тому лозунг надо поменять как минимум на «лучше двух», и лучше всего, если бы родились мальчик и девочка.
Тогда и покровителей лучше иметь сразу двоих, мужчину и женщину. У покровителя-мужчины свои плюсы, у покровительницы-женщины – свои. И эти плюсы только дополняют друг друга.
Подумав об этом, я почувствовала, что на самом деле я счастливый и удачливый человек – до 2002 года счастливый, а после 2002-го – удачливый.
Что касается моих приемных родителей, то они для меня не просто покровители, ведь слово «покровитель» не передает того огромного значения, которое они сыграли в моей жизни. Они вылепили меня заново, они – мои наставники, благодаря которым я смогла переродиться. В противном случае я никогда бы не появилась перед Чжао Каем и не помогла бы Ян Хуэю осуществить его мечту пойти в армию. Среди людей, особенно в деревнях, немало случаев, когда родные братья и сестры из-за какой-нибудь ерунды становятся врагами – поводом для обоюдной ненависти может послужить даже такой непреложный закон, как материальная поддержка родителей, – после 2002 года я уже понимала, что к чему.
Невольно я задалась вопросами: почему к Чжао Каю и Ян Хуэю я отношусь по-разному?
Потому что в детстве Ян Хуэй однажды со мной поиграл? Потому что, провожая меня из Шэньсяньдина, он поговорил со мной как взрослый? Потому что он симпатичный и прилежный подросток, у которого красивый почерк? Потому что я сочувствую судьбе его мамы, то есть моей старшей сестры? Потому что его желание пойти в армию – это достойное желание?..
Надо признаться, что из-за всех перечисленных выше причин помогать ему было приятно.
Но главная причина состояла в том, что помощь Ян Хуэю была все-таки в приоритете; ведь если ко мне начнут обращаться все мои деревенские родственники, во что превратится моя жизнь?
Почему у меня нет родственных чувств?
Да потому, что я только-только начала вставать на ноги, как я могла взять на себя дополнительную ношу!
Я металась от одной мысли к другой. Думая о будущем, я словно провалилась в вязкую трясину. К счастью, на меня подействовало лекарство, и я уснула…
Шэньсяньдин преобразился за полтора года моего отсутствия.
Дороги на подъем и на спуск были полностью отремонтированы, некоторые из жителей купили минивэны и теперь курсировали между Шэньсяньдином и поселком и даже предлагали перевозки до уездного города. Перевозить приходилось и людей, и товары, работы хватало, и заработать на этом можно было не меньше, чем где-нибудь на чужбине. Да и жителям Шэньсяньдина теперь стало жить удобнее – поездка в город превратилась для них в обычную рутину.
Все дома и дворы отремонтированы, в некоторых домах надстроен второй этаж.
Теперь в деревне царила чистота, даже площадь была выложена плиткой – на ней, примостившись на низеньких табуретках, болтали вышедшие женщины с детьми – судя по всему, все они успели стать молодыми бабушками. Дети забавлялись с игрушками, причем с такими, о которых их папы и мамы в детстве не могли даже мечтать. Я приехала в Шэньсяньдин на маршрутке, за рулем которой сидел обычный крестьянин. Возможно, из-за того, что считал меня неместной, он всю дорогу пытался меня разговорить, – похоже, он считал за честь везти в своей машине жительницу Шэньчжэня.
– О, Шэньчжэнь, слышал, что раньше там была небольшая рыбацкая деревушка? Скоро и наша деревня превратится в городок, а пройдет еще несколько лет, возможно, еще и переплюнет Шэньчжэнь.
Пассажиры дружно посмеялись над ним – «ишь, губу раскатал»! Все понимали, что быстро развиваются лишь те населенные пункты, которые «обводит кружочком» ЦК.
– Разве наш уезд не является первым по борьбе с бедностью? Если за нас отвечает провинция, значит, без ЦК тут не обошлось! Значит, можно считать, что и нас обвели кружочком! – не сдавался водитель.
И он, и его пассажиры – все они отличались от тех жителей Шэньсяньдина, которых я помнила: у этих были оживленные лица, люди были не прочь поболтать и посмеяться.
Такую же живость я отметила в лицах женщин и детей на площади – в прошлые два своих приезда я ничего подобного не видела. Тогда и взрослые, и дети поголовно выглядели угрюмыми и нелюдимыми – результат изоляции от внешнего мира.
Пока я колебалась, не зная, к кому пойти в первую очередь, передо мной появился какой-то мужчина с корзиной за спиной.
– Почему-то мне кажется, что ты… ты, ну как же, ты тетя Чжао Кая? – спросил он.
Я кивнула.
– Ну надо же, не узнала меня? Вот уж не ожидал тебя увидеть! Я – муж твоей старшей сестры, пойдем скорее к нам, сперва к нам, даже не спорь!..
Если бы он сам не подошел ко мне, я никогда бы его не узнала.
