Память услужливо подсунула другое воспоминание. Теплое, как летний день. Улыбка моей новой матери, когда она протягивала мне первый в моей жизни испеченный ею пирог. Сильные, надежные руки моего нового отца, когда он учил меня колоть дрова. Их тихие разговоры по ночам, полные любви и беспокойства за своего странного, тихого сына. Они любили меня. Не за что-то. А просто так.
Они любили меня. А я позволил им умереть.
Я был там. Я был в нескольких часах пути. Я был уже сильным. Я мог сражаться. Но я не успел. Я не смог. Я оказался так же беспомощен, как и в том проклятом кресле. Я снова не смог защитить тех, кого любил.
«Ты получил все, — продолжал шептать голос Хакона в моей голове. — И все потерял. Потому что ты — слабак. Был слабаком тогда, остался им и сейчас».
Архимагистр Ворн. Лорд Арион. Они видели во мне не человека, а аномалию. Ценный ресурс. Интересный научный эксперимент. Они дали мне знания, дали мне возможности. А я? Я возомнил себя гением. Неуязвимым. Аналитиком. Я думал, что смогу всех переиграть.
Но что в итоге? Сто шестьдесят пять поражений. Сто шестьдесят пять смертей. Симулятор, созданный из моего собственного страха, играл со мной, как с котенком. Он показал мне мое истинное место. Место в грязи.
Вся моя броня, вся моя холодная расчетливость, вся моя уверенность в себе — все это было лишь маской, скрывающей все того же напуганного, сломленного мальчика. Один точный удар — и маска разлетелась вдребезги.
Сердце забилось с бешеной скоростью, ударяя по ребрам, как пойманная птица. Дыхание перехватило. Я пытался вдохнуть, но не мог. Воздуха не хватало. Стены комнаты, казалось, начали сходиться, давить на меня. Холодный пот выступил на лбу.
Я сжался в клубок на полу. И слезы, которые я сдерживал так долго, хлынули с новой силой. Это были не слезы ярости. Это были слезы бессилия. Тихое, унизительное, детское хныканье. Я плакал не о родителях. Я плакал о себе. О своей ничтожности.
Мотивация? Месть? Какие глупые, высокие слова. Какая месть? Как я могу отомстить такому, как Хакон, если я не могу победить даже его тень? Как я могу защитить кого-то, если я не могу защитить даже собственную душу от отчаяния?
Все было бессмысленно. Вся моя борьба. Вся моя сила. Все мои знания. Все это — лишь пыль.
Я не знаю, сколько я так лежал. Время потеряло свой смысл. Я не хотел двигаться. Я не хотел думать. Я хотел просто исчезнуть. Раствориться. Вернуться в ту пустоту, из которой я пришел.
Комната медленно наполнялась серым предрассветным светом.
Мои рыдания стихли, сменившись глубокими, судорожными вздохами. Боль не ушла. Она просто… затаилась.
«Зачем? — прошелестела в голове последняя, слабая мысль. — Зачем все это? Ради мести? А что потом? Снова пустота?»
Я посмотрел на свои дрожащие руки.«Я даже не могу его победить. Я не могу ничего. Я просто… сломан».
Солнце вставало, заливая комнату золотым светом. А я лежал на полу, разбитый, опустошенный, проигравший свою самую главную битву. Я не встал, чтобы начать свою утреннюю тренировку. Я не составил новый план.
Я просто лежал. И впервые за всю свою вторую жизнь я не знал, что делать дальше.
Глава 47 Тихий Свидетель
Я смотрел на закрывшуюся за Кайлом дверь. Тишина в маленьком, душном тренировочном зале стала давящей. Наш первый сбор. Наша первая попытка стать командой. И наш первый, оглушительный провал.
— Я… я пойду, — прошептала Изольда и, не глядя на нас, выскользнула из зала, словно испуганная мышь.
Ремус, угрюмый водник, злобно пнул каменную стену. — Проклятый выскочка, — прошипел он сквозь зубы. — Думает, раз он любимчик Ворна, ему все позволено?
Он тоже ушел, оставив меня одного в центре комнаты.
«Отлично, — с горькой иронией подумал я, проводя рукой по волосам. — Командир без команды. Кайл просто взорвал их психику, сбросил на меня эти два дымящихся обломка и ушел. Придется разгребать это самому».
Я понимал его. Его логика была безжалостной, но верной. Они действительно были сломлены страхом и неуверенностью. Но его метод… это было все равно что лечить головную боль гильотиной.
Я вышел из душного зала в гулкие коридоры Академии. Вместо того чтобы сразу вернуться в нашу комнату, я решил пройтись. Мне нужно было собрать информацию. Понять общую атмосферу на курсе. Отец учил меня, что любая битва выигрывается задолго до ее начала — сбором данных и анализом.
Я направился к главному тренировочному двору. Там, после занятий, всегда кипела жизнь. Так и было. Группа «силовиков» Борга, уже без своего лидера, который отправился в лазарет после стычки с Давианом, отрабатывала какие-то примитивные силовые приемы, с ревом метая друг в друга каменные глыбы. Примитивно, но шумно.
В другом углу двора я увидел Серафину. Ее отряд — трое стандартных, ничем не примечательных адептов — по ее команде методично отрабатывали защитные построения. Она не кричала. Ее голос был тихим, но каждое ее слово было законом. Она была прирожденным лидером. Я подошел к ней.
