Я заметил, что Алена тяжело задышала. В лице ее появилось что-то нехорошее, жесткое, волчье. Губы искривила усмешка.
— Ах ты… — елейным голоском сказала она и положила ладонь на Женину голову. — Ах ты, тварь подзаборная! — Она схватила в горсть Женины волосы на затылке и резко дернула назад. Женина голова откинулась и стукнулась о спинку высокого стула, на котором она сидела. — Сука ты, милая моя, п…да рваная, — по-прежнему ласково продолжала Алена. Она все тянула и тянула Женю за волосы. А Женя все гнулась и гнулась назад. Стул закачался и уже готов был вместе с Женей опрокинуться на землю, но тут Алена резко отпустила Женины волосы, ту мотнуло вперед и впечатало лбом в столешницу. Чашка упала, и горячий чай тонкой струйкой потек в Женин открытый рот. — Вот и чайку попили, — удовлетворенно вздохнула Алена и села на соседний стул. — А теперь поговорим. Что ж ты делаешь, сука? Своего мужика нет, так ты на чужого упала?
Женя уже поднялась, оправилась, вытерла рот и теперь сидела, откинувшись на спинку стула и нагло улыбаясь Алене. На ее лбу красовалась багровая отметина от удара.
— Госссподи! — вздохнула Женя с фальшивым сожалением и притворно закатила глаза. — Нешто он нужен мне, такой-то мужик! Нешто он шо может, кроме как в огороде над морковкой жопу драть! Сама небось знаешь, не мне тебе рассказывать. Так что можешь забирать его, мужика-то свово. Если он, конешшшно, пойдет. Я-то сумлеваюсь.
И этот псевдонародный говорок, и это ерничество, и поза эта — развалясь на стуле, живот вперед, руки скрещены на груди, ноги по-мужицки врозь, — и бабьи ухватки, многозначительные подмигивания, наглая ухмылка были мне невыносимо противны. Алена по-прежнему задумчиво и ласково смотрела на нее.
— Не-а! — вдруг как-то залихватски и бесшабашно выкрикнула она. — Не-а! Не возьму! Не надо мне! Тебе отдаю! Бери, Женечка, не жалко! Эй, Гриша! Гри-иша! — Гриша высунул в окно унылый нос. Он, конечно, все слышал, но до поры до времени решил себя не обнаруживать, так сказать, во избежание. — Слышишь, Гриша, Жене тебя отдаю. Навсегда. Ты теперь, Гриша, подарок. А подарки не передаривают. Выходит, на всю оставшуюся жизнь. Поняла, Женечка? Тебе, Женечка, с мужиком-то моим всю жизнь жить. А другого-то не будет. Никогда. Вон оно как вышло. Не ожидала? А если ты, Женечка, решишь хвостом вильнуть и кого другого себе завести, то мальчики тебя живо в чувство приведут. Потому что ты, Женечка, нам приемная, а мы друг другу родные. А теперь давайте чай пить! Эй, ты, подарочек, ставь чайник! Ну, что стоите? Садитесь.
Мы расселись вокруг стола. Ощущение было такое, что нас посадили голой задницей на муравейник. У Натальи с Денисом были совершенно оцепенелые лица. Ольга испуганно моргала. Виктор странно подергивал щекой. Женя глядела в сторону. Гриша торопливо таскал из дома чашки, ложки, сушки и прочую дребедень, разливал чай, суетился, подыгрывая всем одновременно и не понимая, кому конкретно надо подыгрывать. Алена непринужденно взяла чашку, широким жестом отвела руку в сторону и так, в позе королевы, требующей внимания подданных, начала говорить:
— Вот все считают, у меня, дескать, запросы. Помилуйте, какие запросы! Никаких запросов. Просто я все время чего-нибудь хочу. Это моя отличительная особенность. Причуда. И, заметьте, я имею на нее право. Потому что сама деньги зарабатываю на свои причуды. В отличие от многих других. Вторая моя отличительная особенность — скромность. Если я хочу выпить кофе с пирожными, то мне совершенно безразлично, где это делать — в ресторане «Максим» или в кафе «Оладушки». В «Оладушках» даже лучше. Потому что «Максим» — это уже запрос. А кофе с пирожными — всего лишь кофе с пирожными.
— Количество имеет особенность переходить в качество. — Женя приняла мячик и тут же послала его обратно. — Если все время хотеть кофе с пирожными, это уже запросы.
— Глупости какие! — Алена взмахнула рукой, и чай выплеснулся на траву. Она не смотрела на Женю, обращаясь как бы к невидимому собеседнику, в воздух. — Количество никогда не переходит в качество, если только это не количество денег. Вот некоторые люди все время танцуют. Однако количество произведенных ими па почему-то никак не перейдет в качество. Интересно, почему? Никто не знает?
— Да, пожалуй, я была не права. — Женя тоже обращалась как бы к невидимому собеседнику, смотрела в сторону, голос ее звучал нарочито индифферентно. — Например, количество слов тоже не всегда переходит в качество. Люди пишут, пишут, пишут слова, думают, что на выходе получат литературу, а получают много букв и ничего больше. Вот я тут недавно прочитала одну книгу… Пойди принеси. — Она обернулась к Грише. Ее голос и взгляд были похожи на жестяной барабан.
— Не надо! — пискнул Гриша, поджимая хвост.
— Надо, надо, — жестко сказала Женя.
