Я покачала головой.
— Ты говоришь о мужчинах, как об авокадо из продуктового. А мне сейчас совсем не хочется идти за покупками.
Улыбнувшись, Шар зачерпнула ложкой мой йогурт.
— Прости меня. Вечно я всех сватаю. Но мне так нравится быть замужем, и я хочу, чтобы все были счастливы!
На тот момент я ещё не была знакома с Филлипом, и её слова показались мне очаровательными.
— А, я знаю, кто идеально подойдёт! Мой сосед, мы живём на одной улице. Дэвис Уэй. Он такой замечательный! У него есть дочка, Мэдисон. Немного упрямая, но просто чудо. Он развёлся года два назад, и он очень, очень классный.
Я хмыкнула и сменила тему, но не прошло и трёх дней, как Шар притащила Дэвиса в «Школу Ныряльщиков» и познакомила нас, многозначительно вскидывая брови. Я была вежлива и холодна, и, осуждающе глядя на Шарлотту, спросила, чем могу быть полезна.
И тут из-за их спин, ссутулившись, вышла Мэдди. Её тёмные кудряшки были влажными и блестящими, густые брови нахмурены — судя по всему, неизменное выражение ее лица. Я поняла, что ей лет девять, самое большее десять, но одета она была как «очень плохая девчонка-тинейджер». Слишком узкие джинсы, слишком короткий топ, татуировки в виде паутины, нарисованные маркером. Не из тех созданий, какие способны вызвать любовь с первого взгляда, но Шар представила мне этого хмурого ребёнка и её доведённого до белого каления отца с таким видом, будто они оба были рождественскими подарками.
— Эта хочет плавать, — сказал мой будущий муж, указав большим пальцем в сторону ребёнка. Мне не понравилось, что он назвал свою дочь «эта», но она тут же ответила:
— Нет, эта не хочет плавать.
— Тут дают уроки плавания, — продолжал он. — Шарлотта говорит, у вас уже есть команда? Команда пловцов?
— Команды пловцов — для ботанов, — сказала Мэдди, обращаясь не ко мне, а к верховному суду.
— И хорошо, — ответил её отец. — Ботаны не попадают в наркодиспансер, не рожают нежеланных детей. Будь ботаном.
— Дэвис! — возмущённо воскликнула Шарлотта.
До меня дошло, что это шутка, лишь когда Мэдди хрюкнула от смеха.
— Полный отстой! — сказала она. — И вообще, я умею плавать. Мисс Шарлотта сказала — нырять.
— Подожди-ка. Ты имеешь в виду — нырять с аквалангом? — Дэвис осмотрелся по сторонам. Похоже, он только теперь понял, какую опасную затею придумала его дочь. — Я думал, ты хочешь… — он скрестил руки, чуть наклонился, изображая, будто ныряет с моста в воду.
— Папа, нырять я тоже умею. Я хочу с аквалангом, — заявила Мэдди.
— Это безумие, — мягко сказал Дэвис. — Девятилетним детям никто не разрешит нырять с аквалангом.
— Мы всем разрешаем, — возразила я, и он скептически посмотрел на меня. Мне пришлось признать, что у него красивое лицо, даже под старомодными, будто из пятидесятых, очками. И красивая фигура, спрятанная под твидовым костюмом.
— Этой нужны уроки дайвинга, — сказала Мэдди, указывая на себя, её глаза сияли. Она отошла от нас, направилась к стене, на которой висели скользкие, чёрные ряды мокрых купальных костюмов с яркими оборками.
— Я тебя убью, — по-прежнему тихо и спокойно сказал Дэвис Шарлотте.
— Если не хочешь, чтобы Мэдди взбунтовалась, позволь ей заниматься тем, чем она хочет, — ответила Шарлотта. — Занятые дети — счастливые дети.
— А у вас есть кружок вышивания гладью? — спросил Дэвис, и я снова не поняла его юмора. Его лицо оставалось убийственно серьёзным. Шарлотта рассмеялась.
— Уверена, что есть, и ты можешь туда записаться сразу после того, как обменяешь Мэдди на другого ребёнка, — сказала Шар и повернулась ко мне, доверительно сообщив: — Он поймал Мэдди с сигаретой. Она курила! Стащила её у дяди своей подруги Шеннон, мерзкого курильщика.
— А нам обязательно это обсуждать? — поинтересовался Дэвис.
Его язвительность и желание скрыть компрометирующую информацию напомнили мне детство, и я поняла, что, может, Дэвис Уэй и классный, но мне совсем не нравится.
Я перевела взгляд на его дочь, уже стягивавшую с крючка слишком большой гидрокостюм. Пытаясь его застегнуть, Мэдди завопила:
— Что это за жилет? А эта кишка подключается к баллону?
Она смотрела на меня через плечо, румяная от удовольствия. Она подсела на дайвинг ещё до того, как впервые оказалась под водой, и, думаю, именно в тот момент я её и полюбила. Мой отец всегда был холодным, сухим, отстранённым. Наша семья стремилась закопать поглубже всё безобразное и неприятное, даже если вместе с этим приходилось закапывать и собственного ребёнка. В Мэдди я увидела саму себя.
— Это компенсатор плавучести, — ответила я. — Так его и называй, и все поймут, что ты профи! — достав анкету, я положила её на стол, одарила Дэвиса холодной, деловой улыбкой. — Она может начать заниматься в детской команде «Морские котики», изучать снаряжение и правила безопасности. А когда ей исполнится десять, выпустим её в открытый океан.
