Да, он не стал большим начальником, как его двойник. Да, не зарабатывает миллионы. А надо? Кому? Другим людям? Да пошли они лесом – пусть в своих тараканах сначала разберутся!
Любимая работа и полная свобода – его жизнь наконец стала той, о которой он всегда мечтал, но все не решался что-то изменить. Каким он был дураком! Не знал, насколько насыщенна и вкусна может быть каждая минута. Не одна – в шаге перед вечностью, а все – одна за другой, день за днем.
А всего-то делов оказалось – перестать оглядываться на других.
Татьяна Кигим. Телепорт
Потрескавшиеся бетонные плиты и пожухлая трава чудесно контрастировали с огромным, семь на семь, щитом с надписью: «Экспансия Земли – Телепорт № 1. За нами будущее!» Краска облезла, некоторые буквы читались с трудом. Над всем пространством огороженного и охраняемого объекта стоял запах гари – этим летом сильно горела степь – и пыли, вездесущей пыли, покрывавшей здесь все: от камуфляжа до пустых бочек из-под авиационного топлива, непонятно каким образом оказавшихся в царстве высоких транскосмических технологий.
– Во забросило-то! – прокомментировал бородатый офицер, выдувая пыль из лелеемой «бригитты». – Наверняка на Зерне и то пейзаж покраше… Какого надо было ставить телепорт в глуши, до которой или вертолетом, или на верблюде? Секретность, мать ее…
База переброски, как и девяносто процентов иных объектов, находящихся на балансе военных, остро страдала от нехватки средств. Сокращение штатов и вооружения шло с тяжелейшим скрипом; в то же время объединенная Земля практически не нуждалась в артефактах своего боевого прошлого.
– Давно надо было провести реорганизацию, – пробормотал молодой человек в пятнистой панаме. Он сегодня побрился и очень об этом жалел – с недельной щетиной он выглядел старше своих девятнадцати. – Для того чтобы раз в год отправить на Зерну или Ханую ударную группу, совершенно необязательно содержать все эти бараки со столетним хламом. Лучше использовать средства для модернизации техники. Например, вместо этого «байконура» создать небольшую, но современную базу переброски. Стекло и хром, как в аэропортах. А то смотреть стыдно на эти «биотуалеты»… Верно я говорю?
– Верно, – откликнулась девушка в камуфляже, меланхолично жуя жвачку. – Вот и скажи об этом своему папаше, он же у тебя большая шишка.
Юноша покраснел. Его отцом действительно был генерал Савельев, и это доставляло сыну массу неудобств в Академии и на службе: всегда находился хвостолиз из преподавателей или офицеров, который норовил сделать «сынку» поблажку в надежде на благоволение родителя. А Грише Савельеву эти поблажки были ни к чему. Он с детства знал, что родился солдатом, и собирался честно пройти все ступени от пешки до ферзя. И никак иначе.
Плюхнув рюкзак около своей группы, уже расположившейся на бетоне, он поднес бинокль к глазам и съерничал:
– На горизонте вижу приготовления к торжественной отправке! «Биотуалеты» заправлены дерьмом и готовы к старту…
Кое-кто ухмыльнулся: «биотуалетами» тут называли стационарные платформы телепортации. Было что-то сюрреалистическое в том, что группа из двадцати человек торчала посреди огромного бетонного поля, поросшего просочившейся сквозь щели травой, в километре от платформ – хотя, видит бог, для всего этого хватило бы небольшого зала с кабинками. Но проектировали этот «байконур» люди с манией гигантизма: будто собирались отправлять к звездам огромные корабли… Военные имеют некоторые странности.
Теперь вся внушительность телепорта обратилась в дурацкий фарс. Большинство зданий за ненадобностью обветшало, а десять кабинок переброски сиротливо ютились около куба генератора и стеклянной кабины информцентра с антенной – откуда, собственно, и шла передача записанных данных в место назначения. Складная ширма-экран погромыхивала на ветру.
Далеко-далеко, на другом конце поля, располагался штаб командования, и адъютанты гоняли туда-сюда на допотопных джипах, покрытых камуфлированной сеткой.
– Что вы тут делаете?
Адъютанту было никак не больше двадцати пяти; это была та штабная крыса, которая родилась, выучилась и служила подальше от полигонов, поближе к золотым эполетам.
Григорий скривился:
– Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца – так это мое личное дело… Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегулировании локального военного конфликта.
– Вам нельзя здесь находиться! – в голосе адъютанта сквозило отчаяние. – Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!
Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна – местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, беспокоится, но честь, офицерская честь…
– Я никуда не уйду.
Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал отсутствующим – видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:
– Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!
Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говорили: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать… Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».
– Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! – воскликнул Григорий. – Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, друзья!..
Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..
– Виноват я, что ли, что твой сын? – крикнул он, влетев в кабинет.
– Смир-рна! – скомандовал генерал. – По форме.
– По форме – никто не имеет права меня задерживать…
– Садись, сын.
В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет», и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «служить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сделалось кисло, как от съеденного лимона.
– Я сын генерала… – прошептал он. – Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали – и ты вернулся… Мой дед – афганец. Мои прадеды – под Берлином, под Сталинградом… Я тоже – туда, где я нужен, где ждут… а не просиживать штаны…
Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.
– Мы жизнью рисковали со смыслом, – спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный – толстый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.
– А мы – без смысла, что ли?
– А вы погибнете через… – генерал вскинул руку с хронометром, вгляделся, – …полчаса. Первый десяток. Второй десяток – еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши…
– Меня осудят как труса!
– Они уже будут мертвы.
– Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал! Официальные потери миротворческого контингента на Зерне – менее двадцати процентов, на Хануе – около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.
– Гм.
Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было совершенно непонятно.
– Трое суток гауптвахты, – продолжил Савельев-старший через несколько минут. – Кру-гом! Шагом марш!
– Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Возможно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу общественность, прессу и телевидение, – при этих словах генерал поморщился, но промолчал. – Я твердо все взвесил и решил!
Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.
– Ну что ж… Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на выносливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?
– Да, вот так он и спросил: «Как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?» – на продубленном солнцем лице ветерана промелькнула усмешка.
Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был… Все знали, что у Савельева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хирурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи…
– Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка… с точностью до микро-милли-вот-такусенького… Память на момент прыжка, джампа, переноса… И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генералитета никогда не бывал на Зерне – и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.
– Но вы-то здесь? – усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. – Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собираетесь? Еще один прыжок – мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен…
– Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.
К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его – и в баре, и у костра в хорошую погоду – слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный контракт – три года… Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик – отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!
– Нет, ты не вернешься, – говорил Григорий, прямо в глаза глядя собеседнику, сержанту или новоиспеченному капитану на костылях. – Не ты. Другой вернется. И не тот, кто уходил с Земли, – в эти моменты он был мрачен и страшен, как пророк. – Вернется твоя третья копия, дурачок…