Гриша потрусил в избу. Мы молча ждали. Я с ужасом глядел на Алену. Неужели она не понимает, что происходит? Алена сидела в застывшей позе. Ее лицо как будто высекли из камня и забыли зашлифовать острые углы. У меня вспотели руки, и я торопливо вытер их о джинсы. Через пару минут Гриша появился с пачкой измятых листков в руках. Мелкими неуверенными шажками он подбежал к Жене и, дрожа, протянул ей пачку. Женя взяла пачку и помахала ею в воздухе. Листы распались. Несколько упало на траву. Один лег у моих ног. Я смотрел на него, не в силах нагнуться и поднять. Это был Аленин роман. Он был распечатан очень мелким шрифтом, и оттого издалека листы казались испачканными. Денис протянул руку, чтобы взять одну из страниц, приземлившуюся возле него, но я оттолкнул его и быстро схватил лист. Я не мог позволить Денису читать то, что Алена предназначала только мне. Ну, не предназначала. Подразумевала, что, кроме меня, это никто не прочтет.
Женя продолжала помахивать рассыпающейся пачкой.
— Так я говорю, прочитала тут на досуге роман, и что вы думаете?
Все молча смотрели на нее и ровным счетом ничего не понимали. Запахло дымной вечерней деревенской тоской. Лица светились в сгущающихся сумерках, и мне показалось на миг, что за столом сидят не люди, а гигантские бледные мотыльки. Призрачная, нереальная картинка, похожая на кадр из сумеречного мультфильма: неподвижные фигуры вокруг стола, неподвижный воздух, неподвижное время. Нет сюжета, провалилась фабула, события отказались происходить. Мы на вечном приколе в этой ночи, в этом дворе, среди травы, доходящей до пояса. Трава растет незаметно и скоро — мы и вздохнуть не успеем — полностью поглотит нас.
— Удивительная вещь, — снова раздался Женин голос, словно прорвавшийся ко мне сквозь невидимый заслон и вернувший меня к реальности, — после одних книг хочется стать лучше и больше никогда не грешить, после других — плакать, после третьих — скакать на одной ножке и смеяться, а после некоторых — только вымыть руки. Ну хорошо, хорошо, может, не вымыть руки. Например, накраситься. Нахватаешься гламурок и думаешь: а я-то что? Чем хуже? Пойду, что ли, накрашусь. Вот такое удивительное влияние разумного, доброго, вечного на душу человека.
Гриша подобострастно заглядывал ей в лицо и кивал. Алена всем корпусом повернулась к нему.
— Ах ты, сучья кровь, — прошептала она и тяжело поднялась. — Ты зачем это сделал? Ты зачем в мой компьютер лазил? Ты зачем нос совал, куда тебе не велено? Ты зачем это распечатал? Зачем ЕЙ (она сделала ударение на слове «ей» и мотнула головой в сторону Жени) притащил? Посмеяться хотел? Выслужиться? А, холуй недоделанный?
Она надвигалась на Гришу, а Гриша пятился от нее раком, почему-то растопырив руки и слегка подогнув кривоватые ноги, не в силах отвести взгляда от ее лица. Рот его приоткрылся. В глазах застыл ужас. Он споткнулся о камень, и по его лицу прошла судорога. Нелепо подпрыгнув, он быстро развернулся, зайцем метнулся к дому и захлопнул за собой дверь.
Вдруг раздался громкий смех. Это хохотал Виктор.
— А ты, а ты… — пытался выговорить он, захлебываясь смехом. Наконец ему удалось совладать с собой. — А ты думала, что всю жизнь с зайчиком прожила, а оказалось — с волчарой? Думала, он ни на что не способен, а он на все готов, только не ради тебя! — почему-то зло бросил он Алене и снова захохотал.
Алена кинулась к нему, схватила за грудки и стала трясти что есть силы.
— Мразь! — кричала она. — Не смей! Убью!
Я бросился к ней, начал отрывать ее от Виктора. Денис подскочил с другой стороны. Но Алена уже сама обмякла, затихла и повалилась на стул. Я стоял возле нее, держа руку на ее плече. Алена сидела сгорбившись, уставившись в землю. Наталья неуверенно подвинула к ней чашку с остывшим чаем. Неожиданно в тишине раздался голос Жени:
— И чего это ты так на него орала? — спокойно сказала она, обращаясь к Алене и пальцем тыча в сторону Виктора. — Ольге, что ли, завидуешь? Ну, завидуй, завидуй. Брошенные тетки всегда кому-нибудь завидуют. — Она повернулась к Виктору: — А ты, старый дурак, не понял до сих пор, что не нужен ей ни волк, ни зайчик?
— А кто? — глупо ухмыляясь и машинально одергивая рубашку, спросил Виктор.
— Да ты.
— А она-то мне зачем? — еще глупее растянув рот в полуусмешке-полугримасе, спросил Виктор.
— Вот этого я не знаю, — сказала Женя. — А только зачем ты над ней смеялся?
Виктор дернул плечом и покраснел. Голову даю на отсечение — он покраснел. Впрочем, было уже темно, может быть, мне показалось. Пока я удивлялся, Виктор встал, сунул руки в карманы брюк и, посвистывая, вразвалочку двинулся в сторону огорода. Ольга, не понимая, что происходит, испуганно блуждала взглядом по нашим лицам.
— А… — робко начала она, очевидно, не зная, что сказать. — А у Пушкина дети были?
— Нет, только внуки, — сказал Денис и хлопнул ладонями по столу. — Ну хватит, вставайте, поехали домой.
XVII
Когда рассаживались по машинам, Ольга подбежала ко мне.
— Возьми с собой Виктора! — шепнула она. — Мне надо поговорить с Натальей и Денисом.
«Вот дура!» — подумал я, а вслух сказал:
— Какого черта он мне нужен?