Он оказался истинным гением. Гением мести. После своей смерти Он мстил нам за нашу глупую доверчивость. Гением очковтирательства и надувательства. После Его смерти мы по-прежнему оставались в плену Его уловок, влияния, давления, той паутины, которую Он сплел для нас. Меня томили предчувствия. То-то еще будет, думал я. В тот момент я наделял Его поистине мистической силой и способностью влиять на наши судьбы.
Мы дошли до моей машины и остановились. Гриша приплясывал от нетерпения, с тоской глядел на муниципальный транспорт и мысленно уже стирал пеленки.
— Да иди уж, — сказал я. — И из конвертика этого… купи, что ли, младенцу памперсы.
Гриша растворился в толпе. Мы с Денисом и Виктором постояли равнобедренным треугольником, посмотрели друг на друга, покачались задумчиво с носка на пятку, почесали в репах и сказали хором:
— А по пивку?
X
Мы сели в кафе на Страстном бульваре под красным зонтиком на красные пластмассовые стулья в виду памятника Высоцкому, заказали по пятьсот пива, рыбки и задумались. Не знаю, как у Дениса и Виктора, а у меня было такое ощущение, что это наша последняя встреча. Вроде все дела, связанные с Ним, переделаны, наследники как-нибудь без нас вступят во владение квартирой, лично нас всех ничего такого особенного не связывает, так что же теперь? Вроде как сейчас, под этим красным зонтиком, у нас отвальная друг от друга. Грусти я не испытывал — только удивление. Заканчивался целый период жизни. Неужели — все? И то, что было все эти годы, действительно уже было, а не есть? Мне хотелось оглянуться и посмотреть на отлетающее время. Отлетающее так просто, так обыденно. Так никак. И без предупреждения, вот в чем штука. Как будто обманным путем. Мне казалось, оно похоже на дымчатого ангелочка с прозрачными крылышками за спиной. Мне казалось, улетая, ангелочек смеялся. Мне казалось, отлетающее время, каким бы оно ни было — плохим, хорошим, тяжелым, легким, печальным или радостным — всегда похоже на прозрачного ангелочка. Материя такая, ничего не поделаешь. Невесомая. Старею я, что ли? Да, но где то мгновение, что отделяет прошлое от будущего? Мне хотелось его уловить. Когда оно протекало? Когда Он умер? Когда мы Его похоронили? Когда разошлись после поминок и заперли дверь квартиры на ключ? Или когда квартиру опечатали и стало ясно, что по собственной воле нам больше туда попасть не удастся? Или она еще не наступила, эта минута? Может быть, вот сейчас, сейчас мы расплатимся, встанем, дойдем до метро, пожмем друг другу руки, и… и я опять сразу не пойму, что это навсегда?
Мне всегда казалось — как много мне кажется последнее время, как никогда раньше не казалось, так много, будто я ни в чем на свете не уверен! — так вот, мне всегда казалось, что настоящее — это не «миг между прошлым и будущим». Что это очень протяженный период. Как в английском языке — длящееся настоящее. Иногда оно длится годами, иногда десятилетиями. Потом что-то накапливается в механизме времени, как в организме накапливаются шлаки и токсины, набирается по капельке усталость от повседневности и — трррык! Все неожиданно меняется. Переключается на другой режим. И начинается другое настоящее. Не хуже, не лучше, просто другое. Вот и сейчас у меня было ощущение, что прошлое настоящее закончено и начинается настоящее будущее.
Из задумчивости меня вывел голос Дениса.
— А тебя-то как занесло на похороны? — спросил он Виктора, и по тому взгляду, которым он смотрел на объект, я сразу понял, что сейчас начнется легкий — легчайший, почти незаметный — допрос с пристрастием. Денис будет выведывать у Виктора его подноготную. Он же любит копаться в людях. Начнет задавать тонко выстроенные коварные вопросы, на которые человек волей-неволей, но ответит так, что полностью выдаст все свое затаенное. А не ответить нельзя. Еще хуже получится. Но я ошибся. До коварных вопросов не дошло. Виктор оказался материалом повышенной удароустойчивости. Он не поддался. Он был откровенным, как на исповеди, и непосредственным, как в детской песочнице. По этой причине его ответы полностью выбили нас с Денисом из колеи. А что, неплохая тактика самообороны.
Итак:
— А тебя-то как занесло на похороны? — спросил Денис Виктора.
Виктор, по обыкновению, хмыкнул:
— Так… это… поговорить.
— С кем? — не понял Денис.
— Так… это… с покойником. Когда он был еще жив.
— О чем?
— О девушках.
— О чем?! — закричали мы с Денисом хором.
— О девушках, — невозмутимо повторил Виктор и опять громко заржал. — Что непонятного? Девушка от него ушла. Ко мне.
— Кто?! — еще громче закричали мы.
— Девушка, девушка. А вы что думали, парень?
Да ничего мы не думали. Ничего не думали. Мы еще не успели оправиться от шока, вызванного появлением Жени. А там, оказывается, девушки табунами ходили. А как же высокая нравственность объекта? А как же «Давай-ка, матушка, без проблядовок!», адресованное несчастной курице Ольге? Как же все чудесным образом преображается и переворачивается с ног на голову, когда человек умирает! Как будто смерть — это железнодорожная стрелка, которая пускает жизнь по другой колее.
