[28] побольше, но у старшей сестры сейчас работали строители, а кормить их одними овощами неудобно. К тому же через несколько дней ее свекор собирался отмечать шестьдесят лет, муж решил как следует вложиться в это дело, чтобы пораньше получить положенные ему деньги. Поэтому свинью пришлось забить до намеченного срока…
– Теперь разделим ее с нашей сестрой поровну. Пусть я ее и откормила лишь до двухсот с лишним цзиней, но даже при таком раскладе делиться целой половиной – себе в убыток. Так ведь Сяоцинь же наша сестра, о каком убытке речь, здесь ведь главное родственные отношения, верно?
В ее разговоре то и дело мелькали выражения типа «наш батя», «наша сестра», произносились они настолько тепло, что создавалось ощущение, что всех нас и правда вскормили одной грудью, и теперь мы готовы отдать друг другу последний кусок.
– Верно, – машинально произнесла я.
На самом деле из того, что она говорила, меня не интересовало ничего.
Она рассказала, что народ в деревне стал жить лучше, что у людей появилась возможность подрабатывать на стороне, поэтому крестьяне, для которых само слово «деньги» несколько поколений подряд звучало как запретный плод, наконец-то воспряли духом. Ее муж зарабатывал весьма неплохо, так что в плане образа жизни она всем была довольна.
– Сама можешь убедиться, какой мы дом отгрохали – три комнаты, да еще и крыша с черепицей. Все, что могут позволить себе городские дети, да хоть бы тот же скейтборд, у нашего Чжао Кая тоже есть. В игрушках он с самого детства никакого недостатка не знал. Бывало, едва что-то попадет ему в руки, так он сразу и ломает, но папанька его всегда баловал, никогда не сердился, разве что просто скажет: мол, выходит, сынок, пару дней я вкалывал зря, в следующий раз будь поаккуратнее. Мы в детстве о такой жизни и мечтать не могли. Сейчас, когда жить стало полегче и появилась возможность побаловать детей, чего же их не побаловать, правда? Ой, сестричка, а твоя мама-директор, должно быть, уже на пенсии? А как приемный отец, все так же на месте заместителя мэра?..
С чем, с чем, а с зарядом бодрости у второй сестры был полный порядок. Заведя свою шарманку, она трещала без умолку, говорила так быстро, что мне и слова не удавалось вставить.
Я так и не сказала, что моя мама-директор уже умерла и что приемный отец не заместитель мэра, а собственно мэр и плюс к тому член провинциального комитета партии.
Говоря начистоту, из всего, что она рассказала, мне было приятно услышать лишь одно: «жизнь стала лучше»; остальное меня не интересовало.
А еще я не могла подобрать нужных слов, чтобы самой рассказать ей о чем-то.
– Чжао Цзюнь! Чжао Цзюнь, выйди сюда и захвати ручку с бумагой! – позвала вторая сестра свою дочь, то есть мою племянницу.
К нам подошла длинноногая девушка лет семнадцати. Когда она вопросительно уставилась на меня, сестра не без гордости объявила:
– Это – твоя тетя, моя родная младшая сестра, а для тебя она родная тетя! Ее отец – большой начальник, мама – известный человек, так что родственники у тебя из знатной семьи, тебе и твоему брату обеспечено большое будущее!
– Ты мне уже сто раз про это говорила, – недовольно фыркнула Чжао Цзюнь. – Самой-то не надоело? Зачем позвала? Говори уже!
Вместо того чтобы возмутиться, вторая сестра, улыбнувшись, сказала:
– Что тут, собственно, говорить? Раз уж твоя тетя сама к нам пожаловала, то для начала хоть обними ее вместо меня.
Чжао Цзюнь не по-доброму уставилась на мать.
Я поспешила разрядить обстановку:
– В следующий раз. Я уже ухожу.
Тогда вторая сестра безо всякого смущения распорядилась:
– Тогда в следующий раз. Быстро запиши домашний адрес тети, будешь писать ей письма от всех нас, а то забудет про нашу семью, и где ты потом еще такую тетю найдешь?
Я объяснила, что проживаю в кампусе, поэтому письма отправлять лучше туда. По сравнению с тем холодным приемом, который мне оказали в доме старшей сестры, вторая сестра встретила меня совершенно как родную. Но именно поэтому я чувствовала, насколько фальшива ее любовь. Мне казалось, будто я нахожусь в каком-то спектакле, где мне отведена главная роль, а сестра мне во всем подыгрывает и, чтобы как следует втянуть меня в эту игру, не жалеет сил.
Испугавшись, как бы она не озадачила меня какой-нибудь просьбой и не поставила в неловкое положение, я ясно дала понять, что мне пора уходить.
– Ну, не буду задерживать, – откликнулась она. – Ты же видела, что там у меня творится, а еще с потрохами надо разобраться…
– Конечно, возвращайся к делам, – ответила я и пошла своей дорогой, желая поскорее избавиться от этого самодеятельного спектакля.
Если бы я не приехала в Шэньсяньдин, то всех этих неприятных эпизодов можно было избежать.
Почему мне вдруг приспичило туда заявиться?
Какие-то причины должны были быть, но какие именно – я вспомнить не могла.
