– А как твои дела… с командиром Чжоу?
В ее глазах тут же заблестели слезы, и она замотала головой.
Я взяла ее руку в свою и умоляюще попросила:
– Рассказывай уже все как есть, не держи на сердце.
Она медленно повернулась ко мне и, криво улыбнувшись, печально произнесла:
– Мы с тобой, считай, сестры, мне нечего от тебя скрывать, но давай не сегодня, я… в общем, я пока не готова…
Я тут же поняла, почему она так исхудала, мне вспомнилось, как командир Чжоу приглашал нас троих на ужин, а еще как мы с Цяньцянь составляли Ли Цзюань компанию, чтобы проводить командира Чжоу, – конечно же, я понимала, что любовь не всегда, как того желают люди, перерастает в брак, что все меняется, но мое хорошее впечатление о командире Чжоу вдруг разом изменилось.
– Не хочешь, и не надо, выбрось его из головы. Мало, что ли, у нас мужиков, как по мне, так он не очень-то тебе и подходил, и вообще, он уже был женат, у него даже ребенок есть, впредь обходи таких подальше…
Успокаивая ее, мне казалось, что я рассуждаю, как какая-та деревенская баба.
– Родители, переживая, что я на чужбине буду во всем себя ущемлять, заставили меня принять от них двадцать тысяч юаней. Так что, если понадобятся деньги, ты только скажи… – резко сменила тему Ли Цзюань.
Мне тут же захотелось поделиться с нею своей радостью о том, что купленные мною акции выросли в цене. Но я вовремя опомнилась и проглотила готовые сорваться с языка слова. По сравнению с ее двадцатью тысячами у меня денег было гораздо больше. И что я ей скажу, откуда у меня такие сбережения? В моем случае объяснить это в двух-трех словах не получится.
Даже мысленно я была совершенно не готова к тому, чтобы взять и откровенно изложить ей все обстоятельства своей жизни.
И это меня удручало.
На мой взгляд, дружба предполагает равную степень откровенности. К примеру, Яо Юнь была со мною совершенно открытой, в то время как я проявляла крайнюю осмотрительность в словах и даже лгала ей. Из-за этого меня сильно мучила совесть. И сейчас, общаясь со своей лучшей и единственной на данный момент подругой Ли Цзюань, я опять-таки вместо откровенных разговоров предпочитала осторожничать, и это только усугубляло чувство вины. В тот момент я особенно остро почувствовала, что от этого шэньсяньдинского дерьма меня уже просто выворачивает наизнанку.
– Хорошо, церемониться не буду. А как там Цяньцянь? – я тоже решила сменить тему.
Ли Цзюань сказала, что трижды писала Цяньцянь, желая спросить, как у нее дела, но ни она, ни Лю Чжу ей так и не ответили. Я сказала, что тоже отправила Цяньцянь два письма и тоже не получила ответа.
– А что, если она вся растворилась в семейной жизни и материнских заботах и больше уже не приедет в Шэньчжэнь? – спросила я, сама не веря в то, что только что произнесла.
– Ты представляешь, откуда родом Лю Чжу? – спросила Ли Цзюань. – Он же из обычной хэнаньской деревни. Наша Цяньцянь не из тех, кто снова захочет вернуться в деревню, да еще и в другую провинцию.
– Она мне не раз снилась, – не без тревоги сказала я, – боюсь, как бы там у нее чего не случилось.
– Будь спокойна, наша Цяньцянь не из тех, кто будет терпеть обиды. Она не позволит другим над собой измываться, за что достойна похвалы от богини Гуаньинь[60], – ответила Ли Цзюань.
Ее слова меня насмешили.
Все-таки удивительная вещь – дружба: поскольку Цяньцянь мы считали своей сестрой, то даже прямые намеки на ее недостатки выглядели мило.
Я спросила у Ли Цзюань, хочет ли она устроиться на упаковочную фабрику, при этом я ее заверила, что смогу это устроить.
Она поинтересовалась, какая там зарплата.
Услышав ответ, она отказалась.
– Ваньчжи, – сказала она, – я работала в Шэньчжэне с семнадцати лет и знаю, что такое работать на конвейере. Усталости я не боюсь, но мне хотелось бы зарабатывать больше. К тому же, если мы окажемся в отношениях начальницы и подчиненной, разве это не скажется на нашей дружбе?
Она рассуждала вполне здраво, так что настаивать я не стала. Работницы на фабрике и правда зарабатывали не больше, чем мы, когда работали на кухне. Тех, кто уже проработал в Шэньчжэне три года, уже не устраивала такая же зарплата, как раньше.
Я сказала, что получила постоянную прописку.
Она лишь сжала мои руки в своих, вроде как поздравляя с этим событием, внешне никак не выражая, как сильно она за меня рада.
Я поинтересовалась ее планами.
Она лишь слегка улыбнулась и горько сказала:
– Хотела бы я иметь столь же четкие цели, как у тебя. Но у меня их нет. И не то что мне не хочется их иметь, просто мне их все равно не достичь, поэтому живу как живется, у всех своя судьба, и я это понимаю.
Я не знала, что на это сказать, поэтому, опустив голову, просто молчала.