— С этого места поподробней, пожалуйста, — сказал Денис. — Что за девушка? Рост, вес, масть. Почему ушла? Как познакомились? Сколько встречались?
— Да у меня на выставке и познакомились, — отозвался Виктор, лениво отхлебывая пиво. — Подошла ко мне, комплименты всякие говорила, мол, вы, Виктор Александрович, талант и гений в одном флаконе. Ну, ушли, как полагается, вместе. Хорошая девушка…
— Да не с тобой, не с тобой, дурень! С Ним как познакомилась? — закричали мы с Денисом хором, что уже становилось нашей доброй традицией.
— Точно не знаю, — сказал Виктор. — Кажется, в институте. По-моему, она его студенткой была. У него вообще все были студентки.
— Все?!! Ты говоришь — все?!
— Ну да. Только одна аспирантка и одна — кандидат наук. Так я понял из ее рассказов. Но вообще-то я не слушал. Я девушек не слушаю. Бессмысленное занятие. Я их кушаю. — И Виктор снова дико заржал. Этим своим бесконечным ржанием он уже начинал действовать мне на нервы, и я подумал, что неплохо бы в следующий раз, когда он распахнет свою зубастую пасть, неожиданным быстрым движением засунуть ему в рот кляп из салфеток.
Итак, мы в полной прострации глядели на Виктора. Аспирантка, значит… И кандидат наук… А остальные студентки… А как же… Ага… Вон оно, выходит, как. Тут, среди нас, одно, а там, на стороне, — раз! — и совсем другое. Мы, стало быть, овцы неразумные? Дружная группа престарелых придурков? Сорокалетние идиоты, поверившие полной белиберде? Но до чего же Он все-таки был талантлив в своем вранье, если сумел так виртуозно обвести нас вокруг пальца! Так элегантно впарить нам этот бред! Вот это сила убеждения! Позавидовать можно! И что же мы теперь должны думать в нашем выигрышном положении по-прежнему живых граждан? И у кого требовать объяснений? Да, но мы-то, мы-то! Хороши! О чем мы раньше-то думали? Как могли дать так глупо себя одурачить? Почему так охотно пошли на одурачивание? «Я сам обманываться рад…»? Хотелось хоть в ком-то наблюдать доброе, чистое, светлое? Почему никому не пришло в голову: дядьке почти сорок лет. Он что, монах? А я-то, я-то! С чего я взял, что у Него тогда, в юности, ничего не было с Аленой? Да было, было. Все у них было. Именно потому, что было, Он ее Грише и подарил.
Да, но как в этой связи относиться к Жене — к Жене, которая позиционирует себя как не вполне страдающая, но вполне страждущая вдова, к Жене, с ее зримыми и незримыми детьми? Может быть, не такая уж она великая любовь Его жизни? Может быть, она всего лишь одна из многочисленных студенток-аспиранток-кандидаток? Как проверить? И надо ли проверять? Зачем? Есть что-то гадкое в проверках, что-то фискальное. Пусть ее. Какая разница! Это даже хорошо, что после Него осталось что-то живое. Если осталось…
Я шумно выдохнул. Столько секретных файлов в один день… Я же не детектив, чтобы копаться в чужих шкафах и вытаскивать оттуда скелеты. Мне многовато.
— Значит, девушка, говоришь, — наконец произнес Денис. — А чего же она от Него ушла?
Виктор пожал плечами.
— Могу засвидетельствовать только одно, — сказал он. — О вашем прекрасном товарище она отзывалась исключительно в матерных выражениях. Довольно замысловатых. Достал он ее, достал, понятно?
— Понятно, чего ж не понять. Мы тоже пострадавшие, — сказал я. — И все же…
— Все же, все же… — притворно проворчал Виктор. Видно было, что он и сам не прочь высказаться в адрес Нашего друга. — Да Он к ней относился, как к кефиру.
— ?..
Немой вопрос.
— Ну что уставились? — хмыкнул Виктор. — Кефир, он что? Полезен для желудочно-кишечного тракта. А девушки? Для мочеполовых путей. Все ясно? Вопросов нет?
Все было ясно. Вопросов не было. Мы отхлебнули пива.
— Но ты так и не ответил: что ты делал на похоронах? — снова завел я.
— Да она все приставала, мол, зайди да зайди, забери мои вещи. Ну, я пошел. Думаю, сделаю девушке приятное, заодно посмотрю на Него. Может, в морду дам, если повезет. Все-таки не каждый из нас способен произвести на девушку такое неизгладимое впечатление. Прихожу, а там похороны. А я голодный, ужас. Вот в таком примерно контексте…
— Забрал вещи-то? — спросил Денис.
— Не-а. Где их найдешь, не по комодам же лазать при всех. Там же всякие лифчики-трусики.
— Так она жила у Него, раз лифчики-трусики? — продолжал допытываться Денис.
— Она не жила у Него, — перебил я. — Я бы заметил. На одной лестничной клетке…
— Ты уже заметил, — сказал Денис. — И студенток, и аспиранток, и кандидаток.
Да, действительно. Как же я так оплошал? Одно из двух: или Он с ними не дома встречался, или Его умение конспирироваться бьет рекорды большевистского подполья.
Виктор кивнул.
— Не жила, — сказал он, прожевывая рыбку. — Но лифчики разбросала… Она у меня такая! — неожиданно добавил он с какой-то застенчивой гордостью и зажмурился, как сытый котяра.