Это значит, что есть женщины, которые из-за изменения графика их работы или просто по счастливой случайности так и не стали жертвами, однако даже они, подобно предмету одержимости создания, шныряющего в лагуне, чувствовали, как их коснулось что-то пугающее.
Соседи в скудных пяти-шести строчках отчетов давали ответы, похожие на экспрессивные хайку об определенном времени и месте. Их заставали вернувшимися из диско-клуба, или после просмотра сразу двух фильмов, «Землетрясение» и «Аэропорт 77», в открытом кинотеатре для автомобилистов, или из тренажерного зала Джека Лалэйна. Они сообщали о пропаже двух женских курток пятого размера – одной коричневой замшевой, другой кожаной. Одна девушка видела подозрительного мужчину, похожего на диджея Вольфмана Джека. Обходящие дом за домом продавцы садовых разбрызгивателей и щеток «Фуллер браш», частные фотографы и художники в то время присутствовали в жизни людей почти постоянно. В одном районе все, казалось, отправлялись на работу в пять часов утра. Эти люди обращали особое внимание на глянцевые, сияющие машины новых моделей. В других районах, в основном к северу от Американ-Ривер, единственным человеком в доме, способным ответить на вопросы полицейских, могла оказаться няня, нанятая с проживанием. Такие соседи с подозрением относились к «грязным» машинам, с вмятинами на боках, «старым колымагам» или «машинам в плохом состоянии».
В апреле 1977 года один мальчик посадил младшую сестру к себе на плечи. С высоты его роста она вдруг увидела во дворе их соседки подозрительного типа – белого мужчину в темной одежде, присевшего в кустах. Когда неизвестный понял, что его заметили, он бросился бежать и перескочил через несколько заборов. А спустя месяц эта соседка, молодая официантка, разбудила своего мужа в четыре часа утра. «Я что-то слышу, я что-то слышу», – твердила она. Луч фонарика осветил дверь их спальни. Позднее она рассказывала полиции, что поверила «Насильнику с востока», когда он угрожал убить ее, и лежала связанная в темноте, с ужасом думая, что почувствует, когда в нее вонзится пуля.
Читая отчеты из Сакраменто, можно проследить, как до общественности постепенно доходило, что на свободе разгуливает серийный насильник. Поначалу, после первых десяти нападений, осознания опасности не было или оно было смутным; потом, когда освещением этих событий занялась пресса, разговоров и паранойи стало больше. Примерно через год после начала нападений жертвы рассказывали, как они, разбуженные светом фонарика, думали: «Ах черт, это же он!» Они вели себя определенным образом, как они объясняли следствию, действуя на основании дошедших до них слухов о «Насильнике с востока»: например, съеживались, потому что им говорили, что ему нравится видеть испуг жертвы. Еще через год такого развития событий причиной бездействия соседей была уже не неосведомленность или инертность, а психология осажденной крепости. Они что-то видели, запирали двери, выключали свет и прятались у себя в спальне, надеясь, что к ним он не придет. «Мне было страшно», – призналась одна женщина. Тогда почему они не звонили в полицию? Мое воображение переполняли бесчисленные «а что, если бы?..».
О соседях думали не они, а он. Уверена, отчасти азарт в нем поддерживала своего рода головоломка «соедини точки линиями», в которую он играл с людьми. Так, он украл две пачки сигарет «Винстон» у первой жертвы и оставил их возле дома четвертой. Дешевая бижутерия, взятая у одной из соседок двумя неделями ранее, была принесена в дом пятой жертвы. Жертва номер двадцать один жила в пределах слышимости от водоочистной станции – один из работников станции, живший в восьми милях от нее, стал следующей жертвой. Таблетки или тампоны, украденные у одной жертвы, позднее обнаруживались в соседнем дворе. У некоторых потерпевших были одинаковые фамилии или место работы.
Это была демонстрация силы, намек на вездесущность. Я нигде и везде. Пусть вы и не думаете, что у вас есть что-то общее с соседом, но на самом деле есть: это я. Я – почти незаметное присутствие, темноволосая, со светлыми волосами, коренастая, худощавая, видимая со спины мельком в полусвете ниточка, которая продолжит соединять вас, даже если вы не будете думать друг о друге.
Из Сакраменто я уезжала в скверном настроении. Я не выспалась. Свадебные гости, явно с похмелья, толпились в дверях отеля, когда я пыталась из него выйти. В аэропорту я прошла мимо гигантской статуи красного кролика, которую, задумавшись, не заметила, когда прилетела. Не знаю, как меня угораздило ее не заметить. Алюминиевый кролик длиной 56 футов и весом 10 тысяч фунтов, подвешенный на тросах, словно ныряет в зону выдачи багажа. В ожидании посадки я поискала на своем айфоне «Сакраменто аэропорт кролик». В статье в Ассошиэйтед Пресс говорилось, что создание скульптуры как символа нового терминала было поручено художнику Лоренсу Ардженту, открытие состоялось в октябре 2011 года.
«Мне хотелось обыграть такую идею: нечто явилось извне и запрыгнуло в здание», – объяснял Арджент.
Эпилог истории с запонками
[Примечание редактора: следующая глава – фрагмент раннего черновика статьи Мишель «По следам убийцы».]