Когда я уже вышла на окраину деревни, то заметила стоявшего на обочине старшего племянника.
– Тетя, можно тебя проводить? – обратился ко мне этот совсем еще юный паренек.
Отказаться было неудобно, поэтому я кивнула.
Пока мы спускались с горы, он рассказал, как сперва уезд планировал сделать современное покрытие для горной дороги, а потом уже проложить удобные пути и в деревне, но деревенские, испугавшись, что позднее на ремонт в их краях не останется денег, настояли на том, чтобы сперва заасфальтировали здешние улицы. В итоге именно так и поступили, и тут уже на горную дорогу денег не хватило. Сейчас в уезде собирают необходимые средства, чтобы все-таки довести до ума и ее…
В отличие от болтовни второй сестры его словоохотливость меня не раздражала.
Остановившись, он указал в сторону поля:
– Вон там десять лет назад мы с тобой ловили вьюнов.
– Так это был ты? – Я была ошеломлена.
Вместо ответа он застенчиво улыбнулся.
– А сколько тебе лет? – спросила я.
– Следующим летом оканчиваю школу.
На мой вопрос про учебу он ответил, что учиться любит и что их сельская школа считается одной из образцовых в уезде. Он всегда входил в число лучших учеников самого сильного класса, а попавшие в сильный класс имеют все шансы поступить в вуз. Однако из-за ситуации с мамой отец не смог оплатить его учебу в университете, поэтому он решил пойти в армию, после чего надеялся поступить в военную академию…
Из всего, что я услышала во время той поездки в Шэньсяньдин, это были лучшие слова. И пускай в них сквозила безысходность, они все равно несли в себе что-то приятное.
– Тетя, ты поддерживаешь мое решение отправиться в армию? – спросил он.
– Конечно, поддерживаю. Если благодаря этому появится шанс поступить в военную академию, то нужно приложить все усилия!
– Тетя, ты уж на нас не сердись. С мамой такая ситуация, что обижаться на нее нам, нормальным людям, нельзя. Я просто испугался, что у нее начнется приступ, а отец все эти дни на взводе из-за того, что денег на стройку не хватает, переживает – раньше времени снес старый дом…
– Я не сержусь, – откликнулась я.
С этими словами я вдруг обняла его и разрыдалась.
Этот племянник, который был всего-то на два года младше меня, стал первым в моей жизни родственником, который захотел сблизиться со мной сам, по собственной инициативе. И пускай фамилия у него была не Хэ, а другая, – в конце концов, он родной сын моей несчастной старшей сестры! То, что он вызвал во мне столь живой отклик, произошло не только потому, что в детстве мы вместе ловили вьюнов. Именно в нем я увидела луч надежды – надежды на то, что следующее поколение моих родственников будет жить лучше, чем предыдущее.
На самом деле, приехав в Шэньсяньдин, я хотела лично убедиться в том, что такая возможность действительно появилась! Только удостоверившись в том, что в дальнейшем мне не придется контактировать с моими родственниками, что каждый из нас будет нормально жить своей жизнью, я могла почувствовать, что поездка завершилась как нельзя лучше.
Когда родственников чересчур много, и притом еще все они еле выживают на грани бедности, то о каких родственных чувствах с моей стороны могла идти речь? Одно лишь смятение – ведь я же не могла им помочь!
А если все они живут беззаботно и счастливо, то зачем нам, собственно, встречаться?
На самом деле в свой второй ответный визит в Шэньсяньдин я хотела точно убедиться, что впредь могу жить со спокойным сердцем. Саму меня с раннего детства сильно баловали, поэтому мне было невыносимо думать, что мои сестры несчастны.
Только сейчас я вдруг вспомнила про свою сумку. И тогда же я поняла, почему вторая сестра то и дело посматривала на нее, словно ожидала, что вот-вот я что-нибудь оттуда достану.
Я сказала Ян Хуэю, что если он захочет мне написать, то мой адрес можно взять у второй тети. Затем я вынула из сумки три конверта и попросила передать их дедушке, второй тете и отцу. В каждый из конвертов я положила ровно по три тысячи юаней. В 2002 году это были немалые деньги: говорят, за взятку в таком размере человеку грозил пятилетний срок. Деревенскую семью подобная сумма вполне могла спасти от безнадежного положения. Впрочем, самой мне тоже потребовалась изрядная решимость, чтобы взять и за просто так отдать другим людям сразу девять тысяч. Надо понимать, что в то время сама я еще не зарабатывала: все, что я тратила, принадлежало родителям. Если бы не средства, оставленные мне мамой-директором и бабушкой Юй, то при всем моем желании поделиться деньгами с родственниками я бы никак не смогла.
Я пошла на это, чтобы разорвать будущие отношения.
Я слишком боялась, что у меня появится слишком много бедных родственников. Сказать честно, боялась до ужаса.
Я не хотела признавать, что родственными узами со мной связаны все эти шэньсяньдинцы: какой-то старик, две женщины средних лет – одна не вполне нормальная, другая хитроватая, а также их отпрыски.
С помощью девяти тысяч юаней мне хотелось со спокойной совестью раз и навсегда от них откупиться!