Я даже не помню, что именно ей ответила. Может, даже и вовсе промолчала. Я даже не заметила, как хозяйка вышла из комнаты. Совершенно ошарашенная, я сидела на стуле, словно меня вывели из строя, нажав на специальные точки на теле, мне хотелось снова прилечь, но я не могла даже пошевелиться. В тот момент я поняла, что означают выражения «в голове звенящая пустота» и «кровь бросилась в голову».
Я не заметила, сколько прошло времени, когда я услышала доносящееся из коридора звонкое цоканье женских каблучков и нарочитое покашливание хозяина.
Открылась дверь, и на пороге появилась Ли Цзюань. На ней было выданное в ночном клубе темно-зеленое в розовый цветочек ципао, которое выгодно подчеркивало белизну ее рук и ног. Стоило признать, что в ципао фигурка Ли Цзюань выглядела особенно стройной. Она сделала легкий макияж. Я впервые видела Ли Цзюань накрашенную, и должна сказать, что у нее это неплохо получилось: румяна и пудра добавили ее овальному личику еще больше очарования. Черные волосы пышным облаком вздымались на макушке, на щеки свисали небольшие пряди.
Красные туфли на шпильке.
Увидав красные туфли на шпильке, я в тот же миг почувствовала, как в моих жилах застыла кровь; затем горячий поток волна за волной хлынул прямо мне в лоб…
Заметив, что я ошарашена, Ли Цзюань рассмеялась.
– Вернулась? – задорно спросила она.
Она была явно навеселе.
Я холодно уставилась на нее, не удостоив ответом.
– Кто тебя рассердил? Иди ко мне, сестрица тебя обнимет, и все будет хорошо.
С этими словам она направилась ко мне, собираясь заключить в свои объятия.
Уловив запах алкоголя, я грубо оттолкнула ее двумя руками, так что она отскочила на приличное расстояние и плюхнулась на кровать.
– Я же тебе ничего не сделала, к чему выплескивать на меня весь твой гнев!
Нисколечко не рассердившись, она снова засмеялась; затем расстегнула свою сумочку и вытряхнула все ее содержимое прямо на кровать, я увидела целую кучу банкнот, а кроме того, часы с большим циферблатом, которые обычно любят носить начальники.
– Подожди-ка. Ты явно требуешь внимания, но сперва я должна закончить свои дела, – сказала она, пересчитывая деньги. В основном там были стоюаневые бумажки, которых набралось почти на тысячу.
Я молча наблюдала, как она открыла свой чемодан, вынула из его кармана кошелек, положила туда пересчитанные купюры и засунула кошелек обратно. Взяв часы, она немного ими полюбовалась и тоже спрятала их в чемодан…
Закончив все свои дела, она сняла туфли, уселась по-турецки на манер дунбэйской бабули и, массируя ступни, произнесла:
– А теперь рассказывай, кто тебя обидел, что ты так разозлилась?
– Откуда у тебя такие туфли? – в свою очередь спросила я.
– Ты вроде не пила, а задаешь такие странные вопросы. Купила, а ты думала, что украла?
– Твои красные туфли напомнили мне одну девушку.
– Какую еще девушку?
– Яо Юнь.
– Что еще за Яо Юнь?
– Девушка, которая тоже здесь жила, но в один прекрасный вечер ее забрали в полицию.
– За что? – спросила она, закатывая глаза.
– За то, что торговала собой, – злобно рявкнула я.
На самом деле я хотела сказать «за проституцию». Выпалив эти слова, я почувствовала себя ужасно виноватой и в душе уже очень раскаивалась.
– Ты вообще о чем? Это уже слишком!
Она потемнела лицом, надела тапочки, взяла тазик и, не глядя в мою сторону, направилась умываться.
– Не выходи в таком виде, – предупредила я.
– А что не так?
– Хотя макияж тебе и идет, хозяевам ты тоже кое-кого напомнишь.
– Кого на этот раз? – спросила она, даже не поворачивая голову в мою сторону.
– Всю ту же Яо Юнь.
Даже сама я уловила в своих словах оттенок осуждения.
Она поставила тазик на пол, медленно повернулась, направилась ко мне и, высокомерно посмотрев сверху вниз, спросила:
– Ты сейчас серьезно?
Ее тон стал холоднее.
Я смело встретила ее взгляд и надменно ответила вопросом на вопрос:
– Я похожа на юмористку?
Неожиданно она отвесила мне пощечину.
– Вон, – сказала я.
На какую-то секунду она впала в ступор, затем вдруг резко развернулась, наспех запихала в чемодан все свои вещи и направилась к выходу.
– Стой! – вырвалось у меня.
Она снова замерла на пороге.
– Тапочки тебе выдали в гостинице, – приказным тоном заявила я.
Она неспеша вытащила ноги из тапок.
Она вышла прямо босиком, еще и дверь за собой придержала, чтобы та не издала ни звука.
Я посмотрела на тапки у двери и разрыдалась.
Про сон можно было забыть. Стоило прикрыть глаза, как передо мной возникали красные туфли на шпильке. Наконец меня все-таки сморило, но во сне мне приснилась Яо Юнь, причем это был какой-то дурацкий сон, Яо Юнь не переставая мучила меня вопросом: «Почему? Почему?..»
Это напоминало допрос.
Ответить у меня не получалось – я онемела. Но если немые могут хотя бы мычать, я не в силах была выдавить ни звука. Похоже, я вообще потеряла голос.
