Не стоило начинать этот разговор. Тема игр не годилась для обсуждения с ней. Она сбила меня с ног и теперь вновь подбиралась слишком близко. На этот раз я удержалась, хотя чувствовала, как мои глаза буравят её, как всё тело хочет отодвинуться в сторону.
— Ты пытаешься… — я даже не знала, как спросить, чтобы это не прозвучало слишком нагло. Теперь она прижалась ко мне вплотную. Я ощущала её дыхание, холодное, пахнущее мятой. Я подняла руки вверх и шагнула назад. Я ничего не могла с собой поделать. — Не знаю, чего ты добиваешься. Может, тебе весело, но мне — нет.
Она улыбнулась мне. Соблазнительной, почти хищной улыбкой. Будь я лесбиянкой или мужчиной, я не сомневалась бы, что она хочет привлечь моё внимание. Кожа покрылась мурашками.
— Ты любишь мужчин? — спросила она.
— Да, — ответила я. — Ну то есть, я люблю своего мужа.
— Ну прямо степфордская жена, — сказала она. — Расслабься, я тоже люблю мужчин. По крайней мере трахать, — судя по всему, она не слишком придерживалась негласного правила не ругаться в присутствии детей, бросив нецензурную бомбу возле моего малыша, развесившего уши в поисках первого слова. — Не бойся оставаться со мной наедине.
— Мы не наедине, — отрезала я. Оливер был в нескольких метрах от нас, исследовал пластиковую палку с яркими концентрическими кругами.
— Всё равно что наедине. Этот никому не расскажет, — она взглянула на Оливера, потом перевела взгляд на меня. — Так вот, я нормальной ориентации. Больше всего я люблю юристов. Не только потому, что они все конченые извращенцы, хотя это приятный бонус. Больше всего я люблю их за то, что, если их трахать как следует, они всё тебе расскажут. Юристы болтливы, как пьяные женщины из книжного клуба.
Снова отсылка к игре, и, разумеется, я не собиралась вестись на эту уловку.
— Выбирай выражения, ладно? — сказала я. — Не хочу потом убеждать соседей, что любимое слово Оливера — «ахать».
Она не рассмеялась. Даже из вежливости. Вновь наклонила голову, на этот раз на другой бок, и посмотрела на меня так, словно я кусочек паззла, который не подходит куда надо.
— Кого ещё я люблю трахать? Банкиров, — продолжала Ру, будто не слышала моих слов. Её голос был подчёркнуто легкомысленным. Это напомнило мне другую игру: «Плохая мамочка». Её любили Тейт и Лавонда: вечно выпендривались, у кого больше колец на пальцах ног и татуировок, кто скажет или сделает что-нибудь более вызывающее. — Думаю, тебе лучше начать с банкиров. Потренируешься перед юристами — банкиры не такие извращенцы.
Она явно провоцировала меня, и я ощутила странное желание казаться тем зануднее, чем откровеннее становились её провокации. Смерила её скучающим взглядом. Пожала плечами.
— Возьми их себе. Я замужем.
Она тоже пожала плечами, в точности скопировав моё движение и мимику, будто принимала мораторий на секс с юристами. — Я тоже замужем.
— Правда? — удивилась я, сама того не желая. Не считая слов Луки о том, что она не ест хлеба, это была первая конкретная информация, какую я узнала о Ру. — Никогда не видела твоего мужа.
Она улыбнулась.
— Мы живём раздельно.
— Неудивительно, если учесть, сколько в мире юристов, — сказала я. Слова прозвучали ехидно, немного стервозно, и она сдавленно рассмеялась.
— Тебя голыми руками не возьмёшь, да?
Я пожала плечами. Мне нравилось не поддаваться на её провокации, когда она изо всех сил старалась меня шокировать. Я решила вести себя ещё невозмутимее. Погрузилась в себя, дышала, как во время глубоких погружений. Моё тело было спокойно, лицо ничего не выражало. Пусть, подумала я, хоть осла трахает на моём чайном столе — дам ей чистящее средство и попрошу убрать за собой.
— Я думала, ты ранимее, — сказала она. — Может, потому что, когда мы встретились, ты крутилась возле Кенги. Её обидеть проще простого.
Я вновь пожала плечами, но она была права. Если бы она заявилась к Шар и произнесла монолог про юристов в присутствии Руби, Шарлотту хватил бы удар. Но я на эти игры не велась, и это стало залогом победы. Мне нравилось ей не поддаваться. Я медленно, глубоко дышала и могла молча стоять тут сколько угодно. Я не собиралась нарушать тишину.
Она тоже выжидала, не сводя с меня глаз. В конце концов сказала:
— Ну ладно.
Упёрла одну руку в бедро, будто позировала для фотографии, и добавила:
— Давай попробуем ещё раз.
Что попробуем? — хотела спросить я. Не быть такой сукой?
Но это вновь была бы игра. А детские игры давно кончились.
Я улыбнулась ей как можно гостеприимнее — спокойно, дружелюбно.
— Мы плохо начали наше общение. Мы ведь соседки. Может, нам стоит выяснить, что у нас общего?
— Хорошо. У меня, например, есть пульс. А у тебя? Лично я начинаю сомневаться, — заявила она язвительно, но не злобно.
— Пульс есть у нас обеих, — заверила я.
