— А что это?
— Узнаете. Вы не поймете. Ладно. Везите их в клинику, предварительно хорошо ознакомившись с моими печатными трудами… И делайте все согласно им! Боже, почему я не разбираюсь в психиатрии…
— Хорошо, — сказал доктор.
— Кстати — сколько можно уже приходить на явку без головы? С одной стороны — конспирация, хорошо, но все же…
— А зачем голова, здесь ведь нет каракатиц?
— Доктор… Опять вы за свою ерунду! Господи, как я устал! Все. Везите их в клинику.
Доктор. Вы знаете, где вы находитесь?
— Нет.
Доктор. Вы меня знаете?
— Нет.
Доктор. Вы меня слышите?
— Кажется… но не стоит.
Доктор. Назовите свое имя, фамилию, отчество.
— Ку-ку… Не знаю я свое фамилие-имя-отчество. Просто отпустите вот здесь… И мы с вами пойдем… Далеко…
Доктор. Что вам говорит фамилия “Иванов”?
— Откуда я знаю? Канонада и часы.
Доктор. Как вы думаете — вы существуете?
— А что это такое? Я не знаю — это глупый вопрос. Это все равно.
Доктор. Но вы есть?
— Не-ка!
Доктор. Пощупайте свое тело. Вы обнаружите, что вы — человек, и вас зовут Иванов. Скажите: “Я человек”. “Я Иванов”.
— Я? Как понять птице твороги…
Доктор. Дорогой Джо! Через гусь мы выходим на паперть…
— Ну наконец-то почесали!! Мы…
Иванов 3-й. Предательство!! Доктор, вы предатель!..
Доктор. Понимаете, они здоро…
Выстрел — доктор падает навзничь, улетает в рай, начинает жить на Земле, уходит в другую реальность, попадает в иные миры, прекрасные и совершенные… Конечно, он может вернуться сюда, но не хочет. Пускай остается эта предыстория незаконченным фарсом.
ПЯТЕРКУ В УГОЛ!!!
Иванов 3-й ходил из угла в угол, руки у него были в карманах — рядом лежал обезглавленный труп доктора.
— О, друзья мои, друзья! — прошептал он в испуге и заплакал.
О, как он гулял со своей бабушкой по Севастополю — моряки и адмиралы приветливо улыбались — жизнь была перед ним как красивое продолжение детства… И приключения захватили его, он стал осваивать целину и Север, и все было понятно, как на войне.
— О, как я хочу войны…
“Мы поступали со всеми этими суками запросто… К стенке! Мы с ними не возились. Общество — главное. Существуют законы. Господи — как я здесь оказался! Да не хочу я копаться в этой ерунде… Маразм! Какое мне дело до этого больного мира, до катастрофы, до… основного вопроса философии! Я есть я, и этим все сказано… О, друзья мои, друзья! Добрые друзья… Они не выдержали — я выдержал. Но, к счастью, я все же выдержал, я есть, и мы еще повоюем! Я похороню вас здесь — я найду вас где-нибудь еще… Воспользуемся тем, что все позволено!”
Иванов захватил с собой мычащие тела Ивановых и бросился на улицу. Серое солнце ударило его в лицо.
— Как я ненавижу этот мир!!! — заорал Иванов 3-й. — Как я ненавижу Меня!!!
Я проснулся утром в одеяниях шейха. Приятное летнее солнышко веселило мое существо. Рядом — девушка — прекрасно!
О, утро!!! Как ты блаженно!
Я закрыл глаза и встал, потягиваясь.
— Может, поставить музыку? — спросила девушка.
— Ну конечно, конечно же… — улыбаясь, сказал я.
И она поставила мне музыку — было просто чудесно.
— Сегодня к нам придут друзья? — спросил я.
— Сегодня у нас будет множество друзей.
— Где бы нам их встретить? По-моему, в Париже, в кафе…
О! Мы пошли в парижское кафе, я выпил кофе и коньяку. Здесь сидели сюрреалисты, модернисты, экзистенциалисты, Ивановы, моржиха и мальчик Петя.
А в окне было светло — прекрасный день, сияет солнце.
…Но помню я руки мои на голове. Прекрасный сон? Мир так хорош и раскрывается передо мной каждой своей клеточкой? Я бессмертен? Велик? Вечен? А плюну я в него нарочно — пошел бы ты…
Тат твам аси? К черту тат, к черту твам, к черту аси! Почему? Просто так, просто так… Я самовыражаюсь — когда я завоевал все, мне надо избавиться…
Иванов судорожно нащупал в кармане ключ от двери, где я помещаюсь, и посмотрел внутренним оком, как да что. Я цвел в своей прелестной тюрьме, и устрицы пришлись мне по вкусу.
Вдруг — надоело все до жути. Когда я проснулся однажды утром, обнимая свою девушку, мне захотелось ругаться матом и вообще проклинать все.
— Что такое, что с тобой?!! — засуетилась она.
Она была так беззащитна, так семейна в своих трогательных словах, что мне захотелось стукнуть ее чем-нибудь тяжелым в припадке жалости. Я бы, наверное, и стукнул бы, так как уже давно подозревал, что все, что творится — всего лишь бред и чепуха, что все это — просто картинки в моей голове.
— По какому праву, — закричал я, — ты отвлекаешь меня от решения важных насущных проблем?!!! Мне надоел ваш рай!!!
Я был злой, встал, обругал служанку за то, что она принесла мне остывший кофе, и рассчитал камердинера. Старик не успел войти, рассыпаясь в поклонах и выражениях подлинной любви (ибо он, как всякая выдуманная мной субстанция, был без памяти в меня влюблен), как я злобно топнул ногой, нахмурил губы и чуть не подрался с ним.
Потом я бросился оттуда, куда глядят глаза. Я брел по пустынным пляжам и читал наскучившие надписи, типа “Я И МИР ЕДИНЫ”.
Но тут из подворотни вышел старичок, который сказал мне:
— Ты думаешь, это все? Нет, мой друг, у тебя бесконечные возможности, истинно говорю — нет границ миру…
И, благословив, он направил меня гулять в калейдоскоп действительности. Побродив там, я понял многое. Во-первых, бесконечны границы кайфа, который можно выжимать, словно лимонный сок, из окружающей нас объективной реальности. Во-вторых, природа мира такова, что все знания о нем идут параллельно друг другу, особенно противоположные. И идут всегда и бесконечно. В-третьих, я никогда не буду чувствовать себя одиноким или скучать — потому что все в моей власти.
Такие раскладки пришлись мне очень по душе, и я решил наконец отдохнуть и пожить. Я стал записывать свои мгновения, и может, и сейчас мои записи пылятся в хламе египетских пирамид.
Главное — привести все к надлежащей логике. Предположим, что
Тогда я сразу переношусь в далекую русскую деревню, где парни собрались, чтобы подраться. Они заметили меня и бегут со страшной скоростью, словно собаки, почуяв невесть что, и мелькают ремни с пряжками в их умелых мускулистых руках, привыкших держать плуг или борону и вот:
— Стой!!!!! Сука!!!! Стоять!!!!! Откуда?
— Бе-ме, — говорю я, чуть не умирая от страха. Лоб мой покрывается холодной испариной, руки немеют, ноги начинают медленно наливаться ватой — господи, какой кайф, какая глухая экзистенция, это вам не сон про Ивановых, где убийства такие плюшево-вежливые и отдают привкусом испорченного рассудка.
Жизнь — живая, как животное. Съесть бы кого-нибудь!!!
— Откуда ты?!!!! Деньги есть?????
И они бьют мне по морде ногами, они ломают мне носы и черепа, перебивают позвоночник (нет, это я уже загнул, это немножко не то, что надо), валяют меня в грязи, обкладывают нехорошими словами со всех сторон… А я существую!!!
Потом — следующий момент можно записать.
— Ребята, может, выпьем? — говорю я, выплевывая зубы.
— А у тебя есть???
— Есть, — говорю я.
Тут — мое примечание. На самом деле это не типичная ситуация, но поскольку я всесилен там, куда меня определили, это вполне объяснимо.
И мы сидим и пьем на природе, и они — такие смирные, такие дружелюбные и веселые — обнимают меня своими умелыми мускулистыми руками.
— Ну, если кто-нибудь там… Ты сразу нам говори!! Извини, что мы так с тобой… Не разобрались…
— Ничего, бывает, — понимающе киваю я, и улыбаюсь, и получаю тем самым еще один кайф, кайф, при котором я выше их во много раз —
И все это помимо прекрасной водки, помимо хорошей физической разрядки, которая улучшает материальное тело, ослабленное сидячей жизнью в городе…
Я советую всем.
“А где же Мишка?” — вдруг думаю я. Я оставил его где-то спать, затерянного среди воззрений на жизнь, а теперь можно о нем вспомнить.
— Извините, — говорю я деревенским друзьям и потом: — Вы — сволочи и кретины.
Я ловлю маленький кайф от своей шалости и от безнаказанности и улетаю на крыльях зари, как навязчивый сон.
— Вези меня к Мишке! — кричу я на таксиста.
А Мишка, оказывается, лежит в психбольнице, чтобы избежать армии и насущных проблем. Глаза его плотно закрыты — ему колют аминазин. Он открывает свои мутные глаза и смотрит на меня с презрительным удивлением.
— Но тебе сейчас плохо? — говорю я.
— Не знаю, — устало отвечает он и засыпает.
И тут из стены выходит еще один Мишка. Он очень весел, улыбается и похож на тень.
— Так что это такое? — говорю я, ничего не понимая.
— Это? Я.
— А кто же лежит вот здесь? — говорю я и указываю на спящего Мишку.
— Ничего ты, как всегда, не понимаешь, — говорит Мишка с умным видом. — А еще претендуешь на звание Бога… Хотя это не мешает. Ты-то сейчас сам где находишься?
— О… Я… Со мной случилось…
— Так это со всеми случается.
— Ну уж нет…
— Да опять ничего ты не понял! “Я”-то — всего лишь одно, понятно? Вот и есть оно у тебя — для тебя — и так у всех… И все возможно! И для тебя больше никто не существует, как и для меня!!! Ты думаешь, ты сейчас — Бог, всемогущий ловец кайфа? Правильно, но это только для себя, только в твоей реальности, где один ты-то и есть…
— Хорошо, — не стал спорить я. — Ну а это — что же такое? — и указал на спящего Мишку.
— Это? Это — я… Но —