище, в котором, как бы я к этому не стремилась, мне не спрятаться навечно. Хотя, наверное, я бы могла. Шагнуть вперед и больше не останавливаться. Делать вид, что ничего больше нет. Но фальшь во всем этом как перестать чувствовать? Сколько я смогу сама себя убеждать, что этого достаточно, в этом моё счастье? Одиноко брести в никуда, любуясь и наслаждаясь, как сторонний наблюдатель. Испытывать только покой, который ничто и никто не сможет больше нарушить. Я уже знала, что не смогу, не уговорю себя, не справлюсь.
Тревога стала трансформироваться в страх. Тело едва подчинялось, но я все же повернула голову и взглянула направо. Гладь воды из серо-синей светлела, становясь лазоревой, а потом тонкой полосой почти белой. Не сильные, даже не совсем волны, а колебания воды, масляными бликами, насколько хватало глаз, прижимались к берегу. Но эта полоса спокойствия относительного, примерно шагов на сто всего распространялась. А над всем этим, и мною, в том числе, возвышалась гигантская волна. Она не двигалась, хотя движение вверх я угадывала. Эта застывшая мощь теперь могла только рухнуть вниз и смести меня собой. Миг, в котором она и я застыли, вот что это было. И не трудно было догадаться, что произойдет, когда эта сила сорвется. Остановить её было нельзя. И выжить в ней тоже. Я даже не почувствую, когда смешаюсь с ней, став частью неудержимого движения вперед.
Осознав, что меня ждет, я тут же повернулась в другую сторону. Не в поисках места, куда я могла бы убежать. Это не возможно было, и к тому же я просто чувствовала, что и с другой стороны для меня нет пути.
Там галька мельчала, превращаясь в обычный песок. Примерно равные полосы, а дальше сквозь песок пробивались чахлые островки травы. Но чем дальше, тем сочнее и ярче становилась трава, в конце концов превращаясь в мягкий по виду ковер насыщенного зеленого цвета. Берег шел немного под уклон, поднимаясь по отношению ко мне.
А там, где примерно была граница равная той, что отделяла меня от волны, стояла плотная стена тумана. Белый, смешивающий между собой землю и небо, совершенно непроницаемый. Не клубы или полосы — просто белая стена. В обе стороны, насколько я могла видеть, только эта чистота и белизна.
Но едва мой взгляд коснулся белесого спокойствия, откуда-то сверху появилась неясная тень. Словно в молоко капнули краситель. Капля, разделяясь на более мелкие струи, вязко упала и как протуберанец выстрелила вдоль линии белого и зеленого. Завихряясь и расползаясь тяжами, чернота стала подкрашивать собой белое. Серея там, где смешался с краской, туман словно заклубился. И вот уже неясная тень сформировалась. Огромная, хотя я видела только верхнюю половину. Обретя вполне угадываемые очертания, тень заворочалась, казалась, еще немного, и из стены тумана выступит это нечто. То наливаясь темнотой, когда оказывалось совсем рядом от границы белой мути, то становясь едва различимой, светлея до серого самого светлого оттенка, но совсем не пропадая. Скорлупа, в которой я пряталась все это время, дала трещину. Я даже удивилась, как же не замечала её до сих пор. Что же мне выбрать?
О том, чтобы идти вперед, не могло быть и речи. Никогда уже спокойно мне не будет там. Ущербное счастье можно было бы принять, если бы не знать всего остального. Я уже не была так чиста и наивна, чтобы чувствовать спокойствие, только от того, что живу, и со мной ничего не происходит.
Но и между двумя нависшими надо мной опасностями не знала, что выбрать. И как можно было выбирать?
Одна пусть захватывающая, но с заведомо известным концом. Покорно пойти навстречу и исчезнуть. Стать частью воды. Самой крошечной. Ни на что не влияющей. Потеряться и больше никогда не ощущать себя чем-то отдельным, самостоятельным.
Другая не менее страшная и неизвестно чем грозила. Что там за туманом? Возможно ли им хотя бы дышать? То неясное, что ворочалось в нем, несет мне смерть? Или этот морок растает, не причинив мне вреда? А может быть смахнет, не заметив меня, как пушинку со своего пути, или раздавит после долгой охоты, позабавившись вдосталь?
И тут я поняла, что время вышло. Не осознавала до сих пор, но вот сейчас сразу поняла. Больше ничего не зависело от моего выбора, я упустила свой шанс, даже толком не разобравшись. Обе стихии сдвинулись навстречу друг другу. Не понимая, что я стою на их пути или напротив, стремясь первыми добраться, чтобы окончательно присвоить. Я ощутила вибрацию под ногами. Вода стала отступать, втянутая приближающейся волной. Глухой рокот, скорее ощутимый кожей, чем слышимый, накатил от стены тумана.
Я песчинка на их пути, даже что-то невыразимо более маленькое и совершенно беспомощное. Все, что мне оставалось, ждать их приближения, отсчитывая свои последние мгновения. Закрыв голову руками, я сжалась в комочек и закричала…
41 глава
Визг тормозов и инерция бросила меня вперед. Ударившись плечом, я провалилась куда-то, оказавшись стиснутой с двух сторон. И никак не могла сообразить, что происходит. Вокруг темно, оранжевый свет уличного фонаря только. Ночь сейчас или еще вечер? Я спала в машине?!
Хлопнула дверь, а потом открылась другая. Так и есть — я на заднем сидении машины! Точнее, была и упала на пол за водительское сидение. Лонгвей помог мне выбраться, едва усадил на сидение, стал осматривать, говоря словно сам с собой:
— Ударилась? Ты так кричала! Прости, что так резко затормозил. Я до смерти перепугался…
Я пыталась поймать его взгляд, но он будто не замечал этого.
— Лонгвей, — позвала я его и двинула плечами, освобождаясь от его рук. Ведь так суетиться совсем не из-за чего было, со мной все в порядке.
Он не отпустил, а напротив, стиснул пальцы, едва ли не причиняя боль. И наконец, посмотрел мне в лицо. Странное выражение. Он и правда, до этого избегал моего взгляда? Он словно удивился, а потом это выражение медленно истаяло.