Хотя он и был мастером по части вождения, из-за сложной обстановки на дороге ехал он совсем небыстро, соблюдая осторожность.
На полпути он даже на некоторое время остановился у обочины. Пока я разминала затекшие руки и ноги, он направился чуть дальше, к месту, где росли деревья.
Сообразив, зачем он туда направился, я крикнула ему в спину:
– Не уходите так далеко, я просто отвернусь!
– Ну уж нет! – откликнулся он.
Вернувшись, он отыскал в бардачке ремень безопасности.
Попросив меня снова устроиться сзади, он пристегнул меня к себе, чтобы во время движения мои руки не так сильно немели от напряжения, к тому же так было безопаснее.
Не успели мы снова тронуться, как начался дождь. Он становился все сильнее, так что ехать дальше не представлялось возможным.
Тогда он остановился и показал на дерево. Он еще не успел раскрыть рот, как я, думая, что правильно его поняла, спрыгнула с мотоцикла и побежала к дереву. Он успел меня ухватить и закричал:
– Туда нельзя! Мы уже в горах, если в дерево ударит молния, нам не спастись.
Глянув на горный массив, он добавил:
– Укрываться в горах тоже не вариант, есть вероятность оползня. Садись спиною ко мне.
Он уселся прямо на землю, сложив ноги по-турецки, и закрыл глаза.
Я послушно последовала его примеру и, перекрикивая дождь, спросила:
– Будешь медитировать?
– Да, – ответил он, – я научился этому у тибетского друга. Переждать непогоду безопаснее всего прямо здесь, тебе не мешало бы тоже закрыть глаза, этот опыт нужно пропустить через сердце.
Я закрыла глаза.
Слева возвышались горы, справа раскинулась долина, с неба как из ведра лил дождь, под нами ручьями текла вода, вдалеке гремел гром. Вдруг на нас посыпались градины, они не переставая колотили по нашим шлемам.
Продолжая сидеть с закрытыми глазами, я протянула руку и нащупала несколько градин, по ощущениям они были размером с ноготь.
В какой-то момент мне вдруг показалось, что я растворилась в пространстве, но не до конца, я словно переживала одновременно и состояние бытия, и небытие.
Непроизвольно в моей голове возник вопрос «кто я?», он неустанно звучал снова и снова. Будто я спрашивала себя, а голос с Неба переспрашивал: «Кто ты?»
Мне невольно вспомнилось слово «судьба».
Примерно через полчаса мы снова уселись на мотоцикл. Темные тучи развеялись, выглянуло солнце. Словно умытое дождем, оно краснело свежим румянцем.
По дороге, что примыкала к поселку, было не проехать, там шел ремонт, вся поверхность была в рытвинах, тут и там виднелись кучи песка и гравия, а глубина воды на некоторых подтопленных участках составляла почти что один чи[80]. Гао Сян берег мотоцикл друга, и, чтобы не загонять его в воду, решил обогнуть один такой участок по кукурузному полю, что тянулось вдоль дороги. Непонятно, кто посадил там кукурузу, удивляло то, что все початки уже собрали, а стебли оставили гнить. Вся моя одежда уже давно промокла настолько, что ее можно было выжимать, поэтому я шлепала прямо по лужам, не подворачивая штанин.
По моей просьбе Гао Сян доставил меня прямо к спортивной площадке сельской средней школы номер один.
Когда он укатил обратно, я себя спросила: «Фан Ваньчжи, можно ли считать его твоим спасителем?»
Спортивная площадка тоже утопала в лужах, по ней в одних шортах носились мальчишки-футболисты, во все стороны летели брызги.
На веранде второго этажа тоже стояли мальчишки и девчонки, все они наблюдали за игрой, то и дело выкрикивая слова поддержки.
– Скажите Чжао Каю, что к нему приехала его тетя, – крикнула я им.
Они тут же стали его звать:
– Чжао Кай, Чжао Кай, к тебе тетя приехала!
Наши крики отвлекли игравших в футбол мальчишек, и в какой-то момент мяч покатился прямо в мою сторону.
Я изловчилась и уверенно пнула мяч, да с такой силой, что он полетел далеко ввысь, словно это был мой коронный удар.
Мой папа-мэр обожал смотреть футбол. Под его влиянием, начиная со старших классов и вплоть до университета, я как мальчишка любила играть в футбол и даже была центральным нападающим.
Увидав такое, стоявшие на площадке мальчишки, вместо того чтобы смотреть на мяч, уставились на меня, один даже поднял вверх большой палец.
Я опустила щиток на шлеме. Думаю, в тот момент я точно была похожа на бедолагу, которая только что спаслась от оползня.
– Вы правда тетя Чжао Кая? – спросил один из мальчишек.
Прикинувшись глухонемой, я ничего не ответила.
И тут я увидела идущего к площадке мальчишку, который явно кого-то искал. Узнав в нем Чжао Кая, я подняла руку. Он медленно направился ко мне.
У меня отлегло от сердца.
Слава Небесам, мой племянник был жив!
Пусть я специально приехала на это собрание, кто мог сказать, что на самом деле его мать моя сестра, а я – его тетя! Чем ближе он ко мне подходил, тем медленнее и короче становились его шаги.
Не выдержав, я прикрикнула: «Поторопись!»
Он пошел чуть быстрее, но, когда до меня оставалось три шага, вдруг остановился.