Я позвонила Юноше на следующий день после того, как оформила заказ на те самые запонки. И сообщила, что выбрала срочную доставку.
– В почтовую ячейку? – уточнил Юноша.
– Вообще-то нет, – призналась я. Абсурдный сценарий промелькнул у меня в голове: НСВ-ННО выставил запонки на продажу в магазине, где он по случайному совпадению имеет доступ к адресам покупателей; он наверняка заподозрит того, кто заплатил сорок долларов за срочную доставку восьмидолларовых запонок.
Я понимала, что лучше всего было бы передать эти запонки следователям по делу НСВ-ННО. Но я рисковала разозлить их своей непрошеной инициативой. Так совпало, что незадолго до этого я договорилась о своем первом интервью с Ларри Пулом из округа Ориндж. Я решила: если мне покажется, что интервью идет успешно, я все объясню и отдам ему крошечные золотые запонки в квадратном пакетике с застежкой.
Проблема заключалась в том, что перспектива встречи с Пулом внушала мне невероятную робость. Его называли неприступным и немного замкнутым. Я знала, что он расследовал это дело последние четырнадцать лет. Наряду с юристом Брюсом, братом потерпевшего Кита Харрингтона, Ларри Пул сыграл важную роль в принятии Положения 69 – закона о ДНК-дактилоскопии, нераскрытых преступлениях и защите невиновных, на основании которого в 2004 году в Калифорнии была создана база данных ДНК всех лиц, совершивших тяжкие преступления. Калифорнийское министерство юстиции в настоящее время располагает крупнейшим в стране действующим банком данных по ДНК.
Пул и Харрингтон считали, что, развивая базу данных ДНК, они обязательно захватят в ее сеть НСВ-ННО. Насколько я поняла, их разочарование, когда этого не произошло, было острым. Ларри Пул представлялся мне несгибаемым, бесстрастным копом в тускло освещенной комнате со стенами, увешанными фотороботами НСВ-ННО.
В вестибюле региональной лаборатории компьютерной криминалистики округа Ориндж меня дружелюбно и вместе с тем официально приветствовал мужчина в очках с тонкой оправой и в красной клетчатой рубашке. Мы устроились в конференц-зале. В тот день он был дежурным по лаборатории, и когда его коллеги заглядывали в зал и что-нибудь говорили ему, Пул отзывался кратким «вас понял».
Я нашла в нем вдумчивого и рассудительного собеседника, из тех, чья внешняя невозмутимость скрывает острую проницательность. Когда я познакомилась с Ларри Кромптоном, стало ясно, что отставной детектив принял слишком близко к сердцу свою неспособность раскрыть это дело. Кромптон признался, что мысли о нем не дают ему спать по ночам и он изводит себя вопросом: «Что я упустил?»
В Пуле не ощущалось таких душевных мучений. Поначалу я приняла их отсутствие за браваду. Но потом поняла, что это надежда. Конца его работе пока что не предвиделось.
Мы уже заканчивали разговор. Мысленно я отнесла его к числу людей, для которых правила на первом месте, и решила, что история с запонками ему не понравится. Но в конце концов поддалась искушению, сама не зная почему. Я вдруг заговорила быстро и сбивчиво, шаря в своем рюкзаке. Пул слушал, его лицо ничего не выражало. Я пододвинула к нему запонки. Он взял пакетик и внимательно осмотрел его.
– Это мне? – с непроницаемым видом осведомился он.
– Да, – ответила я.
Он позволил себе легчайший намек на улыбку.
– Кажется, я вас люблю, – сказал он.
К тому времени, когда я вернулась домой в Лос-Анджелес, Пул разыскал потерпевших и отправил им по электронной почте снимок запонок в высоком разрешении. Запонки изначально принадлежали покойному члену семьи, пострадавшие владели ими совсем недолго, прежде чем их украли. Моя находка действительно была похожа на те самые запонки, но пострадавшие осторожничали, понимая, что у них могло просто возникнуть «желание, чтобы запонки были теми самыми». Они обратились к старшим членам семьи, лучше знакомым с этой вещью. Через пару дней Пул позвонил мне, чтобы сообщить: запонки не те.
Я была разочарована, а Пул казался невозмутимым. «Я уже не прихожу в волнение так стремительно, как когда-то», – объяснил он мне при встрече. Десять лет назад, когда шок, вызванный сходством ДНК «Насильника с востока» и «Настоящего ночного охотника», был еще свеж в памяти, в распоряжении Пула имелись все ресурсы для расследования. Однажды вертолет управления шерифа округа Ориндж отправили в Санта-Барбару только для того, чтобы взять у подозреваемого образец ДНК для анализа. В то время этот подозреваемый находился под оперативным наблюдением. Затем Пул летал в Балтимор на эксгумацию трупа. Это было еще до 11 сентября, и он вспоминает, что фрагменты останков подозреваемого упаковали в его ручную кладь.
В конце концов средства, отпущенные на нераскрытое дело, иссякли. Следователи получили другие задания. А Пул стал с меньшей эмоциональностью воспринимать каждый новый поворот. Даже фоторобот НСВ-ННО, висящий над его столом, был выбран обдуманно: на нем подозреваемый в лыжной маске.