Лю Чжу взяли под стражу.
Я спросила, как быть с ребенком.
Полицейские просили не беспокоиться, сказав, что заботу о нем они возьмут на себя.
Когда я уже направлялась на выход, то увидела женщину-полицейского, которая, держа на руках обернутого в полотенце ребенка, направлялась в один из кабинетов.
– Ребенка брать не собираешься? – равнодушно спросила она.
– Это не мой.
Тут из окошка высунулся бравший у меня показания полицейский и пояснил:
– Ребенок к ней отношения не имеет, мы ее отпускаем, пусть идет.
Представляю, что испытывал при этом бедный малыш.
Когда я примчалась в больницу, Цзюань уже определили в реанимацию, Цяньцянь куда-то исчезла.
Я спросила о состоянии Цзюань.
Одна из медсестер мне ответила:
– Кто может знать, что будет, она же в реанимации. Нужно ждать.
Из моих глаз вдруг ручьем хлынули слезы. Схватив медсестру за руку, я принялась ее умолять:
– Прошу вас, сделайте все, что можете!
Та, высвобождая руку, произнесла:
– Это не ко мне, я всего лишь медсестра. Не волнуйтесь, врачи сделают все, что в их силах… Кем она вам приходится?
– Подругой, моей лучшей подругой…
Я не могла сдержать слез.
– Не плачьте, не плачьте…
Сестра подозвала другую медсестру, постарше и, показывая на меня, произнесла:
– Они подруги.
Сказав это, она поспешно удалилась.
Медсестра поинтересовалась, почему к Цзюань еще не пришли родственники.
Я объяснила, что в Шэньчжэне у Цзюань, кроме меня, никого нет, так что меня вполне можно считать ее родственницей.
На какой-то момент она задумалась, после чего спросила:
– А вы можете подписать согласие на медицинское вмешательство? Вы же понимаете, что в этом случае врачам будет проще оказать помощь?
Я поняла, что она имеет в виду. Раздумывать и медлить было нельзя, поэтому я тотчас расписалась.
– Есть кое-что еще более важное, – продолжала медсестра, – необходимо внести залог в размере двадцати тысяч…
– Прямо сейчас? Но я не брала с собой денег…
– Лучше всего сделать это сегодня, поспешите, пожалуйста. Я сегодня на дежурстве, как придете, сразу найдите меня. Поторопитесь!..
С этими словами она поспешно удалилась.
Я поймала такси и, доехав до нашего супермаркета, попросила водителя подождать; забежав в магазин, первым делом я нашла матерчатую сумку и высыпала в нее из служившего кассой выдвижного ящичка все деньги; на самом деле делать это было отнюдь необязательно, но я совершенно растерялась и действовала машинально.
В моей голове крутилась одна-единственная мысль – от денег напрямую зависит жизнь Цзюань, поэтому чем больше я их соберу, тем лучше.
На всех пара́х я устремилась наверх в спальню, отыскала там все свои сберкнижки, отпихнула пытавшегося ластиться Малыша, в два прыжка спустилась вниз и прыгнула обратно в такси.
Один из банков уже закрылся.
Во втором рабочий день тоже подходил к концу, поэтому выдать там деньги мне не могли – все они находились в кассе, а компьютеры уже выключили. Выслушав мою историю и войдя в положение, служащие позвонили еще в один банк и попросили мне помочь.
В третьем банке я наконец сняла свои тридцать тысяч. На тот момент это были все доступные в банке деньги, которые еще не успели убрать в кассу; и все их оставили для меня.
Денег, которые я до этого сгребла в сумку, мне едва хватило, чтобы оплатить такси.
В больничной кассе сказали буквально следующее: «Лучше сразу внести тридцать тысяч, к чему десять тысяч оставлять на потом? Все равно придется лежать в больнице. Причем никто не знает, как долго, поэтому вашим родственникам нужно как можно быстрее собрать средства».
Я отдала тридцать тысяч и спросила, сколько примерно потребуется еще.
Мне сказали, что минимум десять тысяч.
Ли Цзюань все еще находилась в реанимации.
В полной растерянности я пошла туда и в полном одиночестве уселась в коридоре на скамейку. Пережив сильнейший стресс, я разом обессилела.
Свернувшись калачиком, я незаметно для себя провалилась в сон и проснулась, лишь когда в реанимацию привезли еще кого-то. Я увидела сразу нескольких человек: двое женщин, судя по всему, мать и дочь, обнявшись, плакали, остальные напряженно уставились на дверь реанимации.
Я тут же соскочила со скамейки и попыталась прорваться внутрь, но дверь изнутри уже закрыли.
– Ты что творишь?! – злобно прикрикнул на меня один из мужчин.
– Я… моя подруга тоже там, я хотела узнать…
Не успела я договорить, как на меня принялась кричать еще какая-то женщина лет за тридцать:
– Ты больная? Какая еще подруга? А ну пошла отсюда, ходят тут всякие!..
Я не знала, что и сказать. В этот момент мимо проходила медсестра, я бросилась с расспросами к ней.
Та, прямо на ходу, ответила: «Я ничего не знаю, спросите на посту… Кто из вас родственник? Подпишите соглашение…»
Медсестру тут же окружили те самые родственники.
