Он опустил голову.
– Чжао Кай, лучше найди себе серьезную работу! – резко сказала я. Сказала из лучших побуждений.
Он резко вскинул голову и сердито возразил:
– А почему вдруг моя работа несерьезная? Я получаю по две тысячи за тысячу иероглифов, то есть по два юаня за иероглиф, сейчас я зарабатываю больше, чем когда бы то ни было, у меня все прекрасно, я, что называется, словил удачу за хвост!
На какой-то момент я потеряла дар речи.
Отец к тому моменту успел дочитать одну из его статей и вмешался в разговор:
– Парень, твоя тетя права. Пока тебя нанимают, сегодня ты будешь восхвалять одно, завтра – очернять другое, поэтому вскоре просто потеряешь себя, это нельзя воспринимать как серьезную работу…
Тогда Чжао Кай повернулся к моему отцу и с сарказмом произнес:
– Вы знаете, насколько сложно получить работу, где бы платили больше? Я что, выпускник элитного университета? Неужто, если человек зарабатывает чуть больше, он тут же себя теряет? Будто если я буду зарабатывать меньше, то я себя обрету? И что это за работа, на которую не нанимают? Если потребность в таких работниках есть, значит, это чем-то обосновано…
Мой седовласый отец покраснел – еще никто в жизни не отчитывал его при мне.
– Нахал! – не удержалась я.
Чжао Кай снова опустил голову. Чувствовалось, что в душе он с нами не согласен.
– Я устала, тебе лучше уйти, – сказала я.
– Да, – поддержал отец, – твоей тете два месяца назад снова сделали операцию, ты же понимаешь…
– Но я пришел не просто так, я по делу, – вдруг сказал он.
Мне пришлось спросить, по какому именно.
И тогда он промямлил, что хочет занять сто тысяч юаней. Как оказалось, вебсайт, на котором он работал, снова с кем-то объединялся, и если бы он внес сто тысяч, то стал бы настоящим акционером.
– Что для тебя какие-то сто тысяч? Тетя, выручи меня еще раз! – с этими словами он схватил меня за руку.
– Сто тысяч – это моя зарплата за год, – строго сказала я, высвобождая руку, – мы с мужем оба живем за счет зарплаты и отнюдь не относимся к богачам, так что у меня таких денег нет.
– Хочешь, чтобы я поверил, что ты бедная? – холодно усмехнулся он.
Тогда я обратилась к отцу:
– Папа, скажи ему.
– Дорогая, я не могу.
Тогда мне пришлось сказать это самой:
– Вон отсюда.
На миг он оторопел, потом встал и пошел к двери. На пороге он задержался и, не оборачиваясь, проговорил:
– Фан Ваньчжи, все деньги, которые ты мне посылала, я тебе верну, причем с процентами.
Когда он наконец ушел, я спросила отца:
– Папа, а может ли выражение «негодяй постарел» также означать то, что некоторые становятся негодяями еще в молодости?
Отец призадумался, потом похлопал меня по плечу и вышел; когда я выглянула в окно, то увидела, что он жадно курит.
Потом он сказал, что написал Чжао Каю письмо от моего имени.
– Папа, есть вещи, которые делать необязательно, – сказала я.
Расспрашивать его, что именно он написал, мне было просто лень, как и продолжать разговор на эту тему.
…
Появление Чжао Кая вызвало у меня смешанные чувства, смотреть на него мне было как-то неудобно, не смотреть – тоже.
Сам он пристально смотрел на меня – в его руках я увидела лист бумаги, на котором крупными иероглифами было написано: «Тетя, я сменил работу!»
Я улыбнулась и показала ему поднятый вверх большой палец.
В это время медсестра указала мне на дверь и ласково позвала:
– Фан Ваньчжи, нам пора.
Тотчас подошла другая медсестра, собираясь задернуть шторы.
– Прошу вас, подождите еще немножко, – поспешно произнесла я.
В этот момент к стеклу подоспели двое военных, мужчина и женщина – Ян Хуэй, который уже успел получить звание второго помощника капитана, и его жена – военный врач. Они тоже обзавелись сыном, он называл меня двоюродной бабушкой. Я его уже видела: смышленый и воспитанный, он наверняка должен был вырасти прекрасным молодым человеком.
При их появлении все остальная родня расступилась; и пускай они припозднились, сейчас их поставили в самый центр. Они одновременно отдали мне честь.
Я улыбнулась в третий раз. И заплакала.
Электрошторы медленно задвинулись – стеклянная перегородка напоминала огромный экран, я словно лежала на каталке и смотрела фильм.
Меня повезли в операционную.
Я люблю жизнь, люблю судьбу.
Простая и заурядная, самое успешное, что я сделала в своей жизни, – это вырастила высокогорный тайваньский чай на всех имеющихся склонах Шэньсяньдина, и теперь сорта «Гаогуйхун» и «Гаогуйлюй» вышли на международный рынок и обрели популярность.