— Расскажи ему, — попросила Шар, — что это совсем не страшно. Пойдём с нами в кафе-мороженое, там и расскажешь. Ты ведь уже закончила работать? — она прекрасно знала, что да, а кафе-мороженое послужило предлогом меня заманить. К тому времени мы уже сблизились настолько, что она рассказала, как в подростковом возрасте мучилась расстройствами пищевого поведения. Я не стала в подробностях расписывать, какую войну вела со своим телом, но призналась, что такая проблема была и у меня. Она знала — я не держу дома сладостей и ем их только в компании друзей, в присутствии которых могу себя контролировать. — Мэдди, хочешь мороженого?
— Минуточку! — крикнула Мэдди. Она читала красочный плакат о типах снаряжения и дошла до пункта о том, что необходимо новичку. — Тут написано, мне нужен нож! И ремень, чтобы крепить его к бедру. Офигеть, вот это круто! Хочу привязать нож к ноге! А зачем он?
Прежде чем я успела ответить, Дэвис сказал:
— Пырнуть акулу, когда будет тебя есть. Так она, по крайней мере, об этом пожалеет.
— На случай, если запутаешься, — объяснила я, сердитая на Дэвиса. Я думала, он хочет её напугать, но Мэдди вновь рассмеялась — смех у неё был громкий, шумный, раскатистый — и закричала, изображая, будто колет ножом воздух: «Отвали, акула!»
— Там есть акулы? — серьёзно спросил меня Дэвис.
— Ну так это же океан, — ответила я, — где им ещё быть? Но так, как в фильмах, не бывает. Может, пойдём уже за мороженым?
Я хотела ещё поговорить с ним о дайвинге, чтобы он не волновался и позволил Мэдди нырять. Но больше всего хотела мятно-шоколадное мороженое. Шар, полагавшая, что у меня другие намерения, вовсю подмигивала и показывала мне большие пальцы у Дэвиса за спиной.
В кафе я начала понимать, что он совсем не такой сухой и чёрствый, каким кажется на первый взгляд. Он настолько расслабился, что обрызгал Мэдди мороженым из ложки в ответ на какую-то дерзость; я увидела, что разговор об акулах был лишь добродушным поддразниванием, за которым скрывалась искренняя любовь. Он был совсем не похож на моего отца. Конечно, прятался в футляре, но это не мешало ему обожать своего ребёнка. Его истинный характер открылся мне в первый же вечер. У него были ясные представления о правильном и неправильном, а ещё хорошие бицепсы. Через месяц Мэдди стала моей тайной любимой ученицей, а я сходила на семь свиданий с Дэвисом и почувствовала, что смогу полюбить его. По-настоящему полюбить. Я даже начала представлять себе ту жизнь, которая ждала нас вместе. Видела её набросок, и он мне очень, очень нравился.
Мне пришлось по душе, что Дэвис любил правила, и аккуратность, и порядок. А он полюбил ту Эми, какой я стала теперь: организованную, зрелую, спокойную и сильную. Даже когда мы стали любовниками, даже когда он в темноте рассказал мне свою самую страшную тайну, он ничего не узнал о моей. Я говорила о прошлом, о холодных родителях, любивших только деньги, но он не знал о моей войне с едой и собственным телом. Я сильно сгладила подробности того, какую разнузданную жизнь вела, живя на западе. Я хранила секреты, говоря себе — всё равно они в прошлом. Молчала о том, что ещё живо. О том, что касалось меня с каждым глотком воздуха, о том, о чём не могла сказать даже самой себе.
Если я не откуплюсь от Ру, он увидит всё это. Увидит всю меня.
Я думала, что он меня простит. Ведь я стала его женой. Я приняла и полюбила его дочь, родила ему сына. Ему рассказать будет проще всего. Я постаралась представить, как это будет.
Дэвис, в книжном клубе мы играли в ужасную игру. Очень похожую на «Я никогда не».
Можно расставить стаканы на кухонном столе, хотя Дэвис мог выпить лишь банку пива в жаркий день и терпеть не мог пьяных. Но всё равно. Мне надо будет убрать все зажимы, отключить инстинкт самосохранения.
Дэвис, я никогда не врала тебе. Пью.
Я никогда не держала от тебя секретов. Пью.
Я никогда не убивала человека, не позволяла повесить вину на моего лучшего друга, не молчала, когда ему дали три года тюрьмы. Пью. Пью. Пью.
А потом…
Нет. Это было невыносимо. Ру была невыносима.
Поглощённая этими мыслями, я готовила ужин; рыба вышла жёсткой, как резина, а брокколи превратились в месиво. Когда мы сели есть, я была молчалива и раздражительна, и мой взгляд не позволял никому сказать ни слова по поводу еды. Дэвис и Мэдди налегали на хлеб и салат, и я заметила, как они обменялись многозначительными взглядам, заключая молчаливое соглашение весь день ходить вокруг Чумы на цыпочках. Это раздражало и вместе с тем заставляло чувствовать себя виноватой, поэтому я не нашла ничего лучше, чем молча запихивать горох в Оливера, чтобы ненароком не откусить никому голову.
Вечером, когда Оливера уложили спать, а Мэдди в своей комнате читала или, что вероятнее, переписывалась с Лукой, Дэвис вызвал меня на разговор.
— Ничего не хочешь обсудить? — спросил он, когда я, почистив зубы, вышла из ванной в его футболке, которую спасла от помойного ведра. Я любила спать в его одежде, пахнущей лосьоном после бритья и его собственным, тёплым запахом, который хранила ткань.