Чуть в стороне от этого хаоса, у своего собственного, небольшого костра, сидел их вожак — Хакон, прозванный Мясником. Он не был самым крупным или самым громким в своей стае. Напротив, его среднее телосложение и спокойные, пустые глаза создавали обманчивое впечатление. Но каждый в этом лагере знал, что за этим спокойствием скрывается жестокость, по сравнению с которой их собственное буйство было лишь детской шалостью. Хакон правил не силой мышц, а силой страха и репутацией человека, который никогда не прощает ошибок и всегда платит по счетам — и золотом, и сталью.
«Стадо ублюдков, — думал он, наблюдая за своими людьми. — Шумные, жадные, тупые. Но их жадность и тупость — мои лучшие инструменты. Они готовы пойти куда угодно и сделать что угодно за звонкую монету и возможность пролить кровь. Главное — вовремя спускать их с поводка и крепко держать за ошейник».
Из тени к нему скользнула Сайлас, его разведчица. Она бросила на землю небольшой кожаный кисет. — Мягкие, — коротко доложила она. — Земли мягкие, люди еще мягче. Я прошла тридцать лиг. Гарнизоны только в крупных деревнях, и то — сонные мухи. Остальные — хутора, фермы, мелкие поселения. Защиты никакой. Бери голыми руками.
Хакон кивнул и развернул на земле грубую карту, предоставленную заказчиком из Вэйланда. — Где мы сейчас? Сайлас ткнула грязным ногтем в точку на карте. — Здесь. А вот это, — ее палец обвел несколько крошечных точек, — ближайшие цели. Хутора. По три-четыре дома. Идеально, чтобы размяться. А вот это, — палец остановился на более жирной точке с надписью «Кленовый Лог», — похоже, наша главная цель. Деревня побольше, есть свой кузнец, мельница. И гарнизон из пяти калек.
— Пять... — Хакон усмехнулся. — Это даже не закуска для Гуннара.
Он поднялся. Его движение привлекло всеобщее внимание. Пьяный смех и крики стихли. Все пятнадцать пар глаз уставились на него.
— Слушать сюда, псы! — его голос не был громким, но в нем была власть, заставлявшая подчиняться. — Работа началась! Заказчик щедрый, и он хочет не просто грабежа. Он хочет шоу! Он хочет, чтобы в Арноре начали выть от страха!
По толпе пронесся довольный, предвкушающий гул.
— План простой, как удар топора! — крикнул Хакон, и его пустые глаза загорелись холодным огнем. — Мы делимся на три группы! Гуннар, ты со своими отморозками идешь на юг! — он указал на карту. — Ваша задача — хутора! Не задерживайтесь! Врываетесь, забираете все, что блестит, режете скот, насилуете баб, поджигаете сараи! Оставьте одного-двух в живых, желательно без языка, чтобы они добежали до ближайшей деревни и рассказали о нас!
Гуннар и его приятели взревели от восторга.
— Сайлас, твоя группа — на север! Ваша задача — дороги! Тормозите всех, кто слабее вас! Мне не нужны их товары, мне нужна их паника! Режьте уши, клеймите нашим знаком! Пусть по всем деревням поползут слухи о Багровых Псах, которые пришли из ада!
Он обвел взглядом остальных. — А мы с вами, моя гвардия, займемся самым интересным! Мы дадим им неделю. Неделю, чтобы они дрожали в своих домах, чтобы их дети плакали по ночам! А когда их страх созреет, как нарыв, мы придем вот сюда! — он с силой ткнул пальцем в точку с надписью «Кленовый Лог». — И мы устроим большой костер! Мы вырежем всех! Мужчин, женщин, стариков! Мы сожжем их дома, их амбары, их жалкую молельню! Мы не оставим камня на камне, чтобы само название этой деревни стало проклятием! Чтобы через год на этом месте рос только бурьян и обгоревшие кости напоминали о том, что бывает с теми, кто живет на землях, которые приглянулись нашим нанимателям!
Финальные слова утонули в диком, восторженном реве. Наемники вскочили на ноги, вскидывая оружие, их лица, освещенные пламенем костров, были похожи на маски демонов. Они предвкушали кровь, золото и крики.
Хакон смотрел на свою стаю с холодным удовлетворением. Да, они были животными. Но это были его животные. И он собирался спустить их на мирное, ничего не подозревающее стадо овец.
Я сидел на крыльце нашего дома, глядя, как солнце опускается за верхушки деревьев, окрашивая небо в цвета плавленого золота и крови. Тело гудело после очередной тренировки с Каэланом. Мышцы горели приятной усталостью. День был прожит правильно. Но душа была беспокойна.
Я смотрел на свои руки. Ладони восьмилетнего мальчика, покрытые сетью твердых мозолей. Эти руки уже умели держать меч. Эти руки умели вызывать огонь. Они были инструментами силы, инструментами выживания. Но глядя на них, я думал не о будущем, а о прошлом.
Внезапно, с пронзительной ясностью, я вспомнил другие свои руки. Бледные, слабые, с тонкими пальцами, которые не знали ничего тяжелее пульта от телевизора или компьютерной мыши. И я вспомнил то фантомное, давно забытое чувство мертвых ног. Пустоту ниже пояса. Холодный металл инвалидного кресла, который был моим вечным спутником, моей тюрьмой.