Когда я очнулась, в ушах все еще продолжало звучать «почему». Только теперь этот вопрос задавала не Яо Юнь, а сама я.
И правда, почему? Почему, в конце-то концов? Ведь точно такая же ситуация произошла с Яо Юнь, и я ей тогда однозначно посочувствовала; но когда то же самое случилось с Ли Цзюань, я вдруг принялась ее осуждать?
Ведь, по сути, и Ли Цзюань, и Яо Юнь обе простые, искренние и душевные.
Неужели все потому, что Ли Цзюань – моя подруга, а Яо Юнь – обычная знакомая?
Но, с другой стороны, между друзьями должно быть больше сострадания?
Логичного объяснения я не находила.
Мне так повезло обрести почти родную сестру, и я так глупо ее потеряла – я снова осталась одна.
На следующий день мне уже не хотелось оставаться в этой комнате, которую я считала своим домом, поэтому с утра пораньше я вернулась на фабрику.
За десять с лишним дней я так и не возвращалась домой, было совершенно невыносимо смотреть на пустую кровать Ли Цзюань, делая вид, что ничего не произошло.
Как-то вечером я бесцельно бродила по тропинке у фабрики, погрузившись в свои думы.
Неожиданно я услышала пронзительный звук свистка и следом за ним крик:
– Перекройте дорогу! Это проверка!
Не успела я поднять голову, как в меня кто-то врезался – на земле сидела упавшая девушка, моя собственная голова трещала от боли. Потирая лоб, я присмотрелась повнимательнее – передо мной была не кто иная, как Ли Цзюань. На этот раз вместо ципао на ней были плотно облегающие брюки, одна из красных туфель валялась в стороне со сломанным каблуком. В конце тропинки выглядывала передняя часть полицейской машины, наверху которой под завывающий гул сирены крутился проблесковый маячок. Спиной к нам, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял полицейский.
Ли Цзюань, задрав голову, посмотрела на меня и протянула руку, чтобы я помогла ей встать. Ее движения выглядели совершенно естественно и непринужденно. Казалось, что с такой же просьбой она бы обратилась и к незнакомцу.
Я бы так не смогла.
Я тут же присела на корточки – мои движения также выглядели естественно, я действовала, не колеблясь ни секунды, и, скорее, импульсивно.
Сняв с себя туфли, я дала их ей, а заодно набросила на нее фабричную куртку. В итоге сама я осталась босиком и в короткой цветастой рубашке. Подобрав с земли ее туфли, я протянула ей руку, помогая встать.
– Я подвернула ногу, – сказала она.
Поддерживая ее под руку, я молча направилась к фабрике.
– Главное каблук не потеряй, отличные туфли, отремонтирую, и будут как новые, – снова подала голос она.
Я остановилась, оторвала каблук и закинула его куда подальше.
Уже подходя к воротам фабрики, я наконец открыла рот и произнесла:
– Возьми меня под руку.
Она послушалась.
– Опусти голову, не вступай в разговор, просто заводи меня внутрь, – снова распорядилась я.
Она так и сделала.
Я же, горько улыбнувшись вахтеру, показала сломанные туфли.
– На таких каблуках надо ходить аккуратнее, – сказал вахтер.
На фабрике имелся черный ход.
Проходя мимо мусорного бака, я зашвырнула в него туфли.
Не желая расставаться с ними, Ли Цзюань хотела было достать их обратно.
Я крепко вцепилась ей в руку и настойчиво потянула вперед.
Дойдя до черного хода, я вынула из кармана ключ и сунула ей в руку.
Она разогнула пальцы и, увидав, что это ключ, без лишних слов и без всяких эмоций вышла через дверь и, прихрамывая, направилась восвояси.
В тот вечер я без конца колебалась, возвращаться мне домой или нет.
В итоге решила не возвращаться, потому как не знала, что ей скажу, когда снова встречу ее.
В десятом часу я улеглась в постель, но поняла, что если не схожу домой, то точно не усну. Поэтому я встала и, сказав, что должна встретиться с одной из начальниц конвейера, поспешно направилась к дому. Толкнув дверь, я увидела лежавшую без сна Ли Цзюань. Она явно слышала, что я вернулась, но не шелохнулась.
Я тоже, не издавая ни единого звука, подошла к своей кровати и присела на краешек.
– Это не то, о чем ты думаешь, – вдруг произнесла она.
Она по-прежнему не шевелилась.
Выдержав паузу, я спросила:
– Тогда что это?
– Его больше нет.
Ее слова прозвучали невпопад, поэтому я не сразу поняла, что она имеет в виду.
И лишь через какое-то время она снова произнесла:
– Командир Чжоу погиб…
В один миг мне показалось, будто меня бросили в расплавленное железо, всю меня обдало жаром, после чего я, словно потеряв сознание, ощутила полную невесомость.
Я словно превратилась в железное изваяние командира Чжоу, у которого остались лишь мои уши, которыми я слышала, что говорит Ли Цзюань, – казалось, что ее слышу и я, и одновременно командир Чжоу.
Я изо всех сил ловила каждое слово Ли Цзюань, в итоге я поняла следующее: ценой собственной жизни командир Чжоу спас несколько человек от оползня, а сам остался погребенным под завалом. В деревне на попечении у его родителей остался сын. В следующем году он должен пойти в школу. Ли Цзюань надо было заработать побольше, чтобы помочь пожилым родителям командира Чжоу вырастить мальчика…