– Завтра же пойду искать работу, и твоя помощь мне не нужна, – ответила я и перевернулась на другой бок.
Он хотел было меня обнять, но я его оттолкнула.
Я плакала из-за своей «совокупности социальных отношений», а также из-за того, что люди – это животные, которые весьма избирательно плетут свои социальные сети. Что касается передряги, в которую угодил начальник Ли, то Сян об этом знал – как и брат Чжан, он тоже считал, что хорошие друзья – это судьба, и что просто так друзьями не бросаются. Это говорило о том, что отношения с начальником Ли он строил по-людски. Вместе с тем ему было сложно принять подарок судьбы в лице моей второй сестры, которая вдруг стала ему свояченицей.
Но примерив эту ситуацию на себя, я его поняла и простила.
В конце концов, все мы прежде всего люди, поэтому следует быть терпимее как к другим, так и к себе.
Я всюду разослала свое резюме и дней пять колесила по всему Шанхаю, изо всех сил стараясь себя предлагать. Именно так – чтобы жить дальше, я безо всяких учителей научилась себя предлагать, причем делала это прекрасно и безо всякого пиара.
Оказывается, много чего в жизни можно освоить самостоятельно. Осознав это, я больше не чувствовала себя неполноценной из-за недополученного образования. Думаю, мои способности к самопрезентации никакого отношения к генам не имели, мои родные родители уж точно не передали бы мне этого качества. Очевидно, оно было приобретенным, с другой стороны, ни мои приемные родители, ни муж, ни Ли Цзюань, ни брат Чжан не могли похвастаться тем же – как же я этому научилась? Меня это удивляло и радовало – хоть какой-то талант лучше, чем ничего.
Наконец я нашла весьма достойную работу – устроилась сотрудницей в отдел кадров инвестиционной компании «Миндэ». Эта компания была открыта тайваньцами, говорили, что ее боссу уже за семьдесят, но он продолжал разъезжать между Тайванем и Шанхаем, оставаясь председателем правления многочисленных дочерних компаний. Название шанхайского филиала «Миндэ», очевидно, было сокращением от известного четырехслога «Дамин миндэ», который означал «Проявлять высшую добродетель».
На собеседовании мои ответы всем понравились – один из интервьюеров даже мне шепнул, мол, можешь сегодня спать спокойно.
Однако, когда в указанный день я с извещением о приеме на работу явилась в компанию, ситуация изменилась – какой-то незнакомый мужчина сказал, что я могу работать лишь администратором в вестибюле, а на место, куда метила я, уже взяли более подходящую кандидатуру. Таким образом, у меня осталось два варианта: либо искать другую работу, либо стать администратором.
Мое настроение упало.
– На зарплату это не повлияет, – сказал мужчина.
Тогда я решила остаться – компания располагалась недалеко от дома, можно сказать, в шаговой доступности, полчаса пешком. К тому же зарплата меня вполне устраивала. Компания располагалась в старом особняке европейского типа, вестибюль, в котором мне надлежало работать, выглядел вполне уютно, однако моя работа была монотонна и однообразна – я просто сидела с прямой осанкой за стойкой регистрации, при этом мне не разрешалось ни читать, ни тем более дремать. При появлении работника мне следовало попросить его показать пропуск. Если же приходил кто-то из клиентов, мне следовало улыбнуться, спросить о цели визита, узнать, нужно ли записать его на прием, и любезно попросить его зарегистрироваться.
Прямо за моей спиной висела огромная фотография – на ней был изображен пожилой тибетский монах с непокрытой головой, который, опираясь на посох, брел по снегу. По обе стороны от него шли штук семь собак, на вид совершенно диких. Две из них, одна слева, другая справа, задрав морды, смотрели на монаха. Явно, что он шел откуда-то издалека: следы позади были частыми и неровными, это говорило о том, что путник еле-еле держится на ногах. На руке, которой он опирался на посох, выпирали суставы и вздувались вены, казалось, она высохла до костей, и теперь ее покрывала лишь тонкая сухая кожа. Судя по откинутому назад подолу бордовой монашеской рясы, дул сильный ветер – торчавшие из-под снега корявые стебли полыни пригнулись в одну сторону. Лица монаха было не разглядеть.
Это была увеличенная версия фотографии Сяна, она встречалась мне в его портфолио.
Сидя за стойкой администратора на фоне фотоработы собственного мужа, я чувствовала себя очень странно, но, вероятно, не менее странно, чем когда Сяну приходилось называть мою сестру второй сестрой.
Передо мной двигались лишь два объекта – большой каменный шар с многослойной ажурной резьбой и женщина средних лет. Шар располагался на каменной колонне, из ее вершины непрерывным потоком извергалась вода, благодаря чему шар безостановочно вращался. Из-за этого у меня постоянно кружилась голова. Люди поистине странные существа, их взгляд невольно тянется туда, куда смотреть неприятно.
Что касается женщины, ее фамилия была У, я называла ее сестрицей У, она происходила из района к северу от реки Хуайхэ в провинции Цзянсу. Сестрица У работала уборщицей и отвечала за чистоту в коридорах, туалетах и холлах на всех трех этажах здания. В поле моего зрения она попадала лишь после десяти утра, когда уже уставала. Только благодаря ее появлению в холле мой взгляд наконец переключался с шара на нее. Покончив с утренней уборкой, после обеда сестрица У отправлялась помогать на кухню.