— Тяжелый денек, командир? — с улыбкой спросил я. Она оторвалась от тренировки и посмотрела на меня своим острым, анализирующим взглядом.
— Не сложнее, чем обычно, Вал'Терон. В отличие от некоторых, мой отряд состоит из исполнительных адептов, а не из набора несовместимых стихий и раздутых эго. Она явно намекала на мой состав.
— Конфликт — лучший учитель, как говорит Архимагистр, — философски заметил я.
— Конфликт — это хаос, — отрезала она. — А хаос приводит лишь к разрушению. Побеждает всегда порядок. Запомни это.
Она вернулась к своему отряду. Я же пошел дальше, собрав достаточно информации. Наш курс разделился. Были те, кто ставил на порядок. И те, кто ставил на силу. А наш отряд… наш отряд был чем-то третьим. Неизвестной переменной. И это было опасно.
Проведя около часа в коридорах и во дворе, собирая слухи и наблюдая, я наконец вернулся в нашу комнату. Я был уставшим и немного раздраженным. Я открыл дверь, ожидая увидеть Кайла сидящим за книгами или медитирующим.
Но комната была погружена в полумрак. Тяжелые шторы были плотно задернуты. И в этой тишине и сумраке, на полу, у изножья своей кровати, свернувшись в тугой, неестественный клубок, лежал он.
Сначала я подумал, что он спит. Но потом я увидел. Его плечи мелко, почти незаметно, дрожали. Я подошел ближе. Его лицо было бледным, почти серым, искаженным гримасой невыносимой муки. Глаза были закрыты, но из-под век текли слезы. Он не плакал. Он рыдал. Беззвучно, отчаянно, всем своим существом.
«Что?! Что с ним случилось? — мой мозг лихорадочно пытался найти объяснение. — Он не спал. Он… сломан. Это не тот холодный монстр, что был час назад. Это просто… ребенок. Отец говорил "наблюдай". Но что я должен делать с этим? Он выглядит так, будто умер изнутри».
Это был не тот холодный, собранный, пугающий монстр, которого я видел на арене. Это был просто ребенок. Испуганный, потерянный ребенок, который сжался в клубок, пытаясь спрятаться от мира.
Моей первой мыслью было — доложить отцу. Это критический сбой «актива». Но я не мог. Он увидят в нем лишь сломанный механизм.
И я понял, что не могу этого допустить. Я принял решение. Я нарушу приказ.
Я тихо, на цыпочках, вошел в комнату и плотно прикрыл за собой дверь, заперев ее на засов. Что бы ни происходило здесь, это останется между нами.
Я не знал, как помочь. Я не целитель. Я не мог прикоснуться к нему — боялся сделать только хуже.
Я вернулся на свою кровать и стал ждать. Я просто сидел и смотрел, как его тело содрогается от беззвучных рыданий, чувствуя себя абсолютно беспомощным.
Прошел час. Два. Колокол пробил время ужина, но мы не пошли. Рыдания Кайла стихли, сменившись тихими, прерывистыми всхлипами. Он просто лежал, не двигаясь.
Тогда я встал, подошел к умывальнику, налил в простую жестяную кружку воды. Затем, стараясь не шуметь, подошел и поставил ее на пол, в метре от его головы. Просто чтобы она была здесь.
Я снова сел на свою кровать. И начал говорить. Тихо. Спокойно. Не обращаясь к нему. Просто в пустоту.
— Знаешь, мой отец… он кажется всем всемогущим. Несокрушимым. Гением, который может создать любой артефакт. Но я видел его однажды, когда один из его величайших экспериментов пошел не так. Он потратил год на создание одного амулета. «Сердце Горы», он его называл. Он должен был стать неиссякаемым источником энергии. А он… он просто рассыпался в пыль на его глазах. Превратился в горстку серого песка.
Я говорил, и мой собственный голос казался мне чужим в этой давящей тишине. — Он ничего не сказал. Не разбил ничего в ярости. Он просто… молча смотрел на эту горстку пыли. Три дня. Он не ел, не спал. Просто сидел в своей мастерской и смотрел на пепел своей годичной работы.
Я сделал паузу. — Иногда самые сильные из нас падают больнее всего, — почти шепотом закончил я. — Потому что им падать дальше, чем остальным.
Я замолчал. И в этой тишине я увидел движение. Медленное. Мучительное. Кайл, дрожа всем телом, начал подниматься. Он цеплялся за свою кровать, его мышцы не слушались.
Наконец, он сел, прислонившись спиной к кровати. Его лицо было мокрым от слез, взгляд — все еще пустым. Но он сидел. Он больше не лежал на полу.
Он медленно протянул дрожащую руку к кружке с водой. Поднес к губам. Сделал один маленький, судорожный глоток.
— Кайл?.. — тихо спросил я.
Он поднял на меня свои опустошенные глаза. — Я… — его голос был хриплым, сломанным. Он прокашлялся. — …в порядке.
Это была самая очевидная ложь, которую я когда-либо слышал. Но это было и самое храброе, что я видел в своей жизни.
Я кивнул. — Я знаю, — сказал я.
Он не был в порядке. Совсем не в порядке. Но он… он боролся. И я, кажется, только что ввязался во что-то гораздо более серьезное, чем просто шпионаж по приказу отца. Я стал свидетелем падения. И, возможно, мне предстояло стать свидетелем его нового, еще более страшного восхождения.