Я хотела было сказать, мол, «тетя приехала к тебе на собрание», но решила, что это будет звучать совершенно по-дурацки! Ведь у него, как-никак, были родители, при чем тут я!
Когда же я уже собралась сказать просто «я приехала», то вдруг заметила на его руке траурную повязку. Остолбенев, я не смогла произнести ни слова.
На дворе стоял февраль, а вся моя одежда мало того что промокла насквозь, так еще и была заляпана грязью, из-за этого я так продрогла, что все тело одеревенело.
Чжао Кай тоже оцепенело смотрел на меня, он выглядел испуганным и растерянным, словно не мог поверить, что я реальный человек, та самая спасительница, которую он так призывал в своем письме.
Неожиданно меня передернуло, я даже сама не поняла от чего – то ли от холода, то ли от вида траурной повязки.
Наконец племянник бросился ко мне и крепко прижался к моей груди.
– Тетя… – чуть слышно произнес он.
Будь передо мной даже чужой человек, как я могла бы его оттолкнуть, а тут речь шла о родном племяннике.
Поэтому я его обняла.
– По кому траур?
Этот вопрос прозвучал настолько ласково, что я даже не поверила, что он вылетел из моих уст.
В первый момент я подумала, что умер мой биологический отец. Эта догадка отнюдь не вызвала в моем сердце сильную скорбь, но я почувствовала сильное сожаление, поскольку еще не все успела спросить у отца и сказать ему.
Но тут, вопреки моим ожиданиям, Чжао Кай произнес:
– Мой папа… – И заплакал.
Оказывается, умер не мой отец, а его.
Я не почувствовала ни скорби, ни сожаления. Ведь об этом мужчине у меня не сложилось вообще никакого впечатления – я и видела-то его лишь издалека, сперва он стоял во дворе за разделкой мяса, потом я увидела его через окно их нового дома, он сидел, затягиваясь сигаретой, и лишь мельком глянул в мою сторону.
Как бы то ни было, умер родной отец мальчишки, который сейчас крепко прижимался к моей груди, – помимо своей воли я погладила его по голове, ведь умер его отец.
Внезапно к нам подбежал мальчик, передал мне записку и, отступив назад, испытующе уставился на меня и Чжао Кая, словно наши с ним отношения вызывали у него подозрение.
Только тогда я заметила, что в футбол уже никто не играет, – полуголые мальчишки замерли на площадке и смотрели на нас. То же самое делали и стоявшие на веранде болельщики.
Откуда ни возьмись в школу к Чжао Каю приехала тетя, которая обнимает его так, словно того только что освободили из плена, – этот факт засвидетельствовали все ученики сельской школы номер один. И такое коллективное свидетельство также превратилось в неоспоримый факт.
В тот момент время словно остановилось.
Записка была от Гао Сяна, он сообщал, что ему нужно ехать по своим делам. Предполагая, что я останусь в поселке на ночь, он заказал и оплатил мне номер в небольшой гостинице.
Я попросила Чжао Кая, чтобы он помог мне с покупкой одежды.
По дороге я спросила, как умер его отец.
Подросток оказался скупым на слова, поэтому лишь произнес: «Лучше спроси об этом у мамы или у деда».
Он снова едва не заплакал.
Впрочем, он искренне соглашался со всеми моими увещеваниями и вел себя послушно.
Он сказал, что сперва родительское собрание и правда планировали провести сегодня после обеда (вот уж не думала, что моя ложь Гао Сяну окажется правдой, это несколько успокоило мою совесть), но из-за непогоды некоторые родители и ученики не смогли добраться до школы, поэтому собрание перенесли на послезавтра.
– Тогда завтра я съезжу в Шэньсяньдин… – сказала я.
Я хотела было добавить «навещу твою маму и дедушку», но, поскольку встреча не обещала быть радостной, мои слова повисли в воздухе.
– Тетя, ты правда сможешь прийти на собрание? – спросил Чжао Кай.
– Обещаю.
– Ты устала, тебе надо отдохнуть…
Перед входом в гостиницу племянник передал мне пакеты с одеждой и лекарствами, которые помог донести, и побежал назад. Бегал он очень быстро и походил на спортсмена. Наверное, за это стоило поблагодарить моего биологического отца, который отличался высоким ростом. У всех его дочерей, включая меня, были длинные ноги. Чжао Цзюнь и Чжао Каю в этом смысле тоже повезло – длинные ноги говорили о хороших генах, которые мой отец передал своему потомству.
Когда я приняла душ, переоделась в сухое, выпила лекарство от простуды и легла в постель, мое сердце преисполнилось благодарности к Гао Сяну. Проводив меня до места, он, несмотря на все мучения, еще и позаботился о моем ночлеге. К этому часу гостиница уже наполнилась под завязку, в ней разместились или те, кто доставлял детей в школу и не смог сразу вернуться домой, или те, кто приехал на ярмарку, или те, кому надлежало уладить дела в администрации. Если бы не Гао Сян, который заранее забронировал номер, куда бы я сейчас делась?
Мне вспомнился один из лозунгов о планировании рождаемости: «Если иметь ребенка, то лучше одного». В те годы у крестьян он вызывал наибольшее отвращение, ведь с первого взгляда было ясно, что лозунг плохой! Расти ребенку одному невероятно скучно, и я это прекрасно знала. А вдруг он умрет, а другого уже родить не получится? Поэ