– Имя Ли Цзюань, верно? Ножевое ранение? Удалили левую почку, операция прошла успешно, опасности для жизни, скорее всего, нет, но она еще не отошла от наркоза, приходите завтра…
Когда сквозь отверстие в справочном окошке я наконец услышала вердикт, меня одновременно обуяли горе и радость, я снова залилась слезами. К несчастью, у Ли Цзюань теперь осталась лишь одна почка, но радовало то, что ее жизни уже ничто не угрожает.
Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент снова вышла медсестра. Увидав, что я по-прежнему в коридоре, она задержала шаг и спросила:
– Кем вам приходится Ли Цзюань?
– Старшей сестрой.
– Ваши родители в другой провинции?
Я кивнула.
– Девушка, идите домой, – принялась уговаривать она, – даже если вы просидите до рассвета, вашей сестре будет все равно…
К тому времени уже перевалило за полночь, машину было не поймать, поэтому я вернулась в наш магазинчик пешком.
Едва я включила свет и заперла за собой дверь, ко мне тут же подбежал Малыш и, мяукая, стал тереться о ноги. Я вдруг осознала, что с момента происшествия совсем забыла о его существовании. Оказалось, что в миске нет ни еды, ни воды, поэтому я быстро насыпала ему корм, налила воду, убрала туалетный лоток. Я едва добралась до постели и рухнула замертво – у меня было ощущение, что я взобралась на вершину горы, из меня словно вынули все кости, я даже не могла пошевелиться.
Я лежала и думала: если сложить все наши с Цзюань деньги, то выйдет примерно семьдесят-восемьдесят тысяч, если этих средств на лечение все равно не хватит, придется продать супермаркет и в крайнем случае начать все с нуля. Когда вы молоды, бояться нечего. Если же и этих денег не хватит, тогда сколько-то придется занять.
К Гао Сяну мне обращаться не хотелось – среди работников искусства фотографы, наверное, самые бедные. Хорошо еще, что он работал в госучреждении и получал фиксированную зарплату, кроме того, у него были крохотные студии в Шанхае и Шэньчжэне, которые обеспечивали дополнительный доход. В противном случае только на продаже своих работ ему было бы сложно прокормить даже себя. Более того, в его помощи также нуждались пожилая мать и двоюродный младший брат, у которого после увольнения так и не появилось стабильной работы.
До того как я в него влюбилась, ни о каких прагматических вещах я не задумывалась. Ну а когда мы уже влюбились друг в друга, нам обоим пришлось довольствоваться малым.
Чжан Цзягуй, или братец Чжан, уехал в Шэньсяньдин – он был сильно привязан к родным местам. Перед отъездом он рассказал, что жители деревни попросили его выступить спонсором какого-то амбициозного проекта, поэтому ему требовалось все хорошенько обдумать на месте, чтобы не выбросить деньги на ветер.
– В Шэньчжэне я всего лишь обычный частник, а в Шэньсяньдине на меня смотрят как на крупного предпринимателя, как на человека, которому первому удалось разбогатеть. Земляки просят помочь, как их не подпитать? Еще неизвестно, вернусь ли я когда-нибудь потом в Шэньсяньдин. Но ты, Ваньчжи, запомни: будет лучше, если в Шэньсяньдине никто не узнает, что у тебя и Ли Цзюань есть свой супермаркет. Если кто-то пронюхает, что будешь делать, когда и тебя попросят стать спонсором? Давать мало – неудобно, а дать много ты не сможешь. Если и вовсе откажешься, то косых взглядов не избежать. Поэтому лучше всего говори, что в Шэньчжэне ты просто где-то подрабатываешь. И даже не смей беспокоиться по этому поводу, нечего терпеть лишения только ради того, чтобы сохранить лицо. Для таких, как мы, которые ищут заработка на чужбине, сохранение лица – это последнее, о чем стоит думать…
Его слова были горькими, но справедливыми. И будь он сейчас в Шэньчжэне, просить у него деньги я бы не стала.
В самом крайнем случае я могла обратиться лишь к одному человеку – это к моему папе-мэру.
Спасибо Небесам за то, что вместо Шэньсяньдина я вдруг оказалась в его семье. Думаю, таких случаев было не больше, чем один на миллион. Другими словами, среди миллиарда с лишним китайцев таких, как я, могло оказаться лишь тысяча с лишним человек! Вот это везение! Не будь у меня мамы-директора или папы-мэра, скорее всего, я бы уже вышла замуж за шэньсяньдинца и родила еще одного шэньсяньдинца. Мой муж, возможно, был бы похож на мужа моей старшей сестры или даже на мужа второй сестры. Сама я тоже во многом могла стать похожей на вторую сестру. Если же такой вариант меня бы не устроил, я, как и старшая сестра, сошла бы с ума…
Выключив свет и преисполнившись чувством свалившейся на меня удачи, я обняла Малыша и заснула.
На следующий день первое, что я сделала с утра пораньше, – это позвонила приемному отцу. С тех пор как появились мобильники, разговаривать с ним стало гораздо удобнее, поскольку по долгу службы он всегда должен был оставаться на связи. Я застала отца за чисткой зубов, поэтому он обещал мне перезвонить.
– С этой Ли Цзюань, о которой идет речь, ты вместе живешь под одной крышей? Папе же нужно иметь представление, насколько вы близки. Да не плачь, мало ли что случается с друзьями… не спеши, не спеши, выкладывай все по порядку… – шаг за шагом прощупывал почву отец.