– Как вообще ловили маньяков и серийных убийц в СССР?
– Довольно успешно. Но вот в МВД появилась методичка, в которой говорилось, что если находят изувеченный женский труп, то надо искать мужчину в возрасте от 18 до 35 лет с признаками умственной отсталости, который живет неподалеку. И как-то нашли такого после изнасилования и убийства девушки в Великом Новгороде. Олигофрен, причем довольно тяжелый, ближе к имбецильности. Во всем признался, дал показания. Его вывозили на место происшествия, он все показал. Но у следствия все-таки были какие-то сомнения. Институт Сербского направил меня туда в командировку. Приезжаю, спрашиваю: «Ну что, ты ее вообще убивал, насиловал?»
Он говорит: «Не-а».
«А зачем же сказал, что ты?»
«А мне обещали, – отвечает, – что меня в армию возьмут и генералом сделают».
Но вырвать у следствия такого «подозреваемого» – это очень тяжелое мероприятие. Они же уже нашли «злодея»…
– Таких якобы маньяков было много?
– Достаточно. Был, например, «убийца женщин в красном» Андрей Евсеев. Тогда паника была в Москве и области. Он нападал и убивал женщин в красной одежде. Я спрашиваю его: почему именно в красном? А он говорит, что случайно. Во-первых, тогда мода такая была, все в красном ходили. А женщин выбирал потому, что физически он был не очень здоровым и с мужиком бы не справился. Он просто забирал деньги, грабил.
Маньяк он или не маньяк? Конечно, нет. Ни по каким критериям. Он просто грабитель, но вот так совпало, что были стереотипные действия, и за это его население записало в маньяки.
– А кто был первым настоящим маньяком, которого исследовали во время экспертизы?
– Первого не вспомню, но самый яркий – Николай Джумагалиев. Он пил кровь по двум соображениям. Во-первых, заметил, что «надвигается матриархат, надо как-то этому противостоять». А во-вторых, стал жалеть животных – овечек, коровок, козочек… И чтобы отбить у себя охоту есть этих братьев меньших, ему надо было пить кровь людей. Это все происходило в Казахстане.
Его, кстати говоря, осудили на «химию» за какую-то ерунду. И он, находясь на «химии», там же, в Казахстане, продолжал эти вылазки.
Интересно, как его поймали. Он с двумя приятелями выпивал в какой-то избе, и с ними была проститутка. Она ему сама сказала: мол, пошли в другую комнату. Он с ней пошел туда и убил ее. И потом подумал: «Как, интересно, отреагируют на это мои приятели?»
Говорит, их реакция произошла все его ожидания. Они встали на четвереньки (на две ноги не могли – такими пьяными были) и вот так поползли в сторону отделения милиции… Он попытался скрыться, но его задержали и привезли к нам, в Институт Сербского. На следующий день весь персонал, все сестры и нянечки отделения подали заявления об уходе.
– Почему?
– Потому что он стоял в дверях палаты и «цыкал» на них. После этого его перевели в одиночную камеру «Бутырки». И я стал ездить к нему туда. И вот однажды, после празднования дня рождения, приехал к нему делать тест: это 377 утверждений и нужно отвечать, «верно» или «неверно». Он сидит такой тихий, спокойный. И я заснул. Просыпаюсь, а он продолжает отвечать на вопросы…
Помню, он написал заявление, что после того, как отбудет наказание, хочет работать в милиции. Он был уверен: возьмут!
По мнению Джумагалиева, его «деятельность» очень положительно сказалась на регионе. По его утверждениям, в регионе уменьшилось число разводов – женщины стали дорожить мужьями (какой-никакой, а защитник); уменьшилось количество преступлений в вечернее и ночное время, так как все боялись выходить из дома… Джумагалиев был признан больным шизофренией, невменяемым.
– Вы описываете свои встречи с маньяками так, будто это вполне безобидные люди. Неужели вы ни разу не испугались их при общении?
– Было один раз. Старый, больной шизофренией человек всех уже достал письмами в ЦК КПСС, в Совет министров, в Организацию Объединенных Наций… В ПНД, где он состоял на учете, его считали уже дефектным больным, который не представляет никакой опасности, никто не реагировал на его жалобы. Он работал в парикмахерской, в гардеробе и писал про нарушения.
И вот, когда в очередной раз не получил никакого ответа на свою жалобу, на проспекте Мира выстрелил из обреза в мужчину с девочкой. Ранил взрослого, схватил ребенка, приволок к себе домой… Его брал ОМОН в квартире. Девочка, увы, погибла. Его притащили всего окровавленного. Около него было пять человек. А я должен был с ним разговаривать – и мне было страшно, потому что он еще находился в таком возбуждении, что мог наброситься.
– Женщины-маньячки вам попадались?
