— До свидания, — сказал я, и она ответила:
— До свидания, — и стала убирать мой стол, чтобы истребить все следы, которые остались после меня.
Но что же поделаешь!
Я вышел на шоссе, лениво закурил — солнце уже совсем поднялось на нужную высоту, и было довольно жарко.
Я побрел вперед, развеселенный вином, как философом-оптимистом.
На юг!!!
Нужно было спешить — находясь в неведомых краях, я должен был встретиться со своим другом в назначенном месте. Мы условились встретиться у таблички города Днепропетровск.
Нет ли погони? Не едет ли за мной Иванов на милицейской машине? Тогда он может меня догнать и сделать со мной все что угодно… Куда же бежать? Разве что в сон…
И я ехал, меняя машины как перчатки. Шоферы скучно сидели перед смотровым стеклом и делали свое дело. Раз в пятнадцать минут они закуривали какой-нибудь “Дымок” и иногда заезжали на автозаправки.
Солнце уже совсем разбушевалось. Когда я шел через мост, оно меня жгло, как костер. Я бросился в первую попавшуюся речку и закрутился в ее шумных водоворотах.
Рядом росли цветы и трава, совсем не такие, как в городе.
Потом был вечер, и я ехал на “Москвиче” с каким-то молодым человеком за рулем. Он все время иронически смотрел на меня и настойчиво матерился. Я был усталым, тем более что город Днепропетровск находился в стороне от трассы… Сомнения кружились в моей голове — где же мой друг? Или я так и останусь одинок до конца путешествия?
Когда я шел по этим дорогам — все было нормально, я был я, земля, города, реки и деревни — все было… Все было не моим. Я не мог запросто зайти в любой дом, я мог только попроситься. Мой дом остался далеко позади — там стоят скелеты в коридорах и вообще много милых ужасов.
Все же я крепко сидел в своем теле — и рука была на ремешке от сумки… Нет, я никуда не деваюсь!
Шофер спрашивал меня о всякой ерунде, курил и улыбался. Я выглядел неблагополучным, поскольку у меня не было дома в двадцати шагах от этих кустов, которые мы проезжаем… Или от этого колодца.
Потом пошли леса, потом пошли поля. Бескрайние украинские степи.
— Надо было в Запорожье вам встречаться! — говорил шофер. — Как раз на трассе! А Днепропетровск… Это еще сорок километров.
— А вы где живете? — спросил я.
— Я? — Шофер лукаво улыбнулся и пробормотал какие-то неприличные слова. — Я раньше в Москве жил, а сейчас мы переехали в Мелитополь…
— Ну и где лучше?
— Ну… Мне лично в Мелитополе больше нравится… Сорок километров — море; опять-таки — фрукты, овощи… Солнце…
— А, — сказал я.
Мы ехали и курили попеременно. Я выбрасывал на костях, встречусь я со своим другом или нет.
Да — с одной стороны интересно жить в нашем материальном мире — неизвестно, что случится; только чересчур беспокойно…
Все это происки Ивановых! Сволочи! Но ничего — я отправил их очень далеко, они завязли сейчас во всяких полубессознательных штучках… Но их нельзя полностью вытеснить в подсознание — а вдруг они выдержат все это? Вооружившись силой, приобретенной в боях с шизой, они убьют все мои воспоминания… Вполне возможно, что два до сих пор живут через гусь, а третий?
Нет, все это — плод моего воображения… Я — абсолютно нормален.
Тут и машина остановилась. Я захлопнул за собой дверцу и пошел куда глаза глядят.
Но скоро я снова ехал, а потом уже приехал. И вот она — табличка, белая, как белье на веревке.
Я сел, вытащил две бутылки пива и стал ждать. Долго я ждал — и вдруг, открываю глаза, и передо мной стоит тот, кого я ждал.
То-то было радости! Когда мы кончили выражать наш телячий восторг, мы попили пива и пошли купаться на Днепр. Мост через Днепр сверкал огнями, и город сиял вдали. И луна была, и ночь. И звезды.
Чуден Днепр!
Где-то справа стояла спасательная станция — это был маленький синенький домик, в котором не горел свет.
— Я хочу жить там! — воскликнул я, голый, в темноту.
Мой друг Мишка купался и плыл во тьме. Когда выходишь из Днепра — под ногами белый песок.
И я увидел белую тень, которая тоже шла и подходила ка мне.
— Как это? — спросил я у Мишки.
Мишка тускло улыбался. Тень подходила ближе — я уже увидел ее лицо и узнал — это была та самая девушка…
— Откуда ты здесь? — удивился я.
— Мы с друзьями… — сказала девушка. Я не помню, была она голой или нет, но помню, что Мишка как-то тускло улыбался. Потом мы пошли к костру.
Костер высвечивал множество друзей. Они сидели и что-то ели.
— Откуда это все? — спросил я у Мишки.
Он засмеялся и сказал:
— Не знаю…
Однако, как только мы пришли, друзья приветствовали нас возгласами восторга. Они сидели и жарили шашлыки. Тут же стояла большая палатка.
— Как это мы вас встретили… — насмешливо сказала девушка.
— Это мы вас встретили, — возразил я.
Кроме всего прочего, еще было вино.
Мишка встал со стаканом, и по лицу его шли тени от костра. Он улыбался — так открыто, нежно и все-таки немного отталкивающе.
— Давайте выпьем, — сказал он. — За то… Чтобы так все было хорошо…
— Ура!!! — закричали друзья.
— Мы… вот сейчас в городе Днепропетровске… И нам так клево!!
— Ура-ура!!! — отозвались друзья.
Мишка смутился и сел. Он боялся не нарушить хорошего состояния духа. Между тем спускалась темная ночь, и милиция нас не трогала.
Мы ели шашлыки и пели песни. И пили вино, само собой. Девушке очень-очень понравился Мишкин тост, она гладила моего друга по головке и говорила:
— У… маленький… маленький… лапочка…
А я тоже так хотел и так и сказал. Я посмотрел на девушку зверским взглядом. Она сверкнула глазами, словно пантера.
Я положил ей руку на колено. Она улыбнулась углами губ, подмигнула мне и небрежно сняла мою руку.
— Ну… — огорчился я.
— Не огорчайся! — зашептала мне девушка в ухо.
Мы сидели и смотрели в поле. Была ночь.
— Ну и все… — сказал я себе.
Я стал ее обнимать. Девушка смотрела на меня и тяжело дышала, как полагается.
— Я тебя ужасно люблю, — сказал я. — Я хочу самоубиться…
— Зачем? — спросила девушка и погладила мой лоб.
— Этого… не… может… быть… — говорил я и дрожал.
— Может, — сказала девушка загадочно и впилась губами в мои губы.
Я написал второе лирическое отступление. Вот оно:
“О, как я ловил тебя памятью, я ждал твои губы, мокрые, и глаза; я гладил тебя, как кошку, я расплющивался о твои груди, я пил тебя, я был выпит тобой; я больше ничего не знал, я был просто теплым зверем, который свертывается клубком под одеялом и ждет, чтобы его приласкали; я гулял ночью и что-то говорил себе; потому что я знал, что больше ничего плохого быть не может; я разделил с тобой мой мир, и я стал простым и физическим; я стал любить свое тело и твое тело; я молился нервам и не интересовался богами… Я сидел с тобой ночью в темной комнате, курил, и музыка играла; а рай меня не интересовал. Но это тоже настроение”.
— Пойдем покурим, — вяло предложил Мишка.
Я вышел из комнаты на террасу. Было тихо — спали все, ничего не желая знать. Мишка сидел, его лицо слегка улыбалось, он дал мне сигарету, но мы решили для начала съесть консервы.
Мы сидели друг против друга, и я ждал, когда он начнет чего-нибудь говорить. Но он молчал. Он выглядел очень важным и теребил сигарету. Я открывал консервы.
— Ну как сейчас поживает твоя философия? — прервал я молчание. — К каким взглядам ты сейчас пришел?
Мишка ухмыльнулся, словно я сказал глупость.
— Взгляды? Слова, слова…
— Да, слова, ну и что?
— У меня уже все сейчас установилось. И больше ничего не будет. Все ясно.
— Ну и что ж ясно?
— Что? Все… А что тебя интересует?
— Есть ли Бог, например?
— Что значит, “есть”? Есть, нет — это одно и то же. У материалистов — материя, у субъективных идеалистов — я, у объективных — Бог…
— А на самом деле?
— На каком самом деле?
— Да… Но куда же попадает человек после смерти?
— Как это куда? Смотря с какой точки зрения… С точки зрения материалистов — уничтожится, христиан — в рай… И так далее.
— А что же ты тогда понимаешь?
— Все. Видишь ли, не важно, есть Бог или нет — он все равно есть… Никуда не денешься. Это не вопрос — есть или нет. И все люди это знают. Человек не может жить, допустим, если его отец попадет под трамвай… Но просто человек не осознает этого. А если, например, ты вдруг начнешь что-то осмыслять, ты станешь путаться в словах, и получится характерно… Все эти вопросы очень характерны. “А что такое я?” “А что такое “что такое”?” “А что такое Бог?” “А как я могу его познать, если познаю его я, значит, Бог — вторичная рефлексия?” Все это — слова, слова… Я больше не могу говорить слов. Они абсолютно ничего не отражают… Вот и сейчас я, как идиот, говорю слова… Ну в общем, это тоже характерно. Помнишь, как у Николая Кузанского? Бог — это абсолютное единство. В нем сходятся и максимум и минимум, и абсолютный максимум и абсолютный минимум… Вселенная — его абсолютная конкретная возможность. И человек тоже. Он не существует вне возможности, но в то же время и существует… Ах — слова! Абсолютная возможность, абсолютная конкретность и связь между ними — это триединство… Понимаешь — одно не существует независимо от другого…
— А как же религия?
— Ну как… Это только один из фетишей, один взгляд на Бога… Ну ведь обычным людям не надо во все это врубаться…
— Но у тебя уже все установилось?
— Да. Я не знаю, конечно, всегда бывает что-нибудь дальше… Но дальше уже невозможно. Все.
— Ну и что ты теперь будешь делать со всем этим?
— Я? Ничего… Или все что угодно.
Мишка издал смешок.
— А мне вот страшно, — сказал я. — Когда этот хаос… Я такой слабый… Я хочу с ним бороться… И не могу. На меня словно падают тонны земли… И все такое злое…