Она тоже немного помолчала, а потом вдруг удрученно протянула:
– Если заработать побольше тоже считается целью, то моей следующей целью в жизни будет именно это…
На следующее утро мы отправились покупать велосипед. Во время праздничных выходных многие товары продавались со скидкой, велосипеды в том числе. На продажу выставлялись как новые, так и уже подержанные велосипеды. Мы заранее договорились, что каждая внесет ровно половину суммы. Идея приобрести велосипед принадлежала мне, как ни крути, а его наличие заметно облегчило бы жизнь нам обеим. Так что Ли Цзюань согласилась. На самом деле я главным образом пеклась о ней, моя работа находилась в двух шагах от гостиницы, каких-то десять минут, и я уже была на месте, а вот где будет работать она, пока что было неясно, поэтому с велосипедом оно в любом случае казалось удобнее. Однако уже в магазине наши мнения разошлись: я выбрала новый велосипед, а она положила глаз на уже подержанный и упиралась изо всех сил.
– Мы ведь заранее договорились? – вопрошала я.
– Мы договорились лишь о том, что просто купим велосипед, но не говорили, что не будем покупать старый.
– Это уже слишком, – несколько рассердившись, проворчала я, – разница между новым и старым всего сто с лишним юаней, к тому же мы решили, что каждый заплатит лишь половину, ты все еще в деле? Если нет, тогда давай каждая купит себе по велосипеду – я новый, а ты старый – и делу конец!
Только после этого она пошла на попятную.
Пока я выкатывала новенький, с только что накачанными шинами велосипед из магазина, она, заметив, что я по-прежнему сердита, изо всех сил старалась меня рассмешить и даже настояла на том, чтобы обратно довезти меня на багажнике.
Когда мы вернулись в гостиницу, с меня градом катил пот, поэтому я взяла тазик и пошла умываться. Вернувшись в комнату, я обнаружила на кровати несколько сотенных банкнот.
– Что происходит? – спросила я.
– Ничего, ты же не можешь платить за жилье одна, – ответила Ли Цзюань.
– Разве мы тут не временно? Хочешь сказать, мы стали друг другу настолько чужими, что должны так явно это демонстрировать?
– Как гласит старая поговорка, чтобы жить мирно, братьям следует четко разделять кошельки.
Я снова рассердилась и, вытаращившись на нее, спросила:
– Ли Цзюань, ты хочешь меня оскорбить? Как ты обо мне думаешь?
Понимая, что сказала лишнее, Ли Цзюань смущенно проговорила:
– Ваньчжи, ты не так поняла, я не хотела тебя обидеть. Но… я чувствую себя неловко, лучше, чтобы каждый платил за себя…
– Раз уж ты настаиваешь, Ли Цзюань, то мне нечего сказать. То есть теперь эти деньги мои, правильно? А со своими деньгами я могу делать все, что хочу, так?..
Я собралась их разорвать.
Но как бы я ни сердилась, этого было недостаточно, чтобы взять и решиться на такой шаг; я сделала вид, что рву деньги, ровно для того, чтобы дать ей понять – отношения между нами абсолютно равные, в них нет места подчинению. Если отношения между сестрами со временем могут меняться, то отношения между подругами раз и навсегда остаются прежними.
Мне хотелось, чтобы Ли Цзюань стала моей подругой, а не просто сестрой. Но в таком случае, вместо того чтобы во всем ждать от меня послушания, она также должна была уважать и мои чувства.
– Не смей!..
Она схватила меня в охапку; оказавшись словно в тисках, я не могла даже пошевелить руками.
– Ладно, Ваньчжи, не сердись, не сердись на свою сестрицу, сестрица была неправа, она признает свою вину! Сестрица заберет назад свои деньги, но послушай, что я скажу: мы с тобой не из богатых и приехали сюда на заработки, таким, как мы, грех рвать деньги. Вот богачи, те могут хоть сжигать свои деньги, и Всевышний, глядя на это, не разгневается, но если деньги начнем рвать мы, даже если это будут крохи, заработанные тяжким трудом, Всевышний нас непременно накажет. То, что он все видит, отнюдь не означает, что он справедлив, все эти байки про справедливость – обыкновенная ложь…
Уж не знаю почему, но затеянный мною цирк вынудил Ли Цзюань вдруг высказать свое недовольство Всевышним.
И пока я соображала над ее словами, она забрала свои деньги обратно.
– Цзюань, я же пошутила! – воскликнула я. – Ну подумай, как я могла на тебя сердиться из-за такого пустяка?
Но она резко направилась к своей кровати и ни слова ни говоря улеглась лицом кверху.
– Ну вот, теперь рассердилась ты?
Только было я направилась к ней, как она отвернулась к стене.
Когда же я притянула ее к себе, то заметила, что она плачет.
Совсем растерявшись, я тут же принялась всячески ее утешать, веселить и даже щекотать, прося у нее прощения.
В конце концов, нам обеим едва исполнилось по двадцать, вроде как и не дети, но и взрослыми нас назвать было сложно. Мы пока не научились управлять эмоциями, поэтому напоминали скорее детей.
В обед она угостила меня жареным рисом по-цзяннаньски.
Потом мы болтались по городу, и там, где позволяла дорога, катали друг друга на велосипеде. Вконец развеселившись, мы в унисон затянули старый хит «Гуляя по новому городу».