– Была одна красавица Диана. Первой жертвой стал муж – он ее чем-то обидел. Зарубила топором. Признали ее невменяемой. Отправили в казанскую спецбольницу. Выписали оттуда. Через какое-то время она познакомилась с мужчиной. Ночью накрыла ему лицо полотенцем и топором бабахнула. Опять ее признали невменяемой – и опять отправили в больницу. Когда ее выписали в очередной раз, она убила еще четверых мужчин…
Женщины реже относятся к этой категории. Не совпадает у них желание отомстить с фантазиями о сексе. Это как-то разведено у них в голове. И потом трудно себе представить реализацию. Ну вот если брать Диану, которая убивала мужчин, это были всегда ситуационные какие-то вещи. Вот он ее чем-то обидел – она его убила. Потом прошло несколько лет, еще кто-то обидел – опять убила… Это совершенно другой механизм, абсолютно.
– В начале прошлого века в Москве орудовали маньяки-супруги – муж и жена. Как часто встречаются целые семьи маньяков?
– Были такие случаи, но это редкость. Были случаи, когда жены догадывались или даже знали о серийных убийствах мужей. Но молчали. Чем это объясняется? Всегда по-разному. Но часто – тем, что злодей хорошо зарабатывал и обеспечивал семью. Были случаи, когда вместе орудовали мать с сыном. Это такая симбиотическая связь, которая создает одну и ту же программу поведения. К Головкину, кстати, приходила мать, когда его уже приговорили к смертной казни. Не возникло у нее отторжения. Вот такая звериная…
– Любовь?
– Даже не любовь – это такой механизм привязанности. Она тоже носит патологический характер. Критики нет, мышление не работает. Вообще, есть масса вещей, которые не исследованы, непонятны…
– Виктор Викторович, что для маньяка важно?
– Власть. Контроль. Давление.
– А видеть муки жертвы?
– Это дополнительный бонус, который, собственно, и позволяет реализовать и власть, и давление, и контроль.
– Секс – это как раз инструмент реализации власти и давления?
– Может быть, но не у всех.
Как может формироваться маниакальное влечение? Во-первых, фиксация на первых детских каких-то нереализованных мотивах. «Лолиту» читали? Главному герою было семь–восемь лет, когда он испытывал любовь к своей ровеснице. Потом она уезжает, умирает. А у него осталось сильнейшее, эмоционально насыщенное незавершенное действие. По типу феномена гусят Лоренца.
Если гусенку, после того как он вылупился, показать какой-то неодушевленный объект, он считает его своей матерью и идет за ним. И для Гумберта сексуальный объект – это то незавершенное действие. А когда Лолита взрослеет, он теряет к ней интерес, потому что она выпадает из этого запечатления.
Второй вариант – человек сам становится жертвой (буллинга, издевательств и т. д.). А дальше это может вылиться в месть, в эскалацию насилия. Снова возвращаюсь к Фишеру. Его преступления – самые жестокие в истории Союза, он все время изобретал новые формы… Первый уровень – это такая месть за все, что он пережил. Второй – чисто бредовые мотивы: например, он искал в телах жертв душу, поэтому уродовал тела, копался во внутренностях и консервировал их.
– Но почему не все перенесшие насилие становятся маньяками?
– Наверное, все зависит от психологических защитных механизмов. Их много: рационализация, вытеснение, интеллектуализация и другие. И у кого защитные механизмы работают хорошо, тому это помогает преодолеть травму или вытеснить ее, успешно контролировать свое поведение, блокируя агрессивные импульсы, перерабатывая тревогу.
– В годы Советского Союза было больше маньяков, чем сейчас? И как вообще общество и состояние в государстве влияют на них?
– Маньяки были всегда. Но эти дела были под грифом «секретно». На мой взгляд, есть некоторые вещи, которые должны быть табуированы для публикации. Было два таких дела на моей памяти. Это не то, о чем общественности полезно знать. Да и о чем информировать?
– О том, что есть больной человек.
– Нет, эти людоеды были алкоголиками, не психически больными.
– Можно ли разработать эффективную систему тестирования, чтобы выявлять повышенную агрессию и жестокость?
– Я в 1980-х являлся консультантом кафедры криминалистики в школе МВД, и там у нас была такая тема – как раз по контролю за теми, кто освобожден, но под надзором. Они должны были регулярно отмечаться в отделении милиции, а я их там тестировал. И вдруг один по результату теста выдает пик, и я говорю сотрудникам милиции: «Что-то должно произойти». Через два или три дня он действительно совершил преступление. То есть это работает. Можно отслеживать психическое состояние, но это дорогостоящая и индивидуальная практика.
– Все начинается с детства. А если бы такие тесты проводили в школе?
– Для этого нужно, чтобы в школе были квалифицированные психологи, владеющие психодиагностикой. Должна быть целая психологическая служба.
– Такая служба поможет?
– Не всегда. Но работа с психологом, консультация психиатра, различные виды психотерапии точно не помешают.