Она грациозно опустилась на кожаный диван, скрестила ноги. Солнечный свет, ливший из панорамного окна, озарил её лицо. Её лоб был бледным, гладким, как яйцо, а глаза — неестественно яркими. Она точно что-то делает, поняла я. Подтяжку лица — точно, и, может быть, колет ботокс, хотя, если бы не моя мать, я, может, и не догадалась бы. Сработано было превосходно. Незаметно, а значит, дорого, и очень эффективно. Может быть, она даже была моей ровесницей.
— У нас есть и ещё кое-что общее, — сказала Ру. — Мы обе входим в один процент населения.
Я покачала головой. Почтовый индекс моих родителей принадлежал одному проценту людей, но я уже много лет не входила в клан Смитов. Мы с Дэвисом относились к среднему классу. У меня ещё оставалось чуть больше трехсот тысяч долларов, полученных в наследство от бабушки, но они спокойно лежали в банке Бостона, ожидая своего часа. Это было больше, чем у многих людей, но всё-таки ещё не давало мне права относить себя к числу миллиардеров. Что касается Ру, из предметов роскоши у неё были, судя по всему, лишь красная машина и наряды от кутюр. И дорого сделанное лицо.
— Не понимаю. Хочешь сказать, мы…
— Мы обе любим дайвинг, — заявила Ру, указав на фото, и я поняла, что она имеет в виду, говоря об одном проценте.
Сильное напряжение, всё это время не отпускавшее меня, ослабло наполовину, и я даже ощутила что-то близкое к разочарованию. Мне хотелось смеяться над собой. Вот к чему всё шло! Конечно, Лука каждый день расспрашивал меня про дайвинг: как получить сертификат, сколько стоит курс, сколько он длится. Наверняка и мать с ума свёл этими разговорами. Она хочет спросить насчёт уроков для сына, так что можно расслабиться. Ру, конечно, та ещё стерва, но на этот раз виновата была я — переоценила наш разговор.
Оливер сосредоточенно скидывал игрушки с нижних полок, желая проверить, хорошо ли работает гравитация. Плюшевый мишка, игрушка в форме ключей, которую он любил грызть, книга в мягкой обложке исправно шлёпались на пол. Тут было достаточно игрушек, чтобы отвлечь его на несколько минут. Чтобы я могла обсудить уроки дайвинга. Я села на соседний диван, наискосок от Ру.
— Значит, Лука всерьёз загорелся? Мы проводим открытый урок по меньшей мере раз в месяц, да и я скоро выхожу на работу. Отличная идея, тем более раз ты тоже ныряешь.
Выражение её лица не изменилось. Поза осталась той же: ноги скрещены, спина откинута назад, одна рука вытянута вдоль дивана. Но я почувствовала, как в ней что-то щёлкнуло. Под её кожей напряглись мышцы.
— Когда ты обсуждала с Лукой эту тему? — спросила она.
— Всю неделю, — ответила я. — Каждый день у него новые вопросы.
Она чуть подалась вперёд, рука повисла.
— Лука бывает здесь?
Она не знает, что её ребёнок ходит ко мне домой? Я теперь была не против его визитов — похоже, он не испытывал к Мэдди ни сексуального, ни романтического интереса; правда, я опасалась, что она всерьёз в него влюбится. Он был очень мил, и пару раз я приглашала его на ужин, но он не явился.
— Да. Он приходит сюда с Мэдисон после школы.
— Лука на домашнем обучении, — сухо сказала Ру. Это меня удивило. Домашнее обучение не слишком вязалось с образом Ру, но что и с чем вообще вязалось? Роскошная новая машина не сочеталась с убогим домиком, дорогая одежда и столь же дорогая пластика — с нашим районом.
Она поднялась и прошла мимо меня к панорамному окну, пробираясь сквозь завал, который устроил Оливер. Он всё ещё стаскивал игрушки с полки, изучая, тряся и облизывая каждую, прежде чем бросить на пол, что-то бормоча себе под нос.
— Ты с полтретьего до пяти на работе? — спросила я, пытаясь понять, как она может быть не в курсе, что её сын бывает у меня. Она нетерпеливо встряхнула головой.
— Нет, в тренажёрном зале.
Она проводит в тренажёрном зале два с лишним часа в день? Я удивилась, но, глядя на её силуэт в свете панорамного окна, поверила.
— Ну, может, он просто не говорил тебе об этом, — сказала я беззаботно и даже снисходительно. Мне нравилась эта перемена: теперь я была спокойна, а она нервничала. В то же время я надеялась, что моё признание не доставит Луке неприятностей. Мне начинал нравиться этот парень. — Я приглядываю за ними, поверь мне.
— Он таскается к твоей дочери?.. — сказала Ру почти вопросительно. Я рассмеялась.
— Само собой. Не ко мне же, чтобы я научила его стирать цветные вещи отдельно от белых.
Она улыбнулась.
— Это уж точно. Этот мальчишка даже носки свои в корзину не бросит.
Её тон был беззаботным, но я заметила напряжение в линиях её тела. Она обвела глазами комнату. Мне нравилось видеть, как она нервничает. Я с трудом подавила в себе желание встать и придвинуться ближе. Она сняла с полки семейную фотографию, стоявшую на полке слишком высоко, чтобы Оливер мог дотянуться. Я, Мэдди и Дэвис собираемся на пасхальную службу. Оливер тоже был на фото: огромный шар, вздувавший моё лавандовое платье. Ру впилась глазами в фото, не обращая ни малейшего внимания на малыша, игравшего у её ног.
— Это она? Мэгги? Приёмная?
— Мэдди, — поправила я. — Да.