От завхоза я получила секретное задание – каждый день на специальном бланке оценивать работу уборщицы как хорошую, среднюю или плохую. От того, в каком столбце располагалась моя галочка, зависела ее ежемесячная премия.
Такого рода миссия была мне неприятна, и поначалу я от этого дела отказалась. Однако, будучи моей непосредственной начальницей, завхоз заявила: «Ты не можешь от этого отказаться, поскольку мы оказываем тебе доверие. Ведь только ты можешь наблюдать, как эта женщина убирает в холле».
Поэтому каждый день я ставила галочку в колонке «хорошо».
Когда сестрица У доходила со своей шваброй до стойки администратора, то всякий раз, облокотившись на нее, переводила дух. В такие минуты я всегда заводила с ней разговор. Для меня это являлось своего рода подзарядкой, прогоняло сонливость и поддерживало необходимый рабочий настрой.
Сестрица У тоже была не прочь поболтать.
У нее имелось очень много претензий к шанхайцам, поскольку раньше те слишком уж презрительно относились к ее землякам.
По ее словам, больше всего она остерегалась протирать стеклянные стеллажи у лифта – в них располагались фарфоровые вазы с синим узором, которые босс приобрел на аукционе в Гонконге, каждая из этих антикварных ваз стоила более двух-трех миллионов гонконгских долларов. Всякий раз протирая там пыль, сестрица У чувствовала, как ее душа уходит в пятки от страха.
Как-то раз я спросила:
– Раз это антиквариат, почему бы для него не найти более подходящее место, а не выставлять на всеобщее обозрение?
– Что взять с капиталистов, им лишь бы похвастаться! – сказала она.
Я никогда не обсуждала с Сяном дела на своей работе из-за минимума информации. За три с лишним месяца я ни разу не видела босса, так что рассказывать мне было в общем-то не о чем.
Однако как-то вечером я все же не выдержала и спросила, что именно Сян хотел выразить той своей фотографией.
– Тебя интересует основная тема произведения, о чем так любят спрашивать в школе? – ответил он вопросом на вопрос.
– Можно сказать и так.
– Будь то фотография, живопись, скульптура или музыка, любое произведение может такую тему иметь, а может и не иметь.
– Ну у тебя наверняка были какие-то мысли, когда ты делал это фото?
– Правда, не было, я просто сделал снимок сверху. Это уже потом я придумал ему название «Попутчики», но в итоге сам от него и отказался. Но поскольку у каждой работы должно быть название, при публикации в журнале я озаглавил его «Без названия».
Мне показалось, что это лучше, чем «Попутчики», – ведь и так понятно, что речь идет о собаках, причем о диких, так что слово «попутчики» тут было бы лишним.
А вот Сян считал с точностью до наоборот, что «Попутчики» более чем уместно. Однако такое название слишком прямолинейно, поэтому подавляет у зрителей другие мысли, ограничивая полет фантазии.
В тот вечер Сян немного выпил с друзьями, поэтому был в приподнятом настроении и, пользуясь случаем, решил высказаться по полной, слова лились из него рекой.
Он поведал, что так называемая жизнь – это всего лишь путешествие во времени, у кого-то оно длинное, у кого-то – короткое. Никто не хочет путешествовать по жизни в одиночку, поэтому в душе каждый нуждается в попутчиках. Причем в попутчиках могут оказаться не только люди, но и собаки, пусть даже и дикие. Еще он сказал, что хотя в мире людей совершенно точно нет ангелов, зато совершенно точно есть хорошие люди. Конечно же, человек не может строить свои социальные отношения только с хорошими людьми, это нереально. Некоторые люди хуже бродячих собак, но даже они могут сформировать свою совокупность общественных отношений. Однако эта совокупность не может быть жесткой. К тому же зачастую злодеи надевают на себя маски хороших людей и строят общественные отношения с хорошими людьми. Так что человеческая жизнь – это череда прогулок с разного рода спутниками…
– Тогда выходит, что я в твоих глазах тоже спутник? – возмутилась я.
– Разумеется. Мы оба спутники, которые делят горести и радости пути, никогда не оставляя друг друга. Прямо как песне: «У тебя есть я, у меня есть ты». И поскольку мы есть друг у друга, наше путешествие по жизни будет увлекательным.
– А не будет ли трагической концовка у того, у кого в попутчиках дикая собака? Ведь когда человек устанет, его попросту съедят?
– Такого не бывает, чтобы всю жизнь человека сопровождали лишь дикие собаки. Однако есть вероятность, что в какой-то из отрезков жизни путником может быть и дикая собака. Разумеется, это опасно, но если ты внимательно посмотришь на фото, то увидишь, с какой теплотой смотрят на монаха эти собаки, неужели не видно, что они его подбадривают? Неужели не видно, что они его защищают? Как этот, казалось бы, старый тщедушный монах, которого в любую секунду могло сдуть ветром, смог установить отношения с дикими собаками? Именно это меня тогда потрясло и растрогало одновременно…