Мой зять шагнул ко мне, схватил за руку и уже не отпускал до самого дома. Пока мы шли, он без умолку болтал про то, что городские власти Линьцзяна обратились к провинции с просьбой освободить от поставок зерна бедные и малоземельные деревеньки типа Шэньсяньдина, разрешить их жителям выращивать что хотят и что выгоднее, а также освободить их от налога на землю; в провинции все эти просьбы уже утвердили. Сюда уже несколько раз приезжали чаеводы из Линьцзяна, так что теперь шэньсяньдинцы вместо зерна выращивают чай. Каждый день ближе к вечеру поселковая чайная фабрика присылает на гору машину, которая забирает сырье, а расплачиваются они наличными прямо на месте, безо всяких долговых расписок…
Семья моей старшей сестры теперь жила в небольшом двухэтажном доме, во дворе была идеальная чистота.
Когда мы вместе с ее мужем зашли во двор, она как раз что-то стирала.
После нескольких дней жуткой непогоды сияло ясное солнце и дул легкий ветерок – идеальное время для стирки.
– Глянь-ка, кто к нам приехал! – обратился к ней муж.
Сестра медленно поднялась с табуретки, отряхнула с рук пену и, оглядев меня с ног до головы, повернулась к мужу.
– Кто это?
– Это же твоя младшая сестра, – посмеиваясь, произнес он.
Кровное родство – это и впрямь непостижимая сила. Хотя я еще никогда в жизни не называла этого мужчину зятем, в душе я уже начала принимать этот факт, поскольку не было никаких сомнений в том, что Хэ Сяоцинь являлась моей старшей сестрой – в тот момент моя психика была как у больного раком, который сперва инстинктивно отказывается принять сей факт, но после целой серии анализов ему приходится смириться со своей судьбой.
Хэ Сяоцинь – нет, лучше сказать, моя старшая сестра, – не отводя от меня глаз, шаг за шагом подходила все ближе.
Мне хотелось отступить назад, я никогда не находилась с душевнобольными настолько близко, поэтому такая реакция была естественной.
Но находившийся позади меня зять, наоборот, чуть подтолкнул меня вперед, поэтому я невольно сделала пару шагов вперед и оказалась аккурат перед лицом моей старшей сестры.
В ту секунду, когда я совсем было растерялась, сестра обняла меня, прямо как Чжао Кай. Строго говоря, это нельзя было назвать объятием – поскольку руки у нее были мокрые, она лишь аккуратно прижала меня к себе; при этом подбородок она положила мне на плечо. И хотя она обнимала меня не так, как это делал Чжао Кай, но поскольку оба состояли со мной в кровном родстве, в их объятиях я почувствовала какую-то особую близость.
Факты – упрямая вещь.
Как только факт становится фактом, людям зачастую приходится руководствоваться только им; причем это одинаково относится как к рациональным, так и к эмоциональным личностям.
– Фан Ваньчжи, спасибо тебе, – тихо произнесла сестра.
Ее слова меня сильно озадачили.
Я пришла в ее дом, приняла ее объятия, казалось бы, этого было достаточно, чтобы понять, что я признаю ее как сестру, но она вместо того, чтобы назвать меня сестренкой, назвала «Фан Ваньчжи» – странное дело!
– Она сказала это осознанно, – тихонько пояснил мне зять.
Его слова и вовсе сбили меня с толку.
– Ну, хорошо, – снова обратился он к моей старшей сестре, – обняла, и хорошо, значит, пусть заходит в дом.
Сестра выпустила меня из объятий, зять снял с меня рюкзак – рюкзак я тоже купила в волостном поселке.
– Ничего себе, какой тяжелый, – произнес он.
– Там мокрая одежда, я вчера попала под дождь, а в гостинице не было места, чтобы ее просушить, решила сделать это здесь, – ответила я.
Старшая сестра схватила рюкзак, молча открыла его, выгрузила в таз всю мою одежду, включая обувь, и снова уселась за стирку.
– Я пока покажу твоей сестре наш дом, – обратился к ней зять.
Сестра лишь гукнула и, даже не глядя в нашу сторону, занялась стиркой.
Снаружи дом выглядел вполне симпатично – до подоконника первого этажа стену украшала керамическая плитка. Внутри, за исключением спальни, побеленной известкой, в помещениях оставались голые цементные стены. В некоторых комнатах стояли лишь один-два предмета старой мебели; в некоторых валялся сельхозинвентарь, некоторые и вовсе пустовали. Только от спальни веяло какой-то жизнью – кровать пусть уже и почернела от старости, но зато была застелена свежим бельем. Мой взгляд привлекла стена, на которой висело зеркало и фотографии в рамках, среди них сразу бросались в глаза цветные фото Ян Хуэя в военной форме, самая большая из них была размером в целый чи[81].
Зять признался, что, когда он отважился на строительство двухэтажного дома, все его помыслы были связаны с сыном.
– Думал, вот придет пора сыну жениться, и у него дом новый будет, а его и правда взяли в армию… Хотя сестра тебя поблагодарила, я тоже хочу сказать спасибо. Те пять тысяч оказались для нас настоящим спасением… Как только сын начал служить, с нас свалились все заботы, да и со здоровьем у твоей сестры стало гораздо лучше, она даже чай подрядилась собирать, причем работает на удивление шустро… То, что у нас ремонт пока не завершен, так это ничего, решили пока подкопить пару лет деньжат. За год накопить двадцать тысяч – не проблема, но ведь за два года это уже будет сорок тысяч? А за три – шестьдесят? Жизнь – такая штука, что когда есть свободные деньги, то оно как-то на душе спокойнее. А что касается тех пяти тысяч, то мы с твоей сестрой считаем, что их нужно вернуть…