19
Наступила суббота 24 октября 2020 года – я уже отпраздновала свой тридцать восьмой день рождения, а заодно в тридцать восьмой раз весело отметила День образования КНР и Праздник середины осени. Ощущение счастья от этих праздников и от своего дня рождения не покидало меня лет с трех-четырех.
Думаю, что все праздники также включены в «совокупность социальных отношений», различие лишь в том, что люди разных стран и национальностей отмечают разные праздники.
И все-таки я вот-вот должна была умереть.
Говоря другими словами, я могла протянуть самое большее еще несколько лет или же самое меньшее – несколько месяцев.
И вполне возможно, что до окончания 2020 года я могла и не дожить.
Несмотря на это, из-за моего тридцать восьмого дня рождения и двух названых выше праздников я ощущала себя очень счастливой, и мое чувство вполне можно было назвать жизнерадостностью. Родственники и друзья старались изо всех сил, поэтому и я изо всех сил старалась вызвать у себя самое хорошее настроение и прекрасное душевное состояние. И надо сказать, что я реально могла настроить себя на самое хорошее и прекрасное. И пока мои родственники и друзья, горюя, веселились, я, словно забыв обо всем на свете, отрывалась по полной и с открытым сердцем принимала как их веселье, так и вызванный в себе самый хороший и прекрасный настрой. И эта способность управлять своими чувствами меня по-настоящему окрыляла.
Когда я была маленькой, приемные родители как-то раз сводили меня на Пекинскую оперу – как она называлась и про что была, я уж и не припомню, но в памяти запечатлелся отрывок из песни дряхлого старичка, который казалось, еле держался на ногах:
Стукнуло мне уже семьдесят восемь,
Усох, как былинка у пыльной тропы,
Минуют осенние праздники,
Знать не знаю, переживу ли будущий год…
Эту песню старик исполнял невыносимо горестно – и так же горестно было у меня на душе, и как я ни пыталась, отмахнуться от этого не получалось.
Долгожителей в Китае становилось все больше. Однако мне надлежало покинуть этот мир уже в тридцать восемь…
Как же сильно я любила жизнь!
Я горячо любила каждый день, каждый месяц, каждый год моей простой обыденной жизни, включая душераздирающие моменты и чувство беспомощности, которыми я терзалась в последний год.
Естественно, что после свадьбы моя жизнь целиком и полностью изменилась.
Уже на следующий год у нас с Сяном появился сын.
Спустя полгода декретного отпуска я снова вернулась к работе в компании «Миндэ», и за сыном в основном присматривала свекровь. Внук стал для нее настоящим светом в окошке, она была на седьмом небе от счастья оттого, что стала бабушкой, но такая ответственность стала для нее неожиданностью.
Тетя Сяна как-то мне сказала на своем шанхайском говоре: «Ваньчжи, тебе невероятно повезло, что из всех шанхайских свекровей тебе попалась именно моя сестрица, ты должна быть очень довольна».
Я была не только довольна, но и благодарна.
Сян во время переизбрания добровольно покинул пост зампредседателя шанхайской ассоциации фотографов. Он объяснил это так: «У меня уже очень давно не было хороших работ, мне стыдно, поэтому я должен уступить эту должность».
Но я понимала истинную причину его решения – дело в том, что должность зампредседателя являлась штатной, поэтому требовала пребывания на рабочем месте. На те два года, что он жил в Шэньчжэне, отдел пропаганды шэньчжэньского горкома партии похлопотал перед шанхайским отделением ВАРЛИ о его командировке. Но теперь этот срок истек, и если бы он не покинул пост по собственному желанию и продолжил работу в ассоциации, то перестал бы справляться со своими семейными обязанностями как сын, отец и муж. Будучи почтительным сыном, он не мог бы спокойно наблюдать, как его пожилая мать разрывается на части, воспитывая внука.
Кроме того, он был хорошим мужем – поскольку мой босс являлся его другом, Сян хотел, чтобы я проявила себя на работе должным образом, поэтому, чтобы освободить меня от домашних дел, он предпочитал переложить их часть на себя.
Разумеется, он также подумал и о финансовой стороне. С появлением сына наши расходы увеличились. Ребенка требовалось устроить в ясли, потом в школу, и для того, чтобы все это сложилось наилучшим образом, требовалось заранее накопить деньги. Поэтому вместе с другом-фотографом он открыл студию художественной съемки, которая предлагала фотосессии для молодоженов и беременных, и наш доход возрос в разы.
Раньше для него на первом месте были творчество и награды, а потом уже деньги, а с появлением сына ситуация изменилась и на первое место вышли деньги. В целом он старался все это совмещать, но если это не получалось, то особо не расстраивался.
Из-за всех этих перемен о нем поползло немало неприятных слухов. Кто-то даже, не называя его имени, опубликовал статью с критикой в его адрес. Особенно его задела такая фраза: «Едва художник попадает в плен денег, как профессионала его можно похоронить».
Он изо всех сил старался защитить меня от таких выпадов в его адрес, но, будучи его женой, как я могла остаться в неведении? К тому же весь этот негатив влиял и на меня.
Как-то выпив, он меня спросил: «Что важнее – профессиональная жизнь художника или воспитание сына художника?»
Не зная, что лучше ответить, я лишь молча его поцеловала.
Как правило, человек склоняет свою гордую голову лишь перед лицом реальности – считаю, что в этой жизни надо иметь способность идти на мудрые компромиссы и иметь смелось бросить этой реальности вызов. Полностью отрицать первое и слепо продвигать второе – это пагубное культурное явление, поскольку человеческая жизнь не должна превращаться в гладиаторские бои.
Изменились и мои отношения с Ли Цзюань, переехав после замужества в Шанхай, как партнер по бизнесу я уже не могла плыть с ней в одной лодке. Цзюань открыла еще один супермаркет, теперь два магазина и одна аптека заняли всю ее жизнь без остатка. Я же из-за того, что в свое время вложила в наш стартап несколько десятков тысяч юаней, естественным образом превратилась в акционера и теперь, не работая, получала свои дивиденды, отчего каждый раз испытывала угрызения совести, но не знала, как это изменить.
Когда моему сыну исполнился годик, Цзюань, руководствуясь обычаями северо-востока, выслала ему подарочные деньги. Я поняла, что это были дивиденды, но, зная мою натуру, она назвала это по-другому.
– Пятьдесят тысяч юаней – это слишком большая сумма, даже пять сотен – сумма немаленькая… А ты что скажешь? – спросил Сян, который тоже чувствовал неловкость.
Я поняла, что у него уже созрело решение на сей счет, он лишь просто хотел проверить меня.
– Полностью с тобою согласна, – смущенно призналась я.
– У твоей подруги всего одна почка, и забывать об этом нельзя. Ей приходится нелегко, таких впечатляющих результатов она добилась исключительно благодаря тому, что от зари до зари вкалывает вместе со своим братом. Другое дело – мы с тобой. Мы оба получаем зарплату, причем в Шанхае она куда выше. У меня, помимо зарплаты, есть еще и другой доход. Да и мама получает такую пенсию, что каждый месяц ей есть что отложить. У Цзюань все иначе, у них с младшим братом до сих пор нет в Шэньчжэне собственной квартиры, а жить в постоянном ожидании – это определенное испытание. К тому же у нее полная деревня бедных родственников, об этом тоже нельзя забывать…
– Говори уже прямо, чего задумал, хватит ходить вокруг да около, – нетерпеливо сказала я.
– Выйди из акционеров.
На миг его слова меня ошеломили.
– Как-то раз я тебе об этом уже говорил, и сейчас повторюсь снова: у Цзюань есть деловая хватка и необходимая напористость. У тебя ничего этого нет, признаться честно, и у меня тоже. Кончайте уже быть кузнечиками, привязанными к одной веревке. Иначе по отношению к Цзюань это просто несправедливо. Всякий раз, когда я слушаю, как вы обсуждаете по телефону деловые вопросы, мне становится ее жаль. Обрежь ты уже веревку, и она полетит выше и дальше. Кузнечики могут не только прыгать, но и летать…
В тот день Сян высказался прямо и разгромил мои сомнения в пух и прах.
– Но… если я предложу ей такое, она этого не потерпит…
– Одной тебе это дело не разрулить. Разумеется, когда ты ей предложишь такое, она выйдет из себя. Но если ты согласна, я все улажу.
Поскольку я думала точно так же, как и Сян, то предоставила ему право урегулировать это дело.
В те годы в Шэньчжэне существовала типография под названием «Ячан». Она отличалась высоким уровнем печатной продукции и часто завоевывала первые места на международных конкурсах по графическому дизайну. Как-то раз шанхайская ассоциация фотографов задумала напечатать в этой типографии альбом лучших фоторабот. Поскольку Сян водил дружбу с боссом типографии Вань Цзе, то сам вызвался съездить в Шэньчжэнь и обо всем с ним договориться – благодаря знакомству можно было получить скидку, чего, собственно, и хотело начальство Сяна, поэтому его с удовольствием отпустили.
Съездив в Шэньчжэнь, Сян разом решил и личные, и служебные дела.
Услышав, что его разговор с Цзюань прошел самым благоприятным образом, я не стала допытываться, как именно ему удалось уговорить ее, хотя в душе у меня имелись на сей счет большие сомнения. Я слишком хорошо знала Цзюань – стоило мне подумать, что ей пришлось выслушать, как у меня пропадало всякое желание говорить на эту тему.
И действительно, уже вечером Цзюань призвала меня к ответу:
– Ваньчжи, что все это значит? Решила послать Гао Сяна, чтобы он принудил меня принять вашу позицию, а можно я не… – Тут она зарыдала, да так громко, что я услышала, как ее пытается успокоить брат.
– Я ни к чему ее не принуждал! Это несправедливо!.. – возмутился Сян. Он выглядел обиженным и смущенным.
Оттолкнув его, я принялась громко кричать в трубку:
– Цзюань, все уже решено, давай больше не будем поднимать эту тему. Просто внимательно послушай меня: во-первых, пока не повысились цены на недвижимость, срочно купи квартиру, даже если придется взять кредит. Во-вторых, надо уже определиться с замужеством, нельзя все пускать на самотек. В-третьих, Сян о тебе очень высокого мнения как о предпринимателе, ты абсолютно спокойно можешь принимать любые решения… Цзюань, ты меня понимаешь, и я верю, что ты оправдаешь мои надежды!.. – В какой-то момент я не сдержалась и тоже разрыдалась.