Она приподняла бровь, перевела взгляд с фото на моё лицо.
— Для Луки как-то не очень.
Всё моё тело вспыхнуло от внезапной злости, хотя я думала о том же, просто не смогла облечь эти слова в такую наглую, жестокую формулировку. Но ведь думала.
— Они просто друзья, — сказала я холодно.
— Само собой, — ответила она. Слишком резко поставила фото обратно и повернулась ко мне. — Я не очень-то довольна этим визитом, Эми. Я просила тебя прийти ко мне, но ты не пришла, так что мне пришлось тащиться сюда. И вот я здесь уже пятнадцать минут и только теперь узнала, что мой ребёнок тут ошивается.
Конечно, мне нравилось нажимать на её больные места, но тут речь шла о ребёнке. Я точно так же напряглась, когда Мэдди обманула меня и поехала в школу с Лукой. К этому пришлось отнестись серьёзно.
— Я бы сразу рассказала, если знала бы, что Лука об этом умолчал. Материнская солидарность, — сказала я искренне.
— Конечно, — ответила Ру тем же самым тоном, каким сказала, что читала «Дом Мирта» — ясно, что она врёт.
— Честное слово, — заверила я. — Но ему всего-то шестнадцать. Они с Мэдди едят попкорн, обсуждают усилители вкуса и слушают музыку. Никто не пьёт, не курит, нет угрозы внезапной беременности. Во всяком случае, у меня на глазах.
Ру скрестила руки и недовольно посмотрела на меня.
— Я велела ему ни с кем не связываться. Я тут по делам и не хочу, чтобы он неделями рыдал, когда мы уедем.
Теперь мы, кажется, нашли общую тему: подростковые проблемы я понимала. Но гораздо важнее были слова о том, что Ру здесь ненадолго.
— У тебя временная работа?
— Надеюсь, — ответила она, и её слова могли означать что угодно. Я спросила:
— А чем ты, кстати, занимаешься?
Похоже, никто из моих соседей не был в курсе. По словам Шар, знавшей всё на свете, в книжном клубе Ру вела себя уклончиво. Сказала Лизе что-то про веб-дизайн, намекнула Шеридан, что получила крупный гонорар. Тесс предположила, что Ру — представитель богемы, может быть, танцовщица.
— Не хочу говорить о работе, — отрезала Ру. — Дела не очень, если честно.
— Бах! — недовольно воскликнул Оливер. Все игрушки теперь были на полу. Я встала и подошла к сыну, видя, что Ру не собирается ему помогать. Когда я приблизилась, она пропустила меня и прошла обратно к дивану.
— Хорошо. Ладно. Если ты не насчёт уроков дайвинга, чего тогда от меня хочешь? — я опустилась на колени, чтобы собрать игрушки. Она молча, оценивающе смотрела на меня, и мне это не нравилось. Поймав её взгляд сверху вниз — в буквальном смысле — я почувствовала, как наши роли вновь сменились. Она была спокойна, а я потеряла управление, заговорив о детях и дайвинге. И к тому же стояла перед ней на коленях. Поставив игрушки на полку, я поднялась на ноги.
— Ты знаешь чего, — сказала она, и эти слова её изменили. Всё её тело переменилось. Расправились плечи. Вытянулась шея. Руки сжались в кулаки и вновь расслабились. — Я пришла, чтобы закончить.
— Что закончить? — моё сердце заколотилось, потому что я знала ответ.
— Игру, — ответила она именно так, как я и думала. Вновь наклонила голову — быстрое, птичье движение, любопытное и незнакомое. — Не бойся, Эми Смит.
— Мне неинтере… — я не договорила, когда до меня дошло, что она назвала мою девичью фамилию. Я перестала быть Эми Смит в девятнадцать лет, заключив пятиминутный брак с Джеймсом Ли. Старую фамилию возвращать не стала. — Что ты сказала? — вопрос вырвался у меня против воли. Я ощутила, как сами собой переплетаются мои руки. Сделала над собой усилие, чтобы успокоиться.
— Эми. Элизабет. Смит, — очень медленно сказала Ру. — Да, я знаю, как тебя зовут. Я знаю тебя. А ты меня знаешь?
Я не знала.
Я склонилась, вновь принялась ставить на полку игрушки Оливера, хотя он уронил всего несколько. Мне нужно было смотреть куда-нибудь, только не на неё. Игрушечные ключи застучали в моих трясущихся руках. Оливер беззаботно захихикал, думая, что это такая игра, и схватил ключи, едва я поставила их на полку. Я взяла ещё пригоршню игрушек, расставила, склонилась за новыми.
— Чего ты хочешь? — спросила я у плюшевого мишки. Потому что Ру явно чего-то хотела.
— Справедливости, — ответила она.
Всего одно слово. Тихое. Сильное.
Я замерла, не в силах оторвать глаз от её лица. Ру жадно смотрела на то, как мир уходил у меня из-под ног. Плюшевый мишка, вывалившись из рук, упал на пол. Я выпрямилась.
— Справедливости, — повторила я, слово прозвучало неуверенно и незнакомо. Как будто на французском или испанском. Незнакомое, нелепое слово.
— Вот оно, — сказала Ру.
— Что? — спросила я. Она почти виновато опустила руки.
— Твоё истинное лицо. Я ждала, когда его увижу, с той секунды, как пришла сюда. Да уж, вычислить тебя нелегко. Но ты меня знаешь, Эми Смит.
Я её не знала.
— Чего ты хочешь?
