Я твердо верила, что она была порядочной женщиной.
Она совершенно откровенно делилась со мной столькими вещами, о которых мне вовсе не следовало знать, это говорило о том, что она, не в пример мне, достаточно просто смотрела на отношения между людьми. Даже я догадывалась о том, что хозяева гостиницы хотят ей навредить, а она вплоть до последнего момента так и не поняла, что на нее донесли свои же земляки. Ну как такая недотепа могла быть коварной? Вот если бы на месте личной секретарши была она, то с ней никаких бы недоразумений не возникло. А если бы и возникло, то вмиг бы все уладилось.
«Это она, точно она! Она рассказывала, что окончила техникум, она вполне могла сдать этот экзамен…» – убеждала я себя, отходя от списка.
Впервые в жизни я всей душой страдала и молилась за другого человека…
Ли Цзюань все еще не вернулась.
Я по ней очень соскучилась и ждала встречи, словно с родной сестрой.
Благодаря переписке наши отношения стали еще крепче.
Новость о том, что я сдала экзамен, очень обрадовала господина Чжао, он даже публично меня похвалил. Чем больше в организации или на предприятии было людей, выдержавших экзамен, тем больше работников получали постоянную прописку, а это доказывало, что качество сотрудников в целом было сравнительно высоким, что, естественно, не могло не радовать руководителя.
Я сказала господину Чжао, что хочу работать в цеху. Как раз в тот момент начальница конвейера перешла на другую работу, так что такую возможность я просто не могла упустить.
У меня имелись все основания – специальность, которую я два года изучала в университете, называлась «менеджмент», экзамен, который я только что сдала, касался этой же специальности, так что я надеялась, что мне разрешат применить полученные знания на практике. Но настоящая причина крылась в том, что я никак не могла уважать своего начальника. Задумавшись на миг, господин Чжао почесал щеку и, взглянув на меня исподлобья, спросил о моих условиях.
Никаких условий я не ставила, зарплата могла оставаться прежней, при этом я готова была исполнять его поручения по делопроизводству.
Тогда он просиял и с готовностью объявил: «Конечно, конечно, молодежь должна проявлять себя как можно больше. Разве будет правильно, если я не пойду тебе навстречу?»
Так я стала старшей начальницей упаковочных конвейеров.
Всего в цехе располагалось четыре конвейерных линии, на каждой с двух сторон работало по шесть человек, при этом за каждой линией закреплялась начальница. Должность старшей начальницы приравнивалась к начальнице цеха, но девушки звали меня просто начальницей, потому что так было короче.
Когда меня впервые назвали начальницей, я как-то даже растерялась, словно неожиданно вознеслась в ранг генерала. Но вскоре я привыкла, и непривычное ощущение исчезло само собой.
Начальницы конвейерных линий работали вместе со всеми, но зарплата у них была выше. Я, в отличие от них, на линии не трудилась, но, согласно требованиям, все время проводила в цеху, проводя выборочную проверку качества и наблюдая за процессом работы, то есть была своего рода надсмотрщиком, и это меня не особо радовало.
Каждая из четырех начальниц линий в душе стремилась к повышению – было бы прекрасно, если бы никто из них не вынашивал таких мыслей, ведь думы о том, как бы заполучить место начальника, не только рождают коварные помыслы, но и провоцируют всякого рода подковерные игры, что не лучшим образом влияет на сплоченность в коллективе. Едва прежняя начальница цеха покинула свой пост, как между начальницами линий развязалась открытая борьба – каждая считала себя наиболее достойной. Более того, у каждой из кандидаток появились свои сторонники. В цеху моментально создались группировки, что лишь нагнетало обстановку. Я же, словно вырвавшийся из ниоткуда генерал Чэн Яоцзинь[58], или попросту темная лошадка, застала их врасплох, разбила их планы и стала общим врагом. Разумеется, никто не смел открыто бросить мне вызов. Пока я вела дела справедливо, они не могли не считаться с моим авторитетом.
Я не стала настаивать, чтобы меня называли начальницей цеха: раз уж просто «начальница» было короче и удобнее, то почему бы не остановиться именно на нем?
Сорок восемь девушек приехали из разных провинций, естественно, что в цеху образовались «группировки сестер» по принципу землячеств, соответственно, девушки, у которых землячек практически не обнаружилось, тосковали по родным краям. Я прекрасно понимаю чувства земляков, но я противник всякого рода группировок. Чтобы пресечь их образование, я изменила структуру управления конвейерными линиями – теперь сколько бы землячек ни трудилось на одной из линий, ими руководила девушка из другой провинции. Таким образом, психологический контроль подчиненных со стороны землячек был пресечен, а ностальгия больше не приводила к образованию нежелательных группировок.
Мой поступок вызвал неудовольствие.
Но уже следующий мой поступок его обезвредил – я предложила создать фонд взаимопомощи и первая внесла в него сразу две тысячи юаней. Начальницам линий пришлось меня поддержать, каждая из них внесла по двести-триста юаней. Всякому могут неожиданно понадобиться деньги, поэтому мое предложение получило единогласную поддержку, в итоге буквально за пару дней в фонде оказалось больше семи тысяч юаней. Правила пользования фондом устанавливались коллективно, ответственными за фонд я назначила начальниц линий, отстранившись от этого дела. Начальницы, почувствовав, что я им доверяю, тотчас встали на защиту моего авторитета.
В цеху я отнюдь не прохлаждалась.
Если какая-то из девушек пребывала не в лучшей физической форме и не справлялась с работой, я ее заменяла, давая отдохнуть. Ведь ни одна из них не стала бы отпрашиваться только потому, что у нее болит голова или повышена температура, многие неважно чувствуют себя во время менструаций, – как начальница цеха, я должна была проявлять о них заботу.
Спустя пару месяцев девушки признали меня своей. Теперь они больше не смотрели на меня как на надсмотрщика, что было хорошо, но минус такого общения состоял в том, что при панибратских отношениях возникали непредсказуемые сложности.
Как-то раз во время перерыва одна из девушек спросила, была ли у Чжао Цзылуна жена.
Совершенно очевидно, что уже сам этот вопрос звучал как дерзость – ведь Чжао Цзылун являлся кумиром господина Чжао и воплощал дух нашей фабрики; как можно было называть его супругу простецким словом «жена»?
Я сказала, что ни в романе «Троецарствие», ни в «Хрониках о трех царствах», ни в других исторических записях не встречала данных о том, что он официально был женат. Хотя некоторые комментаторы говорили, что супруга у него имелась, брать это на веру было нельзя.
– То-то и оно! Я знаю, что у Гуань Юя был сын Гуань Пин, у Чжан Фэя был сын Чжан Бао. Но про сыновей Чжао Цзылуна я не слыхала.
Кто бы мог подумать, что среди девушек окажется хоть кто-то, кто достаточно хорошо разбирается во временах Троецарствия.
Остальные тут же подхватили тему и принялись судить кто во что горазд.
– На что она намекает?
– А до тебя еще не дошло? Если у Чжао Цзылуна не было жены, то и родного сына, выходит, не было. То есть потомок Чжао Цзылуна вовсе и не его потомок, а седьмая вода на киселе?
– Что еще за потомок Чжао?
– Есть вещи… которые не принято повторять дважды, сама пораскинь мозгами!
– А… Дошло, дошло…
– Даже если у Чжао Цзылуна и был сын, а то и двое, то наверняка они пошли по следам папаши и все время проводили на поле брани. Скорее всего, они погибли, так и не успев жениться…
– Точно, именно так и случилось с сыном Гуань Юя и сыном Чжан Фэя, – в разговор вдруг снова встряла девушка, которая разбиралась в Троецарствии.
Это только подлило масла в огонь.
– Вы хотите сказать, что на генерале Чжао Цзылуне род, собственно, и пресекся?
– Они лишь хотят сказать, что…
– Что они хотят сказать?
– Хотят сказать, что потомка Чжао…
– Хватит! Запрещаю поднимать эту тему. Впредь мы больше не заводим разговоров о семействе Чжао. Начиная с завтрашнего дня предлагаю в обеденный перерыв по очереди петь песни, лучших певиц буду угощать мороженым.
Я просто не могла не пресечь таких разговоров. Не вмешайся я, даже не знаю, чем бы это закончилось. Совершенно очевидно, что как начальница я не должна была пускать это дело на самотек. Но я понимала, почему они вели себя именно так. Как человек, не обремененный семьей, я своей зарплатой была в общем-то довольна. Пока я занималась чем хотела, то не зацикливалась, какой именно должна быть моя зарплата. Однако девушки относились к деньгам совершенно иначе, за каждой стояли деревенские родственники с проблемами, которые решались только с помощью денег. Поэтому даже двести – триста юаней представлялись для них значимой суммой. На самом деле некоторым еще не исполнилось и восемнадцати. Если бы не крайняя нужда, то вряд ли бы чьи-то родители позволили своей несовершеннолетней дочери отправиться на заработки в другую провинцию. Их зарплаты по меркам Шэньчжэня не считались высокими, однако увольняться они не решались, похоже, что господин Чжао внедрил в их среду осведомителей. Поэтому если какая-то из работниц заводила разговор о желании уволиться из-за низкой зарплаты, ее успевали уволить еще до того, как у нее и правда созревало такое желание, при этом объявление об увольнении вывешивалось на воротах фабрики в назидание остальным – всем становилось понятно, что в любой момент они тоже могли оказаться у разбитого корыта.
В этом смысле я тоже побаивалась этого типа, господина Чжао.
На следующий день во время обеденного перерыва потомок Чжао, то есть господин Чжао, появился в цеху, его лицо пылало нескрываемым гневом.
Мне он приказал встать рядом с ним, а девушкам – выстроиться в четыре шеренги, по две шеренги с каждой стороны. Затем, заложив руки за спину, он принялся ходить меж четырех рядов, обращаясь к работницам с гневной речью.