Воспоминания нахлынули без моего разрешения. День рождения. Мне тогда исполнилось пятнадцать. Я сидел в своей комнате целый день, глядя на дверь. Ждал. Но никто не вошел. Я слышал, как в гостиной смеются мои старые родители, смотря какую-то комедию. Они не были злыми. Они просто... устали. Устали от сына-калеки, от несбывшихся надежд, от чувства вины. Я перестал быть для них человеком. Я стал обязанностью, которую они исполняли все более небрежно. Они забыли.
И в этом не было трагедии крика. Была лишь тихая, удушающая трагедия забвения.
Из дома вышла мама. Она несла мне кружку теплого молока с медом. Ее движения были уже не такими легкими, как раньше. Она двигалась осторожно, бережно неся не только кружку, но и новую жизнь внутри себя.
— Ты чего застыл, совенок? — мягко спросила она, садясь рядом. — Замерз, небось?
Она протянула мне молоко. Я взял кружку, и наши пальцы соприкоснулись. Ее рука была теплой, настоящей. Я посмотрел на ее лицо, на котором пролегли новые морщинки усталости, но глаза светились таким тихим, безмятежным счастьем. Я вспомнил, как отец вчера, думая, что я сплю, встал ночью и укрыл меня одеялом, которое я скинул во сне. Он ничего не сказал, просто постоял мгновение и вышел.
Простые, будничные жесты. Незаметные проявления любви. То, чего я был лишен целую вечность. То, что я получил здесь сполна.
Я сделал глоток молока. Оно было сладким, пахло домом, заботой. И на фоне этой простой, земной теплоты, фигура Системы, давшей мне все это, показалась мне еще более непостижимой.
«Кто ты? — мысленно спросил я у пустоты, в которой иногда вспыхивали синие экраны интерфейса. — Безразличный бог? Всемогущий экспериментатор? Демон, играющий со сломанными душами? Ты вырвал меня из тихого ада апатии и бросил в жестокий мир, где в любой момент меня может убить гоблин или наемник. Ты дал мне тело, способное чувствовать боль так же остро, как и силу. Зачем? Какова цена этого дара?»
Ответа не было. Никогда не было. Система была идеальным инструментом, но молчаливым партнером. Она давала возможности, но не давала объяснений.
Но глядя на силуэт матери на фоне заката, я понял, что мне и не нужны объяснения. Какова бы ни была цена, я уже согласился ее заплатить. Потому что награда была несоизмеримо выше.
Награда — это тепло ее руки. Это молчаливая гордость в глазах отца. Это глухой стук новой жизни, обещающей будущее.
В прошлой жизни меня забыли. Я был ошибкой, статистической погрешностью, о которой проще было не вспоминать. В этой жизни я стану тем, кого невозможно будет игнорировать. Я стану их опорой. Их крепостью. Их щитом.
Даже если для этого мне придется стать мечом, направленным против всего остального мира.
Я допил молоко. Внутри разлилось тепло. Тревога ушла, сменившись холодной, как сталь моего меча, решимостью. Впереди была работа. Много работы.
Глава 10 Реквием по Кленовому Логу
День начался с иллюзии. Сладкой, ядовитой иллюзии мира и порядка. Утреннее солнце пронзало туман золотыми копьями, в воздухе пахло росой и влажной землей. Мы с Каэланом стояли на нашем обычном месте у старой мельницы. Мой короткий меч, подарок отца, казался продолжением моей руки. Последние месяцы тренировок превратили наши спарринги из урока в диалог, где каждый из нас говорил на языке стали.
— Дыхание, — ровным голосом произнес Каэлан, отражая мою атаку с такой легкой небрежностью, что это одновременно восхищало и злило. — Ты все еще задерживаешь его в момент удара. Враг это услышит. Дыши ровно. Пусть твой клинок станет частью твоего вдоха и выдоха.
Он усилил напор. Его деревянный тренировочный меч засвистел в воздухе, обрушивая на меня град ударов. Я отступал, парируя, чувствуя, как сладко гудят натруженные мышцы. Мой мир сузился до его клинка и ответных движений моего собственного. Я видел брешь в его защите — на долю секунды после его финта он открывал левый бок. Это была ловушка, я знал. Он проверял меня.
И я поддался. Я влил крошечную, драгоценную каплю своего «духа» в ноги.
Мир смазался. Я рванулся в сторону, уходя от ложного выпада, и нанес укол в ту самую открывшуюся брешь. Мой клинок почти коснулся его бока, когда его меч, двигаясь с невозможной скоростью, уже был там, блокируя мой удар.
— Неплохо, — в глазах Каэлана промелькнуло одобрение. — Очень неплохо, Кайл. Ты использовал скорость, чтобы обойти ловушку, а не попасться в нее. Но твое усиление… оно все еще как крик. А должно быть как шепот. Едва слышное, но смертельное…
Он не успел договорить.
Звук пришел первым. Низкий, утробный гул, от которого земля под ногами завибрировала. А следом — взрыв. Не просто хлопок, а оглушительный, разрывающий небеса РЕВ. Воздушная волна ударила нас, как невидимая стена, заставив пошатнуться. Я увидел, как с деревьев в панике взметнулись птицы.
А потом, из центра деревни, оттуда, где стояла кузница, в чистое утреннее небо поднялся уродливый, жирный столб черного дыма. И вместе с ним до нас донесся другой звук. Звук, который я буду слышать в своих кошмарах до конца жизни. Это был слитный, многоголосый крик ужаса, боли и отчаяния.