Время тянулось медленно-медленно. Она сделала ко мне шаг, другой, третий, и я почувствовала, что не могу дышать.
— В тюрьму отправился не тот ребёнок, — сказала она. — За рулём была ты.
— Я не помню, кто был за рулём.
Застарелая ложь. Слова вырвались сами собой, раньше, чем я поняла, что отрицание означает признание. Мне вообще не следовало реагировать, не следовало показывать, что я знаю, о чём она говорит. Я не поняла, почему это сработало именно так, но почувствовала инстинктивно. Я попыталась уклониться, но руки вновь переплелись, и я увидела, как встаёт та самая полная луна. — Я не помню…
— Нет, ты помнишь, — ответила она так спокойно и уверенно, что все слова замерли у меня во рту.
Она знала. Это должно было случиться.
Нет, это уже случилось. Весь мир уже изменился.
Всё тело наполнилось жуткой дрожью. Эта дрожь была сродни облегчению, если только облегчение может быть настолько холодным, чтобы обжигать. Впервые за много лет, даже десятилетий, я была в одной комнате с человеком, видевшим насквозь все мои слабости. Я чувствовала этот взгляд, пронизывающий всё моё тело до костей.
— Ты меня знаешь, — сказала я.
— Знаю, — ответила она. Подошла ещё ближе, но в этом движении не было флирта. Стало страшно.
Она была так близко, что я видела лишь её бледное лицо. Я не представляла себе, сколько усилий требовалось, чтобы, зная правду, молчать, изо дня в день. Моё похороненное прошлое было гораздо больше пространства, в котором я тонула. Несколько дней назад, в книжном клубе, Ру начала сверлить во мне дыру, и теперь прошлое, вскипая во мне, хлестало сквозь нее. Огромное, оно наполнило комнату, затопило всё, что нас окружало.
— Ты была за рулём. Ты убила Дану Шипли, — сказала она. — Я знаю. Я тебя видела. Я там была.
Я резко, яростно встряхнула головой. Она не могла ничего видеть. Полиция искала свидетелей, но все жители домов поблизости в это время спали. Кого-то разбудили звуки, но к тому времени, как они встали, надели халаты, подошли к окнам или вышли на крыльцо, мы с Тигом уже выбрались из машины. Они видели, как мы стоим на дороге возле машины миссис Шипли.
— Я была там, — настаивала Ру. Медленно подошла ещё ближе, уставившись на меня. Я не могла отвести взгляд, невысказанные слова встали между нами. Но она слышала их так же ясно, как если бы я их произнесла вслух. — Я видела, как ты вылезла с водительского места. Ты упекла невинного мальчика за решётку.
Я ощутила, как дёргается голова. Взад-вперёд, взад-вперёд. Оливер у моих ног что-то рассказывал мишке. Я слышала его ворчание, но будто издалека; в этот миг существовали только я и Ру.
— Никто не видел, — прошептала я, но вдруг? Полиция искала свидетелей, но опрашивала ли она детей? Сколько лет может быть Ру? Дороги были пустынны, но на нас смотрели стеклянные глаза окон.
— Я была там, — уверяла она. — Когда машины столкнулись, скрежет металла по металлу был похож на крик. Ты помнишь? — спросила Ру, и я услышала этот скрежет. — Запах горелых шин, — сказала она, и я ощутила этот запах.
Она придвинулась вплотную, голубые глаза расширились и заблестели. Я вновь оказалась там, в той ночи. Мой дом, моя уютная комната, даже мой ребёнок, болтающий с игрушкой, утонули в темноте. Был только вкус солёной крови, нехватка воздуха. Боль коленей, содранных об асфальт. Я видела своё отражение в её глазах, бледно-голубых, как у миссис Шипли. Как у Лолли — мокрых, блестящих, словно помятые анютины глазки. Я вновь слышала писклявый голос Лолли: Эми, Пол плачет.
— Ты можешь, наконец, признаться, — сказала она, — я уже всё знаю.
Я была за рулём.
Господи, всего четыре слова. Я ощутила, как они прокатились по всему телу. С той самой ночи я хотела выпустить их на свободу. Я хотела сказать их, чтобы спасти Тига, чтобы тайное стало явным, стало живым.
— Ты убила её, — повторила Ру, — и отправила мальчишку в тюрьму вместо себя.
Я чувствовала её дыхание на коже; она была голосом в моей голове, она говорила то же, что я без конца повторяла в Калифорнии. Когда не хватало алкоголя, и анаши, и загорелых мужчин всего мира, чтобы заглушить эту правду. Когда я ни в чём, ни в чём не находила покоя. Всё это вновь прошло сквозь меня и облеклось в слова, быстрые, тихие:
— Я не хотела, чтобы это случилось. Я никогда не хотела врать. Я не помнила, что была за рулём. Сначала я не помнила. Я никогда не хотела. Никогда не хотела. Клянусь.
— Но ты её убила, — сказал её голос, и это был уже не только он. Это был мой голос. И голос Бога.
— Да, — прошептала я, и моё тело потеряло вес.
Я думала, что упаду. Думала, что моё сердце остановится, что я поднимусь в воздух и полечу — вот чем стало это признание. Вот почему игра Ру в книжном клубе сработала, вот почему мы все согласились играть, вот почему сказали слишком много. Признаваться, освобождаться, позволить себе разделить правду с кем-то, позволить ей проникнуть в чужую плоть, дыхание и кровь, в солнечный свет. Я ненавидела её, и почти полюбила за эти несколько секунд. За то, что она знала. За то, что позволила признаться вслух, наконец-то, наконец-то.