Я не хочу отрицать, что несчастна, о каком счастье можно говорить, если за сорок лет перенесла уже третью операцию по удалению раковой опухоли. Однако я всегда отрицала, что заболела из-за того, что злилась, – возможно, патология этой болезни именно такова, и это отчасти правда, но лично мне приятнее сознавать, что у меня просто такая судьба.
Что бы с вами ни происходило, причину следует искать в себе. Такие мысли позволяли мне более спокойно смотреть в лицо реальности, помогая снова и снова побеждать болезнь.
Я была уверена, что не умру на операционном столе.
Сколько еще я проживу после операции? Об этом я больше не думаю. И едва я перестала об этом думать, как превратилась в звезду по борьбе с раком; это была моя единственная почесть, которой я удостоилась к своим сорока годам. Я не очень-то была польщена таким лавровым венком, и насчет того, можно ли бороться с раком, у меня имелись сомнения, но я просто не погружалась в трясину таких разрушительных эмоций, как жалость к себе. Я уяснила одно: если человек способен спокойно противостоять злому року, то судьба смотрит на вас совершенно другими глазами. Если есть нечто непостижимое, называемое судьбой, то ее работа состоит в выполнении неких компьютерных задач, в автоматической блокировке некоторых загадочных программ. И пусть даже эту программу она создала сама, ей не под силу держать под контролем все варианты лотереи. Поэтому лично для себя я сделала выбор в пользу осознания того, как именно работает судьба. И раз уж я стала звездой, то сделала то, что должны делать звезды, – я создала вебсайты для больных раком в Шанхае и Шэньчжэне, а также стала главным редактором частного издания «Танец с болезнью», который пользовался большой популярностью у больных раком.
Операционные лампы еще не включили, врачи и медсестры завершали последние приготовления к операции. Их движения были практически беззвучны. Любой, кто ненароком бросал на меня взгляд, прищуривал глаза. Если бы на них не было масок, я бы видела вокруг себя сплошь дружелюбно улыбающиеся лица. В их понимании я была не совсем обычным пациентом, и они меня уважали.
Воспользовавшись этим кратким моментом, я снова пустилась в размышления. Люди, которых погружают в общий наркоз, на самом деле умирают, и не доведись им проснуться, такая смерть стала бы для них не чем иным, как удачей. Размышлять на операционном столе это все равно что разговаривать с самим собой на стыке жизни и смерти – я мыслю, следовательно, существую. Не у каждого есть возможность делать это многократно, и я этой возможностью дорожила.
Думаю, что мне в этой жизни повезло.
Мои приемные родители, равно как и мой муж, все были любителями поразмышлять, попав под их влияние, я тоже получала от этого занятия удовольствие. Мне нравилось размышлять даже больше, чем некоторым женщинам красиво одеваться и краситься.
Я мечтала, чтобы в будущем у большинства китайских детей были такие же матери, как моя приемная мать, – причем речь шла отнюдь не о ее происхождении, это заведомо невозможно; ее известность тоже была ни при чем, иначе это бы напоминало сказки из «Тысяча и одной ночи»; прежде всего, я имею в виду ее добросердечность. Кажется, быть добросердечным не сложнее, чем дышать, но на самом деле это очень непросто.
Разумеется, что выражение «негодяй постарел» также означает и то, что некоторые становятся негодяями еще в молодости.
Но как быть с детьми? Не лучше ли слова Лу Синя «спасите детей» для начала применить к их родителям?
Надеюсь, что в будущем молодые китайцы не будут похожи на меня, человеческая жизнь, даже если в ней нет отца-мэра или матери-знаменитости, отнюдь не лишена чувства безопасности.
Надеюсь, что в Китае будет все больше и больше таких людей, как Ли Цзюань.
Какая-то часть населения Китая по-прежнему проживает в деревнях, это наши соотечественники, чей ежемесячный доход составляет примерно тысячу юаней. Среди тех, кто переехал в город, немало людей, еще вчера или позавчера проживавших в деревнях, – все это делает отнюдь не простыми отношения внутри подавляющего большинства китайцев.
Я всем сердцем болею за то, чтобы беднякам в деревнях оказывалась всесторонняя помощь.
Я стала свидетельницей того, как совокупность отношений моих соотечественников становится качественнее и многообразнее.
Я стала свидетельницей того, как «зеленые горы и изумрудные воды» превращаются «в несметные сокровища»[102], Шэньсяньдин стал тому прекрасным примером.
Я не верю, что где-то существует Страна благородных мужей, поэтому живу без пафоса; я не верю, что «ад – это другие»[103], поэтому живу бесхитростно.
Заурядная и простая, я стараюсь быть хорошим человеком и обладаю достаточной выдержкой. Я счастлива в любви, у меня прекрасная семья и замечательные друзья – а это три главных богатства в жизни человека, чего еще желать? Чего мне еще желать?
Анестезиолог начал наносить мне на руку йод. Я принялась читать про себя свое любимое стихотворение[104]:
Обнаженный до вен,
Я пою финальную осеннюю оду,
Держа в ладонях охапку